— А продырявленные бочки не потонут? — задыхаясь, спросил Дюбуа.

На этот раз Огюст сам едва не вышел из терпения:

— Послушайте, полковник, вы когда-нибудь имели дело с физикой?

Дюбуа в свою очередь тоже не подумал обижаться. Он повернулся к метавшимся вдоль берега солдатам, часть из которых уже повалилась в разбросанное возле сараев сухое сено, и прорычал тем тысячу раз знакомым им львиным рыком старого наполеоновского командира, который умел приводить в чувство даже самых неопытных бойцов, потерявших присутствие духа:

— Солдаты, слушайте команду! Панику прекратить! Всем встать в строй и приготовиться к постройке моста через Об. Слушать распоряжения старшего квартирмейстера!

Солдаты оторопели. Затем в массе их сразу произошла перемена. Испуганное стадо исчезло, и на берегу реки вновь собрался полк, растерзанный, изнуренный, но еще готовый к борьбе за жизнь.

— Разрешите начать? — спросил Огюст полковника.

— Начинайте! — ответил тот.

И вдруг ухватился за рукав мундира квартирмейстера и, заглядывая ему в лицо сверкающими будто в лихорадке глазами, выдохнул:

— Орден Почетного легиона! Вы слышите, Монферран… Орден Почетного легиона, если вы это сделаете! Даю вам слово!

— Благодарю за честь! — коротко, как полагалось по «уставу» ответил молодой человек и бегом кинулся к солдатам.

«Нанизывание» бочек на веревки продолжалось не более пятнадцати минут: вдохновленные возможностью спасения солдаты работали, позабыв об усталости и голоде. Одновременно человек двадцать разбирали сарай и из досок нужной длины связывали своего рода «циновки», которые должно было затем настелить на двойной ряд бочек. Еще шесть человек поспешно вкапывали возле самой воды два высоких столба, чтобы укрепить веревки.

Когда «бусы» достигли нужной длины (а ширину реки Огюст довольно легко определил на глаз, ибо привык к такого рода измерениям и никогда в них не ошибался), солдатам снова был отдан приказ построиться.

Перенести конец веревки на другой берег и закрепить его на дереве Огюст решил сам. Он хорошо плавал, но прошло минут десять, прежде чем ему удалось после отчаянной борьбы с течением выбраться из ледяной воды. Когда он крепил веревку, его била дрожь.

Еще пять минут — и два ряда бочек закачались, по-змеиному изгибаясь между берегами Оба. Солдаты принялись лихорадочно укладывать на них доски.

Не дожидаясь, пока они закончат, Огюст, прыгая с бочки на бочку, рискуя соскользнуть и вновь выкупаться, вернулся на правый берег.

— Мой полковник… — начал он, приближаясь к Дюбуа и поднимая дрожащую руку к наспех надетому киверу, — докладываю, что…

Но Дюбуа, не дослушав, заключил его в объятия:

— Спасибо вам, мальчик мой, спасибо! Вы спасли полк. Взгляните на солдат. Благодаря вам эти люди сегодня не умрут, а это не мало. Ну а теперь готовьтесь принять на себя командование полком и довести его до остальных частей.

— Что? — не понял Огюст. — Вы сказали?..

Полковник положил руку на плечо молодого офицера и, стиснув пальцами эполет, быстро заговорил:

— Послушайте, Монферран, вы же знаете: вчерашние перестрелки и сегодняшний бой уничтожили почти половину полка. Все старшие офицеры, кроме меня, погибли или тяжело ранены. Кто-то должен здесь остаться прикрыть отступление полка и уничтожить мост… А полк я доверяю вам. И сейчас отдам младшим офицерам приказание — передать командованию, что вы представлены мною к ордену Почетного легиона.

— Нет, полковник, — возразил Огюст, которого растрогали слова сварливого вояки, а сознание совершенного подвига наполнило новым мужеством. — Нет, вы не имеете права оставить полк.

— Напротив, — Дюбуа был мрачен и спокоен. — Я же поверил этому мерзавцу-крестьянину, я привел их всех сюда, не послушавшись ваших советов, и…

— И не приди мы к этим бочкам — все равно бы все погибли! Нет, вы напрасно себя вините, и в любом случае без вас солдаты не доберутся до нашего арьергарда. Разрешите мне остаться. Вы видели, как я плаваю, и мундир у меня все равно уже мокрый…

Дальнейшие события разворачивались с кошмарной и неправдоподобной быстротою.

