— Хочу узнать о тебе больше.

— Не сказать, чтобы я за этим тебя привёл, но…

Улыбается. Как всегда — бесподобно. Глаза приобретают оттенок мягкости. Уголки губ красиво загибаются вверх, а белоснежная улыбка отражает свет лампочек. Тону в нём. Глубоко. Безвозвратно.

— Для меня важно тебя узнать, — бесстыдно обнимаю и сама начинаю целовать. Или зацеловывать. Мелко и часто. Все кусочки этого прекрасного пазла, который пытаюсь собрать.

— Для меня важна ты, Ветерок, а значит важно всё, что тебя касается.

Подхватывает на руки и я уже привычно прижимаюсь к мужской груди. С удивлением отмечая, насколько же приятно и удобно в его захвате. А ведь раньше меня никто не носил на руках. Разве что папа, и то, слишком маленькую.

Узкие проемы. Кухонный гарнитур, ставший моим сидением. Потому что он выше стандартного стула и с него проще смотреть Женьке в глаза. Наблюдать за ним и обожать. Без тени сомнения.

Мой мужчина хозяйничает в холодильнике, что располагается по правую сторону от меня.

Вытягиваюсь в бок, удерживая вес на руках, что упёрты в столешницу. Осматриваюсь со всем любопытством.

Внутри белого монстра чисто и пахнет едой. Вкусной, домашней в не какой-то химией, фастфудом или полуфабрикатами.

— Ты умеешь готовить?

— Приходилось жить одному, когда мама сменила работу. Мы сами определяем качество своей жизни. Пришлось научиться делать её более сносной и разнообразной. Как минимум в еде, — ухмыляется, воздвигая передо мной несколько сочных кусков мяса и тарелку с гарниром из протушенных овощей.

— Сейчас разогрею и будет вкусно, — уверяет, расставляя поодаль тарелки, а сам снимает меня с пьедестала и пересаживает за небольшой старый столик, у которого стоит пара стульев.

— Микроволновка не очень хорошо влияет на красивых девочек.

Фыркаю на подобный комментарий и не удерживаюсь от уточнения:

— А что влияет хорошо?

— Забота, — отвечает он без запинки и сервирует стол на две персоны.

А я любуюсь и соглашаюсь с ним. Потому что забота — это да. Самое то, что мне от него нужно.

— Торопиться не стоит, — командует Женька, вверяя в мою руки приборы. — Но, если ты хочешь разделаться с чем-то помимо мяса…

— С тобой, — смеюсь, понимая эпичность озвученного. В правой руке острый нож, в левой — вилка. — Фигурально, — оправдываюсь, туша эмоции в открытой улыбке.

— Ешь, — подмигивает моё искушение. — На всё нужны силы.

— Женечка, ну невозможно же быть настолько хорошим! — не выдерживаю и тянусь губами с кратким поцелуем. — В чём подвох? Вредные привычки, скрытый несносный характер? Жена, дети? Я даже не знаю, чем ещё продлить этот список…, — кусаю губы, а хорошее настроение тут же гаснет. Остаются какие-то яркие обрывки. Как вспышки.

— Долг, Мира, — пожимает плечами без видимого веселья. — Служба.

— На сколько ты уедешь?

— На год.

Голос звучит ровно, а у меня внутри образуется бушующий шторм.

— А я…? Останусь одна…, — дополняю в некой прострации, не веря, что такое возможно.

Целый год. Без его глаз. Поцелуев. Улыбки. Без его присутствия рядом, с которым только рассмотрела и полюбила эту многогранную жизнь…

— Что-нибудь придумаю, — чеканит сталью и плавно щелкает меня по носу. — Ешь. Я старался.

— Заметно.

— И для тебя буду стараться тоже.

Улыбаюсь. Дрожащими губами. И начинаю пробовать шедевр в своей тарелке. Периодически присматриваясь к любимому и отмечая про себя ещё один плюс: даже в готовке он бесподобен.

Чем я заслужила? Такого. Такое… Чистое и неразбавленное. Голубоглазое счастье.

Мира

Странно, когда детали снятого гардероба начинают свой путь на кухне, а заканчивают в единственной комнате. Захочешь одеться — придется пройти целый квест.

Наши вещи тянутся цепочкой к спальне или гостиной.

