— Тш-ш-ш, Ветерок. Молчи, по возможности, — издевается тихим смешком. — Хочу чтобы ты запомнила, как бывает хорошо, а не боль.

— Угу, — поджимаю губы.

Часто киваю, а сама не имею понятие на что соглашаюсь.

Дверь плотно закрыта. Только бы никто из родителей не решил зайти ко мне с какой-то проверкой!

Резко вздрагиваю, широко распахиваю глаза, а после и вовсе тяну на себя подушку и утыкаюсь в неё носом. Вскрикиваю, всхлипываю и топлю в наполнителе сотни незнакомых звуков. Смею только догадываться, как это выглядит со стороны и что он творит своим языком, доводя меня до морально и физического изнеможения.

Щеки пылают натуральным огнем. Не могу связно думать. Буквы давно не связываются в слова. В подушку уходят лишь отзвуки, какие-то дикие, нечеловеческие стоны. А он продолжает ласкать и мучить.

Теряюсь в ощущения. В пространстве. Во времени. Он продолжает удерживать эмоции на острие, а в один из моментов и вовсе подводит все ощущения к неимоверному пику. Обхватываю подушку руками. Топлю в ней все звуки, что невозможно держать внутри и извиваюсь, ощущаю всю мощь с которой крепкие руки удерживают на месте.

Десяток секунд. Другой. Моральное опустошение на физическом уровне. Какой-то новый этап, уровень, что ранее был недоступен.

Полное расслабление мышц, ослабление мускулов.

Легко снимает с меня подушку. Ощутимо нависает, таранит дыханием губы. С трудом разлепляю глаза. Подсматриваю из-под опушки ресниц, а Женька шепчет лукаво:

— Я тебя обожаю.

Выдыхаю что-то нечленораздельное и паркую руки на его спину. Тяну ближе. Стыдливо прячу взгляд, щеки. Целую. Того, кто столь неустанно целовал меня. Всю. Везде. Всюду.

Резкий толчок выгибает спину, выбивает искры из глаз. Чащу дыханием в чужое горло. Держусь из последних сил, чтобы не заплакать. Расслабленное тело сводит болезненной судорогой. Онемение доходит до кончиков пальцев.

— Тш-ш, — шепчет Женька, отпуская мои губы. — Сейчас всё пройдёт. Расслабься. Привыкни.

Киваю, а губы дрожат. Из глаз неминуемо катятся крупные слёзы. Низ живота сжимает плотным комком, между бедер печёт адским огнем, болит, щиплет.

Закрываю глаза, пытаясь, сконцентрироваться на других ощущениях: на том как он гладит пальцами мои щеки, целует. А потом подаётся вперёд, глуша болезненный стон в поцелуе. Наполняя меня всю. Собой. Проникая настолько, что по ощущениям выламывает хребет и распластывает меня под собой как мотылька, насаженного на иголку. Крутись. Вертись. Вырывайся. Всё без толку.

— Доверься мне, Мира, — просит, продолжая зацеловывать дорожки по которым текут слёзы. — Первый раз всё страшно и больно. Какое бы начинание не было.

— А потом…? — роняю, сжимая зубы до скрежета. Он продолжает поступательные. То наполняет собой, то опустошает, вызывая болезненный спазм. А потом останавливается. И просто распирает меня изнутри. Залечивает снаружи сотней маленьких поцелуев.

— А потом я научу тебя получать удовольствие. От всего. от самой жизни.

Киваю и сама подаюсь вперёд.

— Продолжай.

— Точно?

Облизываю губы и пытаюсь выдать улыбку.

— Да, Женечка, точно.

— Ветерок, — обращается нежно, уже привычным и мягким прозвищем. Плавно проводит пальцем по открытым губам и вносит вердикт: — Невозможно кого-то любить сильнее. Дыши мной.

Целует, вкладывая ощутимую ласку и нежность, а сам наращивает внутренний ритм.

Настраиваюсь на него. Глотаю чужое дыхание. Обнимаю мужскую спину. И сама не замечаю в какой момент начинаю двигаться навстречу. Подмахиваю бедрами. Потому что он прав. На всех слоях подсознания, физически и морально: невозможно любить сильнее. Больше чем он. Больше чем я. Или чем мы. Вместе.

Мира

Холод. Прячу под одеяло ледяные руки, а сама то и дело шарю взглядом вокруг. Никого. Будто и не было.

