— Привет, — мягко целую в щеку того, кто поутру в одних штанах готовит кофе в турке, попутно, выполняя одновременно несколько дел: мешает детскую кашу на соседней конфорке, ещё и урывает момент зацепить мои губы своими, присматривая за сыном. Уточняет лукаво:

— Куда ходила?

На часах было шесть. Я старалась не разбудить, но Свят спит слишком поверхностно, один шорох — он мгновенно на стрёме.

Видно и тут что-то услышал.

— Ты хочешь мальчика или девочку? — задаюсь простым вопросом, не предлагая иные альтернативы. Разжимаю ладонь, держу на весу подрагивающий пластик на пальцах.

Свят растягивает губы в улыбке, молча выключает кофе, отодвигает с плиты детскую кастрюльку, а уже после заверяет серьёзно:

— И того, и того. И в тех количествах, насколько моя любимая разрешит позволить.

— Не боишься? — задаюсь, всё же отпуская слёзы. Только проливаются они от любви и от счастья. Улыбаюсь его поцелуям и рукам, точно зная наперёд, что только в них одних могу в жизни расслабиться. Скинуть броню. Позволить своему мужчине взять всё под контроль.

Свят легко проследит за всем даже в этом моменте. Увидит, чувствует, что с сыном рядом всё в полном порядке. Будет точно знать о том, что он спокойно играется в стульчике со своей яркой машинкой, фигурным печеньем и терпеливо ожидает свой завтрак.

— Я очень боюсь, Ветерок, — признаётся он честно. — Я теперь вообще один большой набор болевых точек. Нашпигован так, что бесконечно боюсь оступиться.

— С этим придётся что-то решать.

— Точно, — заключает он тихим смешком. — Пора просить позволения командования на твоё знакомство с моей мамой. Если привезу ей сразу пятерых внуков — она ошалеет.

— Женич, я тебя люблю, — улыбаюсь, сквозь слёзы, а он убирает со щек мокрые, кривые дорожки губами.

И неправду говорят, что не важно, что дальше. Очень важно. Потому что дальше та самая настоящая жизнь. Обычная, естественная, без прикрас и постановочных кадров. В любви они не нужны. Достаточно доверия, правды.

— Мирочка, — шепчет он нежно и убаюкивающе, — Ты же не будешь против, если я оставлю тебе и детям твою фамилию?

Отвечаю ему взглядом и подначиваю улыбкой:

— Жёны офицеров редко спорят с решением мужа.

— Верно, — соглашается флегматично. — Но моя жена на каждый вопрос имеет своё личное мнение и я стараюсь к нему прислушиваться.

— Я не буду против, — констатирую без утайки. — Я всегда буду за тебя и детей, может даже ещё и за кошку с собакой.

— Значит днём к родителям? — уточняет нейтрально.

— Если ты готов…

— С первого взгляда, любовь моя. Ты ведь это сразу почувствовала, правда?

Мира

— Я открою, — отсылаю родителям на долгий дверной звонок, случившийся ожидаемо и совершенно внезапно. Я вроде смотрела в окно, но каким-то макаром смогла проворонить?

— Это Мария Степановна, — выкрикивает папа из кухни. — Как раз ставлю чай. Она позвонила с просьбой зайти.

— Господи, даже дома не оставят в покое, — бурчит мама, забирая на руки шилопопого внука. — Пойдём, мой хороший. Пусть дед с тетей сам, без нас пообщается.

Кусаю губы, выдыхаю, стараясь делать так, чтобы это было бесшумно. А внутри всё вибрирует и ликует. Страшно, боязно, но до жути неимоверно приятно и весело.

Открываю дверь, слыша вежливое приветствие истинной леди, в привычном брючном костюме:

— Как поживаете, Мира? — уточняет нарочито мягко, опускает глаза, прослеживая мою скованную улыбку.

— Всё хорошо, — парирую нервно. — Спасибо, Мария Степановна.

— Роман Николаевич, — отсылает она при входе в квартиру, — Простите за вторжение, но я не одна. Необходимо кое-кого вам представить… И лучше, это сделаю я, — проговаривает окончание для меня заговорщическим шёпотом.