Едва Монферран и отобранные полковником пятеро солдат заняли позицию под прикрытием брошенных крестьянских домишек на высоком горбу берега, как за деревьями негустого леса, подступавшего близко к реке, раздался конский топот и послышались несколько выстрелов.

— Казаки! — воскликнул один из солдат, различив среди листвы уже знакомые всем русские мундиры.

— Не стрелять! — приказал квартирмейстер. — Пусть покажутся, не то у нас всего тридцать шесть патронов — последние…

Он оглянулся на реку. Сверху хорошо было видно, как тянется по тонкому качающемуся мостику шеренга полка. Впереди двигались несколько пар солдат с носилками, они несли раненых, тех, что сумели вынести страшный переход.

«Если сверху казаки откроют по ним стрельбу, то перебьют многих, даже шальными пулями!» — подумал Монферран.

И вдруг подскочил на месте, пораженный неожиданной спасительной мыслью.

— Лонже! — крикнул он молодому солдату, который первым заметил казаков. — Быстро вниз! Вот вам огниво, живо поджигайте солому! Поджигайте сараи! Дым закроет мост, и они ничего не увидят. Потом и нас прикроет дым! Ну, марш!

Молодой солдат прямо-таки скатился к сараям. Через минуту сено, доски и утлые, трухлявые крыши бывших складов дружно занялись огнем.

В это время казачий отряд выскочил из леса и двинулся к домишкам.

— Огонь! — скомандовал Огюст.

Треснули шесть выстрелов. В ответ прозвучал мощный ружейный залп, однако казаки стреляли вслепую и никого из французов не задели, тогда как трое из них самих свалились с лошадей.

В отряде произошло замешательство. Многие казаки осадили лошадей.

— Целься! Огонь! — снова крикнул квартирмейстер.

Опять затрещали выстрелы. Еще двое всадников упали; трое, очевидно, были ранены, ибо кони их встали на дыбы, а сами они припали к седлам.

— Кто мажет?! — яростно прошипел Огюст. — Почему выстрелов шесть, а попаданий пять? Я вам помажу! Целься! Огонь!

Перезаряжая ружье, Огюст заметил, что из рукава его мундира стекает уже не мутноватая струйка воды, а что-то куда более темное.

«Тьфу ты, куда же меня царапнуло? — с досадой подумал он. — Локоть, кажется. Ах, не до того! Успеть бы только… Мост они уже перешли…»

И он опять закричал:

— Целься! Огонь! А теперь вниз, вниз, не то они нас здесь накроют! Вниз и за горящие сараи!

Расстреляв патроны до конца и уверившись, что полк Дюбуа исчез за рощей на левом берегу, Монферран принял решение отходить, ибо казаки уже спускались к воде, и одна минута промедления могла погубить шестерых французов.

— Быстро всем на тот берег! — приказал он солдатам. — И рубите канаты моста! Живо!

— А вы, мсье квартирмейстер? — спросил один из солдат.

— Без вопросов, черт возьми, когда вам приказывают! С этой стороны канаты тоже надо обрубить, не то бочки останутся господам русским, и они могут вновь навести мост! Вперед! Я переплыву реку и вас догоню. Дым меня прикроет…

Говоря это, он вытащил из-за пояса пистолет и сквозь просвет в клубах дыма выпустил последнюю пулю в приближающихся казаков.

Солдаты поспешно перешли Об по мосту. Когда последний из них, выскочив на берег, кинулся с ножом к веревочным креплениям, которые уже резали четверо его товарищей, Огюст обнажил саблю и что есть силы принялся рубить веревки на столбах. От пылающих сараев исходил жар, летели искры, и мокрый мундир молодого офицера за минуту почти совершенно высох. Огюст стал задыхаться в дыму, однако сумел перерубить все узлы и с облегчением увидел, что «бусы» из бочек быстро поплыли вниз по реке.

Он уже собирался нырнуть в воду, тем более что теперь ему страстно хотелось ощутить холод реки, но на пути его внезапно появилась фигура с ружьем, и возле своего лица он увидел тусклую сталь штыка.

— Прочь с дороги! — закричал квартирмейстер, со всего плеча ударяя саблей по штыку.