— Всё будет хорошо, дочь, — тихо благословляет папа. Я вновь киваю и продолжаю движение к пьедесталу.

Лицо закрыто ажурной фатой, но даже взгляд и тот виден. Рассеянный, не такой точный. Михаил следит за ним с довольной полуулыбкой.

Несколько метров. Отец аккуратно передает мою руку будущему мужу. Кратко озвучивает напутствие. Именно тут я выдыхаю и устремляю взгляд на женщину за колонной. Мне наконец-то позволяют больше ни на кого из мужчин не смотреть.

Остаётся лишь ждать долгой приветственной речи. Вопроса. Паузы для моего тихого «да»… Остаётся… Заканчивать ждать. Того, кого могла бы ждать вечно.

— Да, — озвучиваю вскоре, вслед за коротким мужским утверждением. Получаю на безымянный золотое кольцо. Не поднимая головы надеваю Мише аналогичное. Занимаем исходную стойку и выслушиваем ещё с десяток напутствий.

Наконец регистратор объявляет нас мужем и женой, и разрешает бывшему жениху поцеловать невесту. Михаил начинает поворот ко мне, чтобы поднять фату.

Этот момент растягивается в целую вечность. Его глаза довольно смеются, губы тянут широкую открытую улыбку. А потом он отшатывается назад. И падает.

Спустя секунду после того, как изменяется его взгляд. Становится пронзительным, болезненным, одновременно испуганным и пугающим.

Я наблюдаю за всем, крепко сжимая до боли челюсти. Стою, не в силах закричать, а по моему платью уже растекаются яркие капли чистейшего алого.

Шум. Ор. Гам. Меня кто-то оттаскивает в сторону.

Слова. Вопросы. Вода. Таблетки.

Полное отрешение от происходящего и лишь просьба кому-то:

— Присмотрите за моим сыном.

Люди — тёмные фигуры со стёртыми лицами. Время? Пространство? Местонахождение? Одна обстановка тупо сменяет собой другую композицию.

Вопросы. Допросы. Полиция.

И кабинет. В котором я хоть как-то смогла на себе сконцентрироваться.

Это не кошмар. Хуже. Жизнь. Моя. И впереди больше не маячит какое-то светлое и счастливое будущее.

Миша… Это просто невозможно принять. Понять. Освоить. И приписать ко всему этому Женьку, в который раз умирая под гнётом вопросов наипротивнейшего мужчины в форме:

— Мира, посмотрите, пожалуйста на фотографию этого молодого человека. Вы можете идентифицировать его личность…?(действия описаны в двух частях пролога истории)

— «Святослав Женич», — ещё долгое время чётко, по буквам проговаривает для меня в мыслях тяжёлый бас.

— «…он же профессиональный киллер — Свят Мирный…»

Что я ощущала, после того, как меня отпустили?!

Пустоту.

Этот день отнял у меня всё, кроме сына.

Я жила настоящим, какими-то планами родителей, в которые была вписана. Я берегла, любила, дорожила своим прошлым, да только, и оно было лишь иллюзией и обманом, который оказался лихо вокруг меня закручен.

Что осталось у меня к окончанию этих знаменательных суток?

Чувство вины. Боль потери.

Так много. И так мало. Как оказалось. Всё вновь перестало иметь ценность и смысл по его возвращении…

Списать бы всё на жуткий стресс, психологический срыв, галлюцинации из-за переизбытка в крови седативных… Да только на утро у меня осталась приличная стопка потрёпанных писем, его тихая просьба о переезде и смене фамилии, любимый запах, пропитавший подушку.

Много ли? Мало ли?

Двадцать семь писем, разрывающих душу, в противовес тому, что моя свадьба завершилась приготовлением к похоронам.

Мира

Год назад казалось, что я знаю смысл значения словосочетания «тяжелые взгляды». Год назад казалось, что я слышала и смирилась со всеми ругательствами и обидными словами, что бросали мне в спину.

Нет. Эта жизнь ещё способна меня удивлять, а жестокость людей оказывается куда масштабнее. Она не знает границ. Да и злые языки, на деле, длиннее, чем кажутся.

— Мам, пап, пожалуйста, ничего не надо. Я справлюсь, — уверяю родителей, помогающих перевести наши с сыном вещи на первое время.

