Мама и папа ещё на работе. Закрывают «прогулы», что были потрачены на бесчисленные объезды врачей, досрочную сдачу сессии и оформление академа…

За плечами десятки попыток родителей вывести меня на разговор, сотни советов и укоров посторонних людей, тысячи минут добровольного молчания. Оттого, что нечего сказать. И оттого, что так надо.

Никогда именно тишина не говорила за меня так много. Один взгляд, заставляющий отвернуться от меня экспертов и знатоков этой жизни.

Конец декабря… Неделю назад я всё же не выдержала и заявилась к подъезду Глеба. Он припарковался на своём месте. Прошел мимо, нежно обнимая невесту. Мазнул по мне холодом взгляда и, едва ощутимо покачал головой.

Вестей нет. Или… Ответом мне послужил грохот железного полотна за знакомыми спинами. Девушка не обратила на меня и каплю внимания, зато я чётко отметила изменившуюся походку. Беременные, они все какие-то слишком приметные. Или это видно лишь тем, кто знает что именно надо видеть?

Егоров в этот день тоже оказался не рад моему визиту. Коротко открестился тем, что понятия ни о чём не имеет и аналогично захлопнул дверь, только уже перед моим носом.

Было бы глупо не сходить, да?

Один из аргументов, с которым я себя примерила. Было бы глупо… Не узнать. А вдруг…?

— Мирка, ты реально меня избегаешь? — откуда не возьмись подлетает Скворцова и сбрасывает моё лирическое настроение до базового стандарта настроек.

— Тат, я же пишу…

— О всякой херне, а ни о том, о чём надо!

Сверлит меня взбешенным взглядом, губы дует.

— Это правда? — напрашивается на положительный ответ. Что ещё ответить. Значит слухи дошли. Киваю молчаливое «да» на всё поступающее.

— Мирка, не беси! Ты что реально универ бросила? Мама мне все уши прожужжала, что видела тебя в поликлинике! А парочка знакомых уже прислали мне в личку чат с темой для обсуждения: «от кого Ветрова залетела?!»

— Тебе на какой вопрос требуется пояснение? — улыбаюсь, а на глазах стоят слёзы. — Не хотела тебя втягивать. Мама, итак, спустила на тебя всех собак. Ты же понимаешь, ей надо найти виноватых. Вот я и молчала. Прости, Тат.

— Дура-дура-дура-дура-дура-а-а-а…! — тараторит она и от досады топает по снегу ногой. — Это же…! Да блин…! И что он? Как ты вообще ещё передо мной живая стоишь после родительских допросов?!

— Когда нечего сказать, то и врать не о чем. Я молчу. Мама пыталась давить, вести разговоры…, — отворачиваюсь, выдыхаю. — На самом деле у меня хорошие родители, ты же знаешь. Неизвестно как бы я поступила на их месте.

— Когда рожать?

Из привычного голоса моментально исчезла улыбка и лёгкость. В нём теперь звучит страх, беспокойство и ещё одна составляющая с которой не особо стараюсь дружить: безнадежность.

Скворцовой не столько важен ответ, сколько моя готовность и принятие ситуации. Той самой, неминуемой, когда за спиной, каждый второй из знакомых, начнёт называть меня шлюхой.

Уже. Начали. Пусть и менее популярным синонимом. Я стараюсь об этом не думать. Неизвестно, на сколько градусов их способна крутануть жизнь. А у меня всё хорошо: живы родители и вскоре родится сын. К чему обращать внимание на какие-то пересуды?

— Весной, Тат. Где-то аккурат посередине. Если не пойдёт в отца…, — замолкаю и всё же промачиваю под глазами слезы, вытираю их пальцами в тёплых перчатках. — В общем, не переживай. Я нормально, — улыбаюсь тоскливо.

— Он хоть знает? — её вопрос режет слух.

Отрицательно машу головой, а сама усмехаюсь, как над шуткой:

— Тат, полгода. Я и заметить не успею, как вновь придёт лето.

Распахивает свои руки и молча лезет меня обнимать. Жмется на вытянутые, в районе груди. Боится подойти ближе или чем навредить. Но выдаёт свою долю тепла и поддержки.