Уже светло. Ни на столько, чтобы проснулись родители. Значит шесть. Или около. Самое что ни на есть раннее утро.

Окно открыто. С улицы тянет влажностью и свежестью. Видимо был туман или дождь. Возможно. А рядом с кроватью пахнет цветами. Сиренью. Пушистой и яркой.

Взгляд цепляют детали чужого присутствия в моей комнате. Неминуемо падает на мои вещи, сложенные аккуратной стопкой на стуле. А наверху этой башни, прижатый тем самым «кольцом» с небольшим хвостиком, так палевно лежит листочек для записи. В пору разозлиться от мысли, что родители могли заметить это первыми, но паники нет. Меня распирает безмерное любопытство, какое же послание осталось на нём!

Закутываюсь в одеяло. Встаю с кровати, пошатываюсь, точно огромная гусеница. Иду, а сердце молниеносно набирает бешеный ритм. Испуганный. Отчасти. И молит лишь об одном: «Пусть, что угодно, только не прощай! Пусть, что угодно!»

Останавливаюсь и смотрю на бумажку, где вместо подписи выведено одно небольшое сердечко.

И это намного глубже по смыслу, чем тысячи фраз ни о чём.

Стою и улыбаюсь как дура. Беру в руку железное кольцо. Только сейчас, при свете рассматриваю на ярлычке гравировку. Видимо дата прыжка. А рядом… Можно вполне обозначить вчерашнюю дату.

Судьбоносную.

Не меньше, чем прежняя. А быть может и…

Оборачиваюсь, замечая испачканную постель. Вот тебе и первая брачная. Считай официальная.

Светлая простынь и бурые разводы. Всё в лучших традициях прежних поколений. Хоть сейчас вывешивай за окно на всеобщее обозрение!

Кривлюсь и наскоро переодеваюсь в халат. Не понимаю, что делать с цветами. В итоге просто выбрасываю за окно. Ветки разлетаются в стороны. Так сразу и не определить откуда их выбросили.

Снимаю постельное и застилаю постель ярким пледом.

Если хочешь что-то спрятать — привлекай внимание. Так всегда учила мама.

Но я наоборот, сама пытаюсь проскользнуть в ванную тише, чем мышка.

Беззвучно. Пока всё ещё спят.

Моментально забрасываю бельё в машинку и выставляю короткий режим. Сама ныряю под теплую воду. С желанием согреться, и в нежелании смывать с себя его запах…

В необходимости это сделать. Не привлекать к себе излишнее внимание. Не быть застуканной с поличным своим персональным психологом.

Одним разговором эту ситуацию не разрулить. А знала бы мама все мельчайшие детали случившегося… Статус «адекватной» с её правильной девочки был бы снят мигом!

Тру кожу мочалкой, в надежде, что на ней не осталось синяков от захвата мужских пальцев или засоса от поцелуев. Сложно будет объяснить эти метки родителям. Мне восемнадцать, да… Но… Пока я ещё хотя бы фактически живу с ними под одной крышей… Да и подобные межличностные отношения «до свадьбы» ими в большей степени порицаемы, чем могли бы пройти одобрение.

Тщательно трусь. Разгоняю кровь, что бушевала ночью в венах без каких-либо дополнительных действий. Просто от его присутствия рядом. Бурлила. Заставляла сердце качать ни в себя. Гнала информацию по всему телу. Наполняла каждую клеточку новым смыслом: Люблю. Навсегда.

Неоспоримое словосочетание.

Скулы начинает сводить от широкой улыбки. И только поэтому я её замечаю. Стою. Под сильной струёй. С мочалки давно смылась пена… Пялюсь в светлый кафель. И улыбаюсь.

Господи, дура!

Стоит хоть раз так неосознанно зависнуть и мама проведет все свои «ритуалы с изгнанием бесов»! Вывернет на изнанку! Ведь, мне поступать! Поступать, уже через неделю! А тут, на тебе — любовь! Да ещё такая необъяснимая и сумасбродная!

Нервно вырубаю воду. Вытираюсь. Осматриваю себя, насколько могу. Тру полотенцем запотевшее зеркало, а оно вмиг прячет от меня собственное отражение! Заволакивает туманом. Стирает очертания.

Я. Ни я. Точно ни я. Как минимум, привычная мне. В зеркале порой мелькает другая. Какая-то новая и ещё незнакомая.