Огюст не сказал, а выдохнул: «Спасибо» — и поспешно схватил хлеб.

Но когда от обоих ломтей и от куска сала остались одни воспоминания, молодой человек вдруг подумал, что его спаситель ничего не оставил себе, и ему сделалось стыдно. Он указал Аверьянову на ранец, на него самого, поднес руку ко рту, точно что-то откусывал, и растерянно развел руками. Казак весело засмеялся:

— Да не помру! Хуже бывало… А вам на здоровье… Вон, щеки-то хоть зарумянились немного, не то как покойник лежал. А я все на вас глядел тут, ваше благородие, и до чего ж вы на Митьку, моего младшего братана, походите… Мы, трое старших в семье, в батьку пошли, а он один в мамку, кудрявый да белобрысый, да с лица круглый и весноватый, как вот вы… А сразу-то я не разглядел этого: лицо у вас все в копоти было, чисто у арапа. Что вы смотрите так? Не понимаете? Знаю, что не понимаете, а сказать-то хочется…

В это время к ним подошел, волоча по земле саблю, какой-то нескладный солдат, и Монферран неожиданно узнал в нем того самого мальчишку, которого он недавно сбил с ног и чуть было не зарубил, когда пробивался к реке. Теперь он увидел, что казачий мундир висит на этом горе-вояке и что, хоть он и высок ростом, лицо у него совсем ребячье — ему едва ли было и четырнадцать лет.

Подойдя, мальчик остановился в почтительной и вместе с тем исполненной достоинства позе и, слегка поклонившись, на чистейшем французском языке спросил:

— Мсье, как вы себя чувствуете?

— Благодарю, — стараясь не выдавать удивления, Огюст улыбнулся и, окончательно взяв себя в руки, встал. — С кем имею честь?

— Георгий Артаманцев — сын полковника графа Артаманцева. Очень рад. И очень вам признателен, мсье, за ваше великодушие. Кто вы?

Все это было сказано столь серьезно, с таким светским выражением, что Монферран едва не рассмеялся, но сумел сдержаться и, поклонившись, в свою очередь представился юному вельможе, а затем спросил: для чего он устроил такой маскарад?

Мальчик покраснел и с досадой нахмурился.

— Глупо получилось, мсье… Я был в обозе. Я с отцом… вот уже год. Он давно обещал взять меня в сражение, но обещание не исполнял и не исполнял. А сегодня я взял в обозе казачий мундир и решил сам присоединиться к сражающимся. И вот что получилось… Могу я просить вас не рассказывать отцу о том, что я вступил в бой? Пускай он хотя бы подумает, что просто наблюдал. Вы не скажете, мсье?

— Слово чести! — по-прежнему едва сдерживая смех, пообещал Монферран. — Не то как бы ваш отец не оторвал вам ушей.

Мальчик еще сильнее покраснел, у него даже задрожали губы, будто он готов был заплакать от досады, но тут над берегом послышался конский топот, и кто-то закричал:

— Полковник едет! Полковник!

Казаки покидали ведра и все встали навытяжку.

Еще минута, и возле пожарища осадил коня красавец офицер лет сорока, в покрытом пороховой копотью мундире с несколькими боевыми орденами, мерцавшими на груди. Следом за ним, тоже верхом на лошади, с берега спустился поручик Крутов.

— Папенька! — воскликнул Георгий и подскочил было к полковнику, однако остановился, внезапно оробев под суровым отцовским взглядом.

— Мы после поговорим с тобою, Жорж! — произнес полковник, с невыразимым облегчением переведя дыхание. — Замечу тебе только, что твое поведение недостойно и неумно. И изволь сейчас отойти и не мешать мне. Поручик, где ваш пленный?

— Вот он, господин полковник, — Крутов кивком головы указал командиру на Огюста. — Мост через Об — его выдумка.

— Неужели? — улыбаясь с некоторым недоумением, Артаманцев подошел к квартирмейстеру. — Неужели, мсье, вы за час сумели навести мост через реку?

— За полчаса, — поправил Монферран. — Мне помогли бочки из этого склада.

Полковник несколько минут разглядывал уцелевшие опорные столбы и обрывки веревок на них, затем тихонько присвистнул.

— Прямо-таки гениально придумано! Как ваше имя, квартирмейстер?

Огюст назвал себя.

— Хм! А я уж думал, не прозвучит ли какая-нибудь известная фамилия… Вы инженер?