Неминуемо плачу. Вслед за Скворцовой, что звучно ревёт тоже. Причитает о несправедливости жизни и заставляет искать во всём что-то положительное.

— А давай фотосессию сделаем в новогоднем стиле? Ну такую, чтобы осталась на память. Хочешь я себе тоже живот приделаю? Пусть потом бывшие одноклассники гадают у кого выглядит натуральнее! Да и вообще ты совсем не изменилась! А в куртке не особо и видно!

— Спасибо, что ты рядом, — шепчу и целую в щеку. Отпускаю, возвращая в покой свою спину.

— Мальчик или девочка? — донимает подруга уже с более привычной улыбкой.

— Мальчик.

— И как назовёшь?

Вздыхаю с полным объяснением, что не имею других вариантов.

— Я не могу дать отчество, но могу дать имя.

— А он достоин?

Этот вопрос напрочь выводит из спокойствия моё сердцебиение. Давление ощутимо сжимает голову спазмом, бьёт по ушам, вжимает многострадальные перепонки.

Сглатываю и заключаю безоговорочно:

— Да. Я знаю, что он меня любит. И верю, что непременно вернётся.

— Остаётся только надеется, — подытоживает Скворцова. — Вместе проще, да? Ты ж меня теперь не прогонишь?

Вновь мотаю головой. А вокруг сверкают огни, и мерцают гирлянды.

Человеку для поддержки нужен близкий человек. Нельзя верить тем, кто убеждает, что вполне может справиться сам и вообще всё в жизни обстоит иначе.

Теперь уже я тянусь к ней и признаюсь, обнимая:

— Мне тебя жутко не хватало. Буду безмерно рада, если впоследствии станешь для Женечки крестной.

Мира

Весенняя капель в этом году заиграла на улицах раньше положенного. На центральной, возле магазинчиков и ларьков, только несколько дней, как начали выставлять бесконечные ряды из цветов.

Свежесть воздуха насытилась сладкими и нежными ароматами. Серость и грязь вокруг, разбавились яркими красками.

Восьмое марта. Канун. Месяц до срока, прописанного врачами. И менее суток до реального. Сын, в отсутствии отца, решил преподнести мне на праздник самый главный и долгожданный подарок.

«Нервы, недостаток сна и питания» — именно этим врачи обосновали родителям ранние роды. Те согласились, умолчав о том факте, что моя беременность — постоянное пребывание в состоянии стресса, и закрыли вопрос полученным обоснованием: как бы то ни было, в итоге малыш появился на свет абсолютно здоровым.

Богатырём, если быть честными. Досиди он до нужного срока — у меня бы не осталось шанса родить самой. Понадобилось бы кесарево, а это долгое восстановление и возможные проблемы со здоровьем в будущем.

В моём случае, я буду дома с малышом уже на неделе.

Наверное, мне даже повезло заявиться в роддом именно в такой великий праздничный день. Врачам настолько не хотелось возиться с проблемной пациенткой, что меня заставили родить «по методичке». Четко выполнить все установки и очистить родильный зал раньше, чем охлаждённое шампанское успеет согреться.

На всё про всё, от моего осознания начала схваток и до первого крика моего малыша, прошло не больше четырех часов.

А после… Время будто замерло и я ревела вместе с ним: на каталке, с ледяной грелкой на животе, слыша, как за стеной две опытные медсестры дают проораться моему малышу, чтобы до конца раскрыть его лёгкие.

Восемь месяцев позади. Я должна была дотерпеть, дорастить, но мой главный мужчина решил, что прогнозы далеко не прерогатива женщин.

— Как назовешь красавца? — уточняет подошедшая санитарка. Замеряет мою температуру, давление.

— Женечка, — хриплю осипшим, а сама еле шевелю пересохшими губами. Слёзы так и текут, в то время как сын уже перестал надрываться.

— Так и запишу, — улыбается женщина, смазываясь в памяти безликим пятном. — Ветров Евгений — красиво. На первые сутки заберу его под наблюдение, а тебя отвезут в палату. Не переживай. Отдыхай. Отсыпайся.