Для неё… Может стать в разы хуже.

Мира

Вся ночь в глухой полудрёме. В болезненном ощущении затаённой обиды на Женьку, за то, что вновь не позволил остаться надолго.

Довёл до подъезда, проводил на этаж… Ничтожно рано. Украл у нас столько времени!

Его командирские только начали транслировать полночь.

Семь утра, а я уже сама не своя. Проснулась час назад и извожу себя гнетущими мыслями. Испытываю головную боль и, кажется, даже ощущаю поднявшуюся температуру.

Мама всегда уверяла, что наше физическое состояние напрямую зависит от морального. От наших внутренних посылов и мыслей.

Судя по всему, моё самочувствие в ближайшие дни потерпит грандиозное фиаско. И желание молча уткнуться в подушку, и больше с неё не вставать — ещё покажется мне вполне оптимистичным решением.

Иду чистить зубы. На автомате морщусь, умываюсь. Всё с утра напрягает и доставляет видимые неудобства. От вкуса пасты, до неуютной температуры воды.

Настроение ощущается бушующими скачками. С нейтрального — камнем падает вниз. И кажется, вот оно дно, но нет. Спустя мгновение оно умудряется упасть ещё ниже.

Родители бесят одним присутствием рядом. До их ухода из дома ещё почти два часа, а я уже внутренне подгоняю минутную стрелку. Ту, что отмеряет часы — и вовсе морально пинаю.

Кухня. Завтрак. Нехотя запихиваю в рот бутерброд. Запиваю разбавленным сладким чаем.

— Дочь, всё хорошо? — ни с того, ни с сего примеряет на себя роль психолога папа.

— Да, — монотонно киваю, смутно понимая, что он хочет услышать.

— Переживаешь за поступление?

Молча веду плечами, улавливая внимательный взгляд мамы. Значит до этого был разговор, на котором без меня уже всё обсудили.

— На твоё обучение, Мирослава, отложена некая сумма, — уверяет папа, накрывая тяжёлой ладонью мою холодную руку. — Даже, если ты не поступишь на бюджет, то сможешь заключить контракт, а после сессии, показав высокие результаты, написать прошение на перевод к следующему курсу.

Родные глаза высматривают в моих отклик принятия и понимания, а я вообще не хочу думать о поступлении. Отъезд из города видится сейчас чем-то не особо желанным, тяжёлым и даже противным.

Здесь Женька. Сейчас. А вдруг его оставят до осени? И как я тогда…? Соберу вещи и уеду? Ещё до сентября? Уже через месяц?

— Спасибо, пап, — единственное, что получается произнести сдерживая истеричную дрожь на губах. Эмоции шкалят, да всё ни о том.

Даже не берусь уточнять, за что именно мама сейчас принимает весь этот выплеск… Пусть видит во мне благодарность… И ещё что-то более светлое, а не всю эту черноту и творящийся внутри хаос.

— Бледная как смерть, — со вздохом комментирует мама. — Не ешь ничего, ни разговариваешь. Только и общаешься со своей Скворцовой. Говорила, а ты не слушаешь: она на тебя плохо влияет.

— Всё нормально, мам. И Татка совсем не причём. Это нервы, — выжимаю из себя мученическую улыбку и прячу глаза в кружке чая. Дую. На тёплый. Думаю. Как привлекать к себе ещё меньше внимания? И во сколько сбежать из дома по новому адресу?

Хотя, это не вопрос вовсе. Сбегу. Буквально сразу, как за родителями закроется дверь.

Главное успеть… Вообще. Всё. Устаканить мысли в его объятиях. Успокоиться. Обговорить. Вообще всё на свете! Обдумать. Вместе.

Мама всё же следит за моим поведением. Ощущаю этот неприятный сканер мельчайшими волосками на коже. Моё личное пространство буквально сигнализирует о вторжении и смутно справляется с функцией защиты. Выставляет штыки. Шипы. И всё, что ещё возможно.

Я вроде и остаюсь в её глазах умницей — паинькой, но всё же навожу на определенные мысли.

— Приготовишь ужин? — выдаёт она ровно, а я хмыкаю про себя на эту скрытую проверку. В итоге днём точно надо быть дома. В то, что я забыла про просьбу или проспала весь день, она не поверит.

— Не вопрос, мам, — отвечаю и поднимаюсь. — Сделаю.

Она хвалит за помощь, а я встаю и неспешно бреду в свою комнату. Почти восемь. Что ж так тошно-то, а? Пребываю, словно здесь и не здесь. И земля из-под ног как-то всё больше уходит.

Девять.

Стою на пороге, одетая к выходу, но заставляю себя выдержать ещё хотя бы пару минут. Руки дрожат. Психика не стабильна. Женька не отвечает. Я звонила… Уже несколько раз подряд.

У него разрядился телефон?

Быть такого не может! Женька следит за всем досконально.

Отчего-то отключил его на ночь?

Ничего другого не идёт в голову под нервный лязг металла с которым ключи на связке долбятся друг об друга!

Плюю на всё и скрываюсь с места фальстартом. Замыкаю дверь на один поворот. Оказываюсь на первом этаже, прыгая вниз через ступеньку.

Стараюсь не бежать во дворе, но двигаюсь заметно быстрее привычного шага. Миную один поворот. Сокращаю путь по узкой дорожке между кустами.

Вылетаю в нужный двор. Волосы растрепаны. Щеки ощущаются ужасно красными. На висках ощутима испарина.

Дверь подъезда закрыта. Бьюсь в домофон, набирая номер нужной квартиры. Не срабатывает сразу, а на второй звонок открывает без вопроса и вообще какого-то звука.

Забегаю. Подлетаю к двери. Не встречает.

Тяну ручку.

Открыто.

Прохожу, замечая возле порога женскую обувь. Удобную. Визуально разношенную.

— Здравствуйте, — роняю тихо на её вопросительный взгляд. — А где Женя?

— Кто? — уточняет пышнотелая женщина в возрасте и сужает глаза вместо приветствия. — Деточка, я занимаюсь только финальной уборкой. Имена жильцов в квартирах мне не известны.

Финальной… Вспарывает уши, и в одночасье повышает давление до ощутимой пульсации. Перекрывает горло тяжёлым комом.

— …как фамилия? — тараторит, словно укоряя, что я её отвлекаю от дела. На руках плотные резиновые перчатки. В углу ведро, мокрая тряпка, швабра. — Посмотрю в списке. Ты ему кто?

Фамилия… Хлопаю глазами и стопорюсь уже на этом моменте. Кто я ему…? Девушка? Невеста…? По обещаниям и «кольцу», считай, что жена…

Ага. Как же… Фамилия? Я даже не знаю, какая она у него. Не видела документы. Не уточняла без надобности.

Что я вообще о нём знаю…? Ничего личного. По факту.

— Я ошиблась… Простите…, — вывожу незнакомым голосом и ухожу в сторону лестницы. Сбегаю, чтобы не наговорить лишнего. В невозможности вообще физически говорить…

Слёзы душат. Они возникают непонятно где и перекрывают всё разом: глаза пеленой, нос непонятной заслонкой, горло жгучим комком, придавливают лёгкие камнем, который невозможно с себя скинуть, выжигают все внутренности, как кислотой.

Распахиваю дверь, охватываю себя руками и бегу в дальний угол двора. К единственной лавочке, что притаилась в тени.

Едва ли не складываюсь пополам от поражающей боли. Мысленно молю небеса о том, чтобы его отсутствие в квартире оказалась ошибкой. И сама не могу убедить себя в этом.

Сижу и пялюсь на подъездную дверь. Пытаюсь дышать через боль. Глотаю сопли, слёзы. И не могу подняться с лавки. И не могу принять ту мысль, тот факт, что он вот так просто взял и уехал… Ни позвонил. Ни сказал. Ни попрощался.

Тянусь к телефону. Набираю. В который раз слушаю механический голос.

Тру кулаком щёки. Под носом.

Сгибаюсь пополам и бесшумно вою. А кажется, что оглушаю себя истошным и раненным криком.

Почему он так со мной…? Неужели не мог поступить иначе…?!

Упираюсь лбом в колени. Вокруг солнечное утро. А внутри темнота. И в ближайшее время, для меня это ощущение никто не изменит.