К этому странному помещению, с матрасом, практически во всю площадь и окном-выходом на балкон.

Вокруг голые стены.

Люстра, шторы, матрас высотой в двадцать сантиметров. Одна подушка, одеяло. Зато постельное свежее, аж хрустит под напором.

Приспускаю ресницы, чтобы не гонять в голове пессимистичные мысли.

— Я тебя не отпущу, — шепчу, лёжа на мужской груди.

Его сердце соглашается на озвученное мной. Гулко долбит одобрением в ухо.

Глажу пальцами тугие мышцы. Время на офицерских часах слегка перевалило за нужные цифры, а я не могу заставить себя уйти.

Родители не звонят. Значит легли спать. Или беспокойство за меня ещё не достигло своего апогея.

— Хочу вот так всегда, — озвучиваю, не стыдясь своих мыслей. И не страшит спартанская обстановка вокруг. Всё можно изменить. Вместе. Было бы желание. Время.

— Ты будешь жить достойно, а не так, — чеканит он сухо, но при этом крепко-накрепко прижимает меня к себе. Продолжает уверенным тоном: — Я сделаю всё возможное, Ветерок. Спустя год-два всё станет совершенно иначе.

— Не хочу иначе, — целую, придираясь к словам. В этой фразе нет его присутствия рядом. Она какая-то колючая и неприятная. — Хочу с тобой, Женечка.

Замолкает на секунды. Сердечный ритм под ухом заметно меняется. Я даже успеваю испугаться и мысленно начинаю корить себя за несдержанность. Но он перебивает доводы моей совести своим серьезным вопросом:

— Родишь мне пацана? Или девчонку. Без разницы.

Часто моргаю. Смотрю в потемневшие глаза.

Эта просьба выходит у него такой открытой и искренней, что согласие срывается с губ быстрее, чем приходит осознание озвученного.

— Да, — умиляюсь, не сдерживая слёз. Когда-нибудь… Постараюсь.

Где-то рядом валяется пачка с презервативами. Уже пустая. Возможно. Сколько их было использовано за эти часы?

Мы начали открывать эти пакетики на кухне. Я ещё в шутку сравнила их с чаем. А потом краснела от забавных мужских комментариев по этому поводу. Шутить расхотелось, а вот его, самого… Всего целиком… Захотелось в разы сильнее и больше.

— Женечка, ты…, — сбиваюсь с мысли под напором эмоций. — Я буду ждать. Правда, — обещаю, точно знаю, что исполню каждое данное слово. — Ты — просто агрегатор моих мурашек. Вообще не представляла, что такое возможно.

Он задумчиво смотрит в потолок, но не перестает обнимать мою спину. Гладит под одеялом. Уничтожает любое желание покидать этот кокон.

— Я поступаю через нескольких дней, — жалуюсь, заполняя ненужные паузы. Позволяю понять, что временно вылечу из подобного графика. Когда с ним. Вот так. Почти постоянно.

На сколько изменится этот ритм? На день? На два? Возможно.

Он остается бесстрастным.

— Поеду с тобой.

Выгибаю бровь, уточняя с ухмылкой:

— Ты решил познакомиться с моей мамой? Одну меня в Москву не отпустят. С тобой тоже. Наверное, — ситуация смешит, но, скорее смех вылетает более нервный. А всё же хочу знать. Да? Нет? Он действительно не против? Или рано?

— Тебе пора домой, Мира, — заключает Женя двусмысленно.

Не позволяет развить мысль и разложить на составляющие грядущее знакомство с родителями.

Киваю. Ощутимо жму губы, толи от недопонимания, чем сгладить углы, толи от настигшей обиды.

Как-то неправильно всё. Нечестно. Или…

— Всему своё время, — констатирует Женька и плавно откатывает меня с себя в сторону. — Соберу вещи.

— Конечно, — смешок вылетает сам собой. Слово выходит резким и дёрганным.

Наклоняется надо мной, плавно удерживает меж пальцами острый подбородок, который хочу от него отвернуть. Обдумать. Осмыслить. Не позволяет. Держит взгляд и проникает в самую душу.

— Я не отказываюсь, Мира. Ни от тебя. Ни от любой ответственности за свои поступки или слова. Но мне надо всё взвесить и досконально обдумать.