В общем, понятно без лишних дискуссий, что список причин «моего недовольства понедельником» состоит далеко ни из одного пункта.
Добавим фундаментальный момент: я вообще не спала. Выходит, что уже сутки.
Всё отведенное время для отдыха сидела и пялилась в темноту. Думала и хотела позвонить Женьке. Боялась его разбудить. Нарушить сон, планы.
Он обещался поехать вместе, но как? Этот момент мы так и не обсудили по факту.
Было не до того. Или некогда. Или… Не хотелось тратить в пустую то, что, итак, в дефиците. Время.
Каждая минута, проведенная с Женькой даёт большее, чем тщеславные долгие разговоры.
— Глаза красные, — замечает мама, осматривая меня в приглушённом свете у билетных касс.
Что там вообще можно рассмотреть в этой тьме? Непонятно. Здесь толи экономят, отключая светильники, толи не имеют свободного бюджета на замену перегоревших лампочек.
— Мам, я посплю в дороге и всё станет нормально.
Губы не растягиваются в улыбке. Как ни пытаюсь. Дёргаются как от нервного спазма. Оргазм устал и не слушается. Не хочет реагировать по приказу.
— Что у тебя с настроением? Не хочешь ехать? — мама начинает допрос беспристрастно.
Не создаю паузы, в которые она может вставить свои уловки. Рапортуют четко и по возможности бодро:
— Конечно хочу. Просто не верится, что школа позади и этот шаг в будущее настолько близко.
— Ты у меня уже такая взрослая, — выдыхает она с улыбкой, сбивающей меня с толку.
И вроде порываюсь чем-то опротестовать, но тут замечаю его. В приглушённом свете. В том же зале. Женька стоит напротив в темной толстовке и брюках с обилием разных карманов. Под широким капюшоном, что прячет в ещё большей тени половину его лица, но оставляет красивую линию губ. И уголки, что тянутся вверх, когда их обладатель замечает, что и я теперь его вижу.
— Спасибо, — проговариваю его глазам. Поверх женского плеча. А выходит, что обращаюсь и улыбаюсь маме.
Он пришёл. И настроение заметно прыгает вверх. Плевать на сон и усталость. Он пришёл.
Что ещё надо для ощущения счастья?
Стоит мне сместить фокус на глаза мамы, как тёмная мужская фигура тут же теряется из виду. Я оглядываюсь, стараясь не привлекать этим большого внимания. Знаю, что он рядом, а всё равно нервничаю.
Боюсь потерять. И вообще… Боюсь без него… Потеряться.
Я нахожу его уже на перроне. Останавливаюсь на расстоянии в несколько метров и намереваюсь занять этот же вагон. В электричке на билетах места не прописаны. Рассадка свободная.
Женька четко определяет местоположение дверей и оказывается в числе первых на вход в третий вагон. Он поднимается раньше, чем мы с мамой становимся в очередь.
С грустной улыбкой провожаю и замечаю, как он пристроился у окна. Темный капюшон так и остался накинут на голову. А лавка напротив так же начала заполняться желающими уехать.
Деревянные сиденья. Три напротив трёх. Сверху полочки для вещей. Через проход так же трое напротив троих. Иду впереди мамы. Смотрю, где свободно.
Напротив тёмного капюшона заняты три. А рядом с ним приставлен небольшой черный рюкзак.
— У вас занято? — уточняю для вида. С трудом сдерживаю улыбку и надеюсь, что мама не слышит её оттенка сквозь голос.
Он поворачивается с постным видом и убирает вещи наверх.
Ни одной лишней эмоции. Абсолютно бесстрастен. Так и не скажешь, что мы вообще с ним знакомы.
Присаживаюсь, оказываясь рядом с родным плечом. Мама занимает место у края.
Женька облокачивается на окно, будто укладываясь спать. Волнует воздух движением и я невольно расширяю ноздри, улавливая шлейф его запаха. Глубоко втягиваю, расслабляясь и безысходно зеваю.
— Мам, я посплю, — выдаю тихо прикрывая глаза. Блуждающая улыбка касается губ. День без него окончен. Всё наконец-то стало нормально. Веки заметно тяжелеют. Голова неминуемо падает.
— Молодой человек, извините, — слышу мамин голос, сквозь лёгкую полудрему из которой уже не хочу вылезать. Ощущаю чьи-то руки на моих плечах. — Мира…, — зовёт она уже тише.
— …оставьте, пусть спит, — парирует голос, который не перепутаю ни с одним на свете, и пальцы уходят с плеч, а мне наконец-то становится хорошо и удобно.
Пол ночи искала в постели своё место, а оно… Просто ждало меня тут. На родном плече, которое подходит для сна лучше любой самой удобной постели. И пахнет… Спокойствием. Возможностью расслабиться. Мужчиной. Моим. И его уверенным решением — быть со мной вместе.
3. Вот так
На моих глазах спорили огонь да лед,
Кто кому судья и кто кому прервет полет,
А над этим всем, ветер поднимал свой флаг,
Выше всех вершин! Вот так!
Мира
Москва. Я открываю глаза за двадцать минут до приезда.
Остановки становятся чаще. Вагон сильнее качает. Люди набились как сельдь в бочке. На маму с боку давят как минимум двое и поэтому моё отклонение в сторону сейчас её совсем не смущает.
— Извините, — орошаю горло, глотая запах его парфюма. Надышалась с лихвой за пару часов. Горечь успела осесть в глотке.
Отстраняюсь для вида, а сама с трудом держу мышцы в заявленном тонусе. Щеки так и тянет приподнять в довольной улыбке.
Он подмигивает, едва ощутимо, а голос выводит бесстрастное:
— Всё нормально.
Со стороны и не заподозришь, что этот парень во мне заинтересован. Он безупречно контролирует свою мимику, жесты. Его выдержке позавидует каждый. А я… Уже сама начинаю во всём сомневаться. Слишком явное безразличие он играет. Оно раздирает на части и эти грядущие двадцать минут становятся персональным адом.
Так не честно! Быть так близко и отталкивать меня ментально!
Дую губы. Задумчиво пялюсь в одну точку.
— Что опять не так? — проницательно уточняет мама.
Передергиваю губы. Хмурюсь и не хочу отвечать. Дублирую услышанное от Женьки, только с присущим негативным посылом:
— Всё нормально.
Сжимаю руки в кулаки, периодически тереблю пальцы. Думаю. О том, насколько сложно выдерживать подобные моральные шифры. О том, что ехать назад придётся порознь. Мама не настолько глупа, чтобы поверить в подобные совпадения.
Периодически смотрю в телефон. Там пусто. Лишь циферблат отмеряет очередные скачки.
Женька не любитель писать, хотя мог бы изголиться и отправить хотя бы смайл в знак поддержки.
Душно. Солнце прогревает переполненный вагон.
Каждый второй считает секунды до конечной. Каждый первый — готов стартовать с места при малейшей возможности. Ворваться толпой в переход, свернуть в нужный коридор, продолжить спешный маршрут к входу нужной ветке метро…
Ближайшие пять лет моей жизни — это бег в потоке таких же желающих не опоздать. Смогу ли я выдержать этот темп? Действительно ли мне это нужно? А он…?
— Мам…, — порываюсь задать эмоциональный вопрос, но затихаю не озвучивая больше протяжного слова.
— Что, Мира? — сосредоточенно уточняет, придерживая на коленях дамскую сумку.
— Прибываем через две минуты, — констатирую отстранено. — Нам на кольцевую. Там сейчас толпа…
Ощущаю невесомое движение сбоку. Оборачиваюсь в сторону Жени.
Сидит не подавая и виду. Смотрит в окно.
Залезаю рукой в карман своей куртки и нащупываю то, чего ранее не было — небольшой шоколадный батончик. И частичку его и заботы. Улыбку, что успела потерять. Ту, что он вновь вернул, стоило лишь начать думать о нём в ином ключе.
С любовью и нежностью.
Народ начинает движение. Поезд тормозит. Мама порывается встать, а я мимолётно цепляю его руку. И ощущаю, как сильные пальцы слабо сжимают мои. Обещают и подтверждают единственно верное: Я рядом.
Не смотрю, чтобы не мазнуть по нему и губами.
Слишком много свидетелей. Слишком плотно стоят люди друг к другу. А родной голос умудряется прошептать прямо в ухо: