— Добрый день, Август Августович! — первым приветствовал он молодого архитектора. — Думал, нынче вы не приедете. Ишь бушует Финский залив!

— Здравствуйте, Самсон Семенович! — ответил Огюст, протягивая руку мастеру Суханову. — Да, едва доплыли. Капитан нас пугал, что приставать не станет.

