— Я не могу тебе всего рассказать…, — жму губы неустанно споря с собой. Срок слишком маленький. Я не могу рисковать. Даже с той, от кого не жду предательства или упрёков.

— Почему? — не унимается она недовольно. Рядом со мной теперь нет былого уюта и все разговоры становятся какими-то острыми, скомканными.

Смотрю на неё извинительно и уверяю серьёзностью:

— Потому что, Тат, врут о том, что время лечит. Оно только усиливает боль и взращивает внутри все наши страхи.

— Блин, Мирка, ну нельзя же так…, — давит сочувствием и едва не сдаюсь, чтобы рассказать о глобальном. — А если он не вернётся?

— Нет, — вывожу вердикт своему желанию высказаться. — Обязательно вернётся. Он обещал. Не сможет иначе. Был бы только жив. Всё выполнит.

— Дура ты, — слышу более глухо. Голос подруги дрожит. В этот раз её первую пробивает на слезы, а я… Я начинаю реветь за компанию.

Так и сидим обнявшись, отмечая коктейлями взрослую жизнь. Она — молочным с клубникой. Я — шоколадным. Ревём и смеемся, сами смутно понимая над чем. Болтаем потихоньку. Обо всём. Ни о чём. И вновь, ревём и неадекватно смеёмся.

— Ты хоть звони иногда, а то опять пропадёшь со своей учебой, — канючит у входа в метро Скворцова. — И домой в пятницу вместе, да? Хочешь, сразу с электрички припрёмся за ответом к Егорову?

— Я подумаю, — киваю, целуя её на прощание в горячую щеку. — Спасибо, что приехала.

Она весело салютует в ответ. Отступает к входу. Выводит:

— Не за что. Ты же помнишь, что я тебя люблю?

Монотонно киваю. Помню.

— Тогда до пятницы, — подмигивает смеясь. — Обдумай всё, что ты мне сегодня не рассказала!

Вздыхаю. Жму губы. Она уходит в маятниковые двери. Одно движение и знакомая фигура тут же исчезает из виду.

А я остаюсь в безликой толпе снующих туда-сюда. Ко входу. От входа. Гоняю мысль: «а может быть и вправду ей всё рассказать? А вдруг чем поможет?»

Две недели спустя

Мира

Новая жизнь неотъемлемо обрастает новыми привычками и ритуалами. Конспирация накладывает на простые вещи свой отпечаток.

Утром мой будильник выставлен на вибрацию на полчаса раньше, чем у всех остальных обителей в комнате. Сейчас этого хватает на то, чтобы выйти без спешки в ванную комнату блока, прихватить по пути свои вещи на пересменку и бутылку воды с добавлением лимонного сока, умыться, неспешно почистить зубы и приготовиться к очередному рывку. Прожить ещё один день так, чтобы никто ничего не заметил. Дальше придётся пренебрегать сном. По утрам понадобится куда больше свободного времени.

Вторник.

До желанной пятницы и очередного отъезда домой ещё так много дней а, кажется, что за эту неделю я уже напрочь измучена.

Буквально с первой недели занятия сразу начались в полную силу. С раннего утра наша группа только и делает, что перемещается из одного крыла в другое. А высидеть в высоченных аудиториях, да на деревянных скамьях, три, а порой и четыре пары подряд — это то ещё испытание!

Моя спина начинает молить о пощаде уже в конце первой пары. И не сказать, что я плохо физически развита. Нормы ГТО сдавала в школе легко. А здесь… Мой организм оказался к беременности совсем неготовым.

Уже привычно, желудок скручивает в узел в середине второй. Спасаюсь лёгкими перекусами. На чуть отпускает и вновь по новой.

Это химический факультет. Порой, здесь практика, гораздо выше теории. И не кого винить в том, что любые ароматы источают зловоние. Другие попросту не замечают. Я — прячусь за спинами тех, кто пошире. Пью воду и сосу конфеты.

К третьей паре мозг неминуемо отказывается воспринимать какую-либо информацию. Позвоночник гудит и грозит рассыпаться на исходные части. Провалиться куда-то в низы, по соседству с ненужным копчиком. Уже сейчас хочется реветь навзрыд от ощущения себя мячиком. Невообразимой, непонятной субстанцией у которой всё болит, ноет, щемит, плюс ко всему, занемело.

