— Успокойтесь, Огюст, успокойтесь, не впадайте в истерику! — мсье Пьер взял молодого архитектора за руку и наклонился к нему, стараясь придать своему лицу как можно более сострадательное выражение. — Даю вам слово, я буду стараться вам помочь. Но только мне надобно уверить моих высоких покровителей, а таковые у меня, вы знаете, имеются, так вот, их надо уверить в том, что вы — близкий мне человек.

Огюст удивленно посмотрел на него:

— Куда уж ближе? Я ведь почти жених вашей дочери. Или вы мне решили отказать, коль скоро я оказался в Ла-Форсе?

— Что вы, что вы? Наоборот, мой дорогой! — глаза мсье Пьера так и засверкали, и в выражении лица против его воли появилось что-то хищное, словно он кинулся из засады на жертву, которую давно поджидал. — Я как раз и хочу это подчеркнуть! Но о вашем сватовстве надобно сообщить моим высоким покровителям, а вы ведь еще и не посватались, вы все тянули… Кто же знает вас как жениха Люси? Однако же, если я покажу им подписанный вами и заверенный у нотариуса контракт… Я хочу сказать, письменное ваше обязательство в такой-то срок заключить брак…

При этих словах Монферран, уже окончательно овладевший собою, вдруг сразу многое понял. Вернее говоря, он понял почти все, но не решился сразу сделать самый важный и самый ужасный вывод. Однако внутри у него все задрожало, он напрягся и сумел подавить готовый вылететь возглас бешенства.

— Вы находите, что это поможет? — спросил он совершенно спокойно.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — уверенно ответил мсье Шарло. Я захватил обязательство с собою. Вот оно. А мой нотариус согласен его заверить в ваше отсутствие при условии подлинной подписи. Пузырек с чернилами у меня тоже при себе, и перо имеется. Извольте же.

Это было уже слишком! Огюст понял, что мсье Пьер ко всему прочему недооценивает его ум, и ему захотелось запустить пузырьком в эту добродушнейшую физиономию. Но вместе с тем расчет противника был слишком верен — у жертвы не было выбора!

— На какой срок рассчитано обязательство? — спросил молодой человек, разворачивая лист бумаги и стараясь не показать дрожи в кончиках пальцев. — Когда я обязан заключить брак?

— Через полгода, — ответил мсье Пьер, тоже делая над собою усилие, чтобы не показать торжества.

Огюст с досады решил хотя бы поторговаться, к тому же теперь ему как никогда хотелось получить отсрочку, и он сказал, пожимая плечами:

— Нет, это невозможно, мсье. Вы же знаете мои обстоятельства. Через полгода я еще не смогу жениться: у меня не будет не то что денег, а и почвы под ногами. Кто знает, когда мои дела устроятся? Напишите год, и это будет то, что нужно.

— Год? И вам не стыдно? — упрямый торгаш уже не желал уступать. — Сколько же моя бедная девочка будет ждать, а соседи судачить о ней по воскресеньям в церкви? Вы же бывали у нас в доме! Люси в вас влюблена и ни о ком другом не хочет слышать. И что за глупые мысли о деньгах? Вы же знаете, и я вам говорил: уж на свадьбу-то я деньги найду.

— А мне, по-вашему, это не будет обидно? — уже резко, едва подавляя гнев, воскликнул Монферран. — Жениться и устраивать семью на деньги тестя! И это без малого в тридцать лет! Нет, я так не могу!

— А где уверенность, мой мальчик, что через год у вас будут средства? — с некоторым ехидством воскликнул Шарло. — Вы избрали себе не самое прибыльное занятие, как я посмотрю…

— На другое я не способен! — голос Огюста зазвенел, в глазах появилось упрямое и недоброе выражение. — Я все равно добьюсь своего, если вылезу отсюда, черт возьми! Но через полгода едва ли у меня что-то будет. Дайте мне год, мсье Пьер. Прошу вас об этом! Не срамите меня перед людьми. Я же все-таки дворянин.

Осторожность, свойственная Пьеру Шарло, иногда изменяла ему, когда он приходил в раздражение. И сейчас он не справился с собою, видя, что жертва, так крепко пойманная в капкан, вдруг показала зубы.

— Полно вам! — вскричал он сердито. — Нашли чем хвалиться… Мне хорошо известно, дорогой мой, что ваше, с позволения сказать, наследственное дворянство заработано на конюшне.