— И инженер тоже, мсье. Но только чуть больше того. Я архитектор. Служил в Париже под началом главного архитектора мсье Молино.

Артаманцев улыбнулся невеселой улыбкой.

— Господину Бонапарту следовало бы беречь таких талантливых людей. Я рад знакомству с вами, мсье де Монферран. Меня зовут граф Петр Артаманцев.

И полковник протянул руку для рукопожатия.

— Времена для Франции наступают не лучшие, — продолжал он, непринужденно беря под руку своего пленника и усаживаясь с ним рядом все на те же разостланные мешки, словно то был дорогой персидский ковер. — Сейчас едва ли у вас будут строить. Но времена меняются в конце концов. Мне кажется, вы будете знамениты.

— Где? — не выдержав, печально усмехнулся Огюст. — У вас в Сибири, или как она там называется?

— Ну, отчего так мрачно? — засмеялся полковник.

— Оттого, что веселиться мне не с чего, мсье! — пожав плечами, проговорил молодой человек. — Я — всего лишь младший штабной офицер и ни для кого ни на вашей, ни на нашей стороне не представляю ценности, так что судьба моя незавидна.

В это время к отцу быстро подошел Георгий и что-то стал говорить ему по-русски. Слушая его, полковник помрачнел и даже немного побледнел, затем резко оборвал сына:

— Самонадеянный, невыдержанный мальчишка! Поди от меня, но будь поблизости, пока я тебя не позову. Уж я потом тебе покажу за такое самовольство.

И по-французски вновь обратился к Монферрану:

— Мсье, мой сын кидался на вас с саблей?

— Да, и я чуть было его не убил…

— Черт возьми! — полковник побледнел еще сильнее. — Тринадцать с лишним лет дуралею и никакого ума… Простите. Зря я взял его. Но что делать? Сам ведь и воспитываю всю жизнь: жена скончалась от родов, вот он мне и достался. Да… Послушайте, квартирмейстер, вы верхом, вероятно, ездите хорошо?

Огюст кивнул:

— Я — кавалерист. Но за неимением лошадей служил и в пешем строю.

— Все ясно. Ниже по течению, там, где река уже, наши саперы наводят мост. Так быстро, как вы, они не справятся, но все же, полагаю, часа через два он будет готов. Я хочу попросить вас отвезти пакет вашему полковому командиру. Заметьте: я даже не спрашиваю вас, как его зовут.

Монферрану показалось, что он ослышался.

— То есть… как отвезти?

— Так. Мы будем переправляться утром. А вы до утра, наверное, догоните арьергард своей армии и найдете свой полк. Лошадь я вам дам.

— Боже мой! — вырвалось у Огюста.

Он не мог и не хотел скрывать своей сумасшедшей радости. После всего пережитого она обрушилась на него как водопад.

— Но я вижу, у вас рука перевязана, — сказал Артаманцев. — Вы ранены?

— О, это пустяки! Клянусь вам, пустяки! — прошептал квартирмейстер. — Уверяю вас, я не упаду с седла.

Час спустя Огюсту был вручен пакет и приведена лошадь. Полковник приказал поручику Крутову проводить Монферрана до переправы и передать солдатам его, полковника, приказ: пропустить пленного на ту сторону Оба.

— Ну, прощайте, — проговорил Артаманцев, вновь пожимая руку молодому архитектору. — Спасибо за сына. Надеюсь, что мне не придется убить вас в бою.

— И я надеюсь на то же! — Огюст отдал честь полковнику и вскочил в седло.

До переправы квартирмейстер и его провожатый ехали молча. Огюст немного опередил поручика и не оглядывался. Он не испытывал страха, но смотреть на Крутова ему не хотелось. Однако тот, спустя некоторое время, окликнул его:

— Мсье, послушайте!..

Огюст обернулся:

— Слушаю.

— Вы, вероятно, сочли меня сумасшедшим?

— Это лучшее, что я мог о вас подумать, — сухо ответил Монферран.

Крутов пожал плечами:

— Что же, может быть. У меня случаются затмения, и в такие минуты мне с собой не совладать. В двенадцатом году у меня в Москве заживо сгорела мать. Понимаете?

— О господи! — вскрикнул Огюст.

— Вы были в Москве? — спросил поручик.

— Если я скажу «нет», вы снова назовете меня трусом.