Под глазами пролегли видимые синяки. Надо будет научиться накладывать невидимый слой, как корректор. Иначе Татка при встрече опять станет укорять меня за бессонные ночи. Будет канючить про глупые слёзы о Женьке, или про гипертрофированное рвение к учебе.

Ей невдомёк, что матрас в общаге предельно продавленный и неудобный. Уснуть на нём получается только после нескольких часов верчения. Начинают отваливаться все кости и сон приходит на смену полному изнеможению. Он даже не является отдыхом, так, послаблением. Зато дома сплю, как убитая. Очень надеюсь, что это не наводит маму на какое-то мысли.

Весы в родительской квартире ещё не отображают новые цифры. Однако, я уже замечаю, как талия стала шире. Или просто перестала существовать вовсе? Судя по статьям и форумам — это в пределах нормы.

— Прошу прощения, — прерывает лекцию профессора полноватая женщина в белом халате. Так сразу и не поймёшь: преподаватель, врач или лаборантка? — В конце пары жду всех лиц женского пола в медицинском кабинете для осмотра.

— Отлично. Только этого нам не хватало, — недовольно хмыкает Нина, не гнушаясь высказать своё мнение первой, пока остальные хмурятся, часть моргают и туго соображают.

— Что за осмотр? — аккуратно уточняю, начиная искусывать губы. Третья пара. Готова уже особо не варит.

— Гинеколог, судя по всему, — фыркает она глухо. — Мальчиков то не позвали. Временную регистрацию нам уже выдали, теперь должны прикрепить к клинике. Проще взять анализы скопом, чем таскать всех толпой и отпрашивать на день с занятий.

— А-а-а…? — зависаю с открытым ртом, пытаясь что-то тихо спросить. Виски тут же накрывает подобием барабанной дроби. Страх подкатывает к горлу. Отзывается тошнотой.

— Ты что ни разу не была? В школе же проходили, — перебирает она варианты. — Или тебе нельзя?

— Да, — киваю, хватаясь за эту идею, как за тонкую ниточку.

— Так и скажешь. Запишут. Придёшь потом. Ты чё боишься? Белая то вся стала.

— Я просто…, — умолкаю под пристальным взглядом профессора. Начинаю монотонно списывать формулы, выведенные на доску.

— Забей, там всё стандартно, — успокаивает сквозь видимый пофигизм Нина. — Три вопроса: возраст, дата последних месячных, наличие половой жизни. Сразу заявляй, что течет ни в себя, про последний они и спрашивать не станут.

— Почему? — видимо знатно туплю, не понимая смысла чужих рекомендаций. Она аж начинает смеяться в голос, вновь привлекая к нам суровый взгляд пожилого профессора.

— Да ты парней, как огня боишься. Шарахаешься с первого дня. Ни с кем ни разговариваешь, ни общаешься. Пытались же клеиться!

— Я просто…, — оправдываюсь отчасти, пытаясь припомнить хоть один эпизод о котором она говорит. Морально было ни до чего эти дни. Да и сегодня. Тоже.

— Так и скажи медсестре, что ты девочка. Многие об этом орут, — усмехается, переводя взгляд на одну из подруг. Продолжает ехидно: — а ты нашла чего стесняться!

— Скажу, — бездумно тереблю пальцы, высчитывая недели, которые ещё собиралась скрывать от родителей неугодную информацию. — Спасибо, — запоздало киваю и поджимаю губы, боясь произнести что-то лишнее.

Шустрая и смелая девчонка одобрительно пожимает плечами. Дописывает конспект и, с разрешения профессора, поднимается собирать вещи в объёмную сумку.

В аудитории остаются лишь парни. Девушек отпускают. Я тоже иду. Рюкзак за спиной. Пальцы в карманах скрещены.

Медпункт представляет собой помещение из нескольких комнат. В блоке нас сразу встречает медсестра с объемной папкой из свежих карточек. Стою в толпе и тушуюсь над тем, как подойти, что сказать.