Чемодан и несколько сумок находят пристанище в чужой широкой прихожей. Я была здесь всего несколько раз вместе с Мишей и с присутствием кого-то из родителей. Я знаю расположение комнат, но также, здесь мне всё незнакомо. Мелочи, запахи, где и чему нужное место… Эта квартира словно отель. Озерцов не любил фотографии. В этих интерьерах нет ни одной идентификации его присутствия. Чистота и порядок. Словно здесь и не жили особо… Так, изредка ночевали.

И только детская навевает какой-то уют. Тот человек, что связал со мной свою жизнь, явно хотел детей и действительно их планировал.

— Давай я останусь, — настаивает мама, осматриваясь по сторонам, будто ищет присутствие несостоявшегося зятя. Хмурится. Считывает меня. Видит колебания: падения, взлёты. Я…

Стараюсь не думать о лишнем. Уверяю родителей, что следую исполнению прежнего плана: переезжаю туда, где для нас с сыном уже всё подготовлено. И умалчиваю тот факт, что мне не важно, где быть. Эти дни везде покажутся Адом. Я — виновница его смерти и именно мне необходимо с этим смириться.

Лучше уж не мелькать ни у кого перед глазами. Проще одной и с сыном. Без лишних разговоров, слёз и переживаний.

— Это её выбор, — становится на мою сторону папа. — Да и не последние люди в городе очень советовали мне оставить её здесь, хоть под какой-то охраной, — объясняет больше в сторону мамы. — Квартира новая, оснащённая. Комплекс под наблюдением, так же как и все входы и выходы.

— Всё хорошо, — заверяют обоих. — Мы с Женечкой приедем завтра с утра. Церковь и отпевание Михаила в обед. Мне надо побыть одной, мам. Завтра опять начнутся допросы.

Папа кивает. Завтра и его начнут пытать тоже. Весь город уже судачит о громком убийстве зятя Романа Николаевича Ветрова. Папе неустанно названивают, выражают сочувствие. И наоборот: весь город уже обмусоливает во всю тот факт, что Озерцов был бы жив, не спутайся со шлюхой Ветровой.

Два лагеря. Якобы. Состоящие из одних и тех же людей. Два мнения. На одну и ту же фамилию. Одно обоюдное лицемерие.

— Простите меня, — адресую родителям запоздало. Усталый сын давно прижался к груди. Обнял меня своими крепкими ручками.

— Звони в случае первой необходимости, — чеканит папа, кивая маме в сторону выхода.

Она нехотя исполняет, осматривается по сторонам, ища призраков, которых нет и в помине. Когда-то именно этому учил меня тот, кого всё это время ждала и любила. Так ли это на самом деле? Существуют ли эти прозрачные и бестелесные?

— Будь аккуратна, дочь, — обнимает у выхода папа. — Береги сына.

— Спасибо, — жму к себе хрупкое тельце. Замыкаю за ними замок. Мама ещё порывается что-то сказать, но папа толерантно её уводит. А я выдыхаю лишь спустя десять минут. Иду в детскую и намереваюсь остаться там с сыном. Жить. Как минимум первое время.

Тень. Она движется к нам из коридора. Замечаю её, уложив сына в новую кроватку. Сжимаю зубы, осматриваюсь в поисках какой-то защиты, а ноги так и прирастают к полу. Лишь закрываю корпусом тела ребенка, как будто это способно помешать чему-либо.

Не дышу, наблюдая на пороге появление темной мужской фигуры.

— Ветерок, молчи, — выводит родной тихий голос, спасая меня от громкого, истеричного крика. — Ты умница, — уверяет он мягко. — Вам лучше быть здесь. Завтра начнутся облавы.

— Как ты…? — единственное на что способна, сжимая деревянную перекладину до белых костяшек. Сердце выпрыгивает из груди от испуга. Голову пронизывают тысячи игл. Если он смог, значит и кто-то ещё. Также бесшумно.

— Снял квартиру в соседнем подъезде, — описывает он буднично, подбираясь ко мне маленькими шажками. — Чердак не охраняется, замки хлипкие. Вход-выход не мелькаю на камеры. Спецслужбы пасут твой подъезд. Остальные вне надобности.