— А?!

Рывок, и заключенный вскочил со своей лежанки так быстро, что будь табурет мсье Шарло поставлен чуть ближе, он непременно упал бы от резкого толчка, и достойный господин опрокинулся бы на спину. Но он тоже умел прыгать и вовремя отскочил назад, успев за полсекунды взлететь с табурета, который Огюст тут же и поддал ногою, направив вслед мсье Пьеру, но табурет был тяжел и не долетел до него.

— Вы что, вы с ума… — начал было Шарло, но тут же понял, что промолчать будет лучше.

— Вон отсюда! — закричал Огюст, указывая на дверь камеры, как если бы то была дверь его гостиной. — Вон, проходимец, купчик, вымогатель! Ради выгодной сделки с женихом младшей дочери вы отобрали у старшей приданое, а теперь хотите ее сбыть хоть нищему, не то младшую выдавать прежде старшей неудобно! А мне хотите для верности накинуть аркан на шею?! Не выйдет!

— Ах вот как! — у мсье Пьера лицо пошло пятнами, не красными, а почему-то рыжеватыми, и стало похоже на продолговатую тыкву. — Вам же хуже, мсье строитель! Я свою дочь оскорблять не позволю: она не цирковая шлюха! Теперь-то я знаю, каковы ваши чувства!

— Он знает! Святая простота! — фыркнул Огюст. — А я вот знаю, кто написал на меня анонимный донос! Ну?! Молчите, а?!

— Вы… Это… Вы — сумасшедший! — прохрипел отчего-то сразу севшим голосом мсье Шарло.

— Вон! И чтоб я вас больше не видел! — прогремел Монферран, хватаясь за табурет.

— И не увидите! — пообещал мсье Пьер и исчез за распахнувшейся перед ним дверью, которую давно уже отпер привлеченный криками караульный.

Прошло около получаса, прежде чем Огюст осознал до конца, что он наделал. И тогда его раздавило отчаяние, и он, закрыв лицо руками, упал на лежанку и не вставал с нее до самой ночи.

Однако поразмыслив на трезвую голову, Монферран сообразил, что мсье Пьер вернется, потому что ему как-никак тоже некуда деваться.

Но шли дни, а Пьера Шарло все не было и не было. Между тем на втором допросе заключенному дали понять, что следователь уверен в его вине и обязательно передаст дело в суд.

Тюрьма и камера, в которой узник находился один, целыми днями слушая нудные шаги часового, начали подавлять его душу. И к концу недели, прошедшей со дня посещения мсье Пьера, он уже не помнил себя от мучительного отчаяния.

Поэтому, когда на восьмой день мсье Пьер все-таки появился на пороге камеры, Огюст едва не кинулся ему навстречу и с трудом заставил себя принять равнодушный вид.

Мсье Пьер оглядел его с порога, увидел его побледневшее, осунувшееся лицо, растрепанные кудри, за которыми Монферран перестал следить, искусанные губы, и ему стало ясно, что на этот раз петля затянется прочно. Но он помнил об упрямстве и гордости Огюста и решил действовать без риска. Кроме того, мсье Пьер не был от природы жестоким человеком — ему в эту минуту стало искренно жаль свою жертву, и он решил не мучить ее понапрасну.

— Доброе утро, мой любезный мсье Огюст! — смиренно воскликнул он. — Я должен извиниться за нелепую сцену, что между нами произошла. Мы оба повели себя неразумно, но я, как старший должен был больше следить за собою. Простите меня!

— И вы меня! — сквозь зубы, с трудом ответил Монферран. Я говорил какую-то чушь, о которой теперь жалею.

— Ну и прекрасно! — мсье Пьер уже снова воссел на табурет, ставший, правда, нетвердым в ногах после недавней схватки, но вполне сохранивший увесистый вид. — Вот и отлично, право же! Я уже говорил со своими знакомыми, мне готовы помочь в вашем деле, но контракт необходим. Вы же понимаете… И что я спорил? Год так год, для моих достойных покровителей это неважно, а если вам улыбнется удача, можно и ускорить свадьбу. Ведь так, Огюст?

— О, конечно! — воскликнул молодой человек, чуть не плача от стыда.

Пять минут спустя Шарло исчез, дав узаконенному зятю слово, что через два-три дня его заключение благополучно закончится.