Заходит, а за ней ещё двое. Я только и успеваю монотонно кивать. А потом и вовсе кусаю губы и молчаливо смеюсь, глядя в бездонные родные голубые глаза, что идеально сочетаются с цветом берета на парадной, идеально сидящей форме.

— Великолепен, — посылаю одними губами.

— Полностью согласна, — отзывается прищуром мама Глеба, а я стыдливо увожу взгляд в пол от ещё одной женщины и прошу тихим шёпотом:

— Извините.

Она осматривает меня в ответ и так же молча кивает. Высокая, стройная, примерно одного возраста с моей мамой. Женщина, в более скромном, но тоже костюме, с простой, но одновременно элегантной прической. В её образе слишком легко и понятно считывается профессия. Не хватает только указки в руках и раскрытого учебника с длинной плетеной закладкой.

— Ирина Константиновна, — протягивает она в мою сторону руку, но передумав на середине подаётся вперёд и приобнимает меня по плечам. Лишает этим жестом возможности говорить, отвечать, полностью дезориентирует сбивая дыхание… Обнимаю в ответ, а смотрю на того, кто за спиной матери просто и необязывающе ведёт плечами. Вроде: «Я же говорил, что возьму разрешение? Получайте».

— Очень приятно, — всё же вывожу скомкано. — Я Мира…

— Я знаю, деточка, — отзывается она так же нервно и отчасти глухо. Отпускает меня, отступая немного в сторону.

— Добрый день, — тут же ввязывается в некое обсуждение папа, и наверняка осматривает всех с полнейшим недопониманием.

— Роман Николаевич, — уважительно выводит генеральный прокурор в лице главной сводницы. — Вам случайно не нужен зять? У меня тут есть один стоящий кандидат.

— Тот самый, — ухмыляется невесело папа, — насколько я понимаю.

— Так лучший, — заключает Мария Степановна. — С детства его знаю. Друг сына.

— Ясно, — гулко выдыхает отец. А мама тут же подхватывает, наверняка «ненароком» подслушивая:

— Господи! То ни одного, то на тебе! Второй за истекший месяц? Мирослава?!

Малыш срывается с её рук быстрее, чем получается остановить или замедлить. Несётся со всех ног к тому, кто уже присаживается на корточки прямо напротив. Женщины даже слегка расступаются в стороны, а довольный ребёнок буквально прыгает на крепкие руки и уверенно, чётко выводит громогласное:

— Папа!

— Я… Это…, — дую на глаза, пытаясь чем-то заполнить повисшую паузу. — Я беременна, мам, пап. Ну вот, как-то…

— Господи-и-и-и…, — глубокомысленно заключает мама.

— Полагаю ей действительно необходимо уехать, Мария Степановна, — подытоживает ещё одним выдохом папа. — В этом предложении вы совершенно правы.

— Как обычно, — мягко подтверждает Филатова. — И в том, что этот лучший тоже не допускаю ошибки. Прислушайтесь, Роман Николаевич. На внука гляньте. Один в один ведь…

До заявленного чая все, естественно, не доходят. Спустя минуты, мужчины, привычно занимают зал, мамы — кухню, а мы с сыном и матерью Глеба — детскую.

— Даже не бойся, — рассматривая моего мальчика ближе, науськивает госпожа-прокурор. — Святик всегда был из всех самым серьёзным, слишком продуманным. Помню часто ставила его в пример сыну. Глеб рос безрассудным. Только любовь и исправила. А Свят в отца весь. Был бы он жив, ты бы ему тоже понравилась. Мужик был хороший, сильный, красивый и честный. Не чета нынешним, взять хоть того же Озерцова.

— Формально я всё ещё замужем, — протягиваю, убирая улыбку.

— Милая, с тобой рядом мужчина, способный думать за всех четверых. Отдай ему право решать и расслабиться. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра… Сильные мира сего, между собой всё решат и на всем сойдутся. За Женичем тоже не простые люди стоят, но об этом не будем, дабы никто не услышал.

— Думаете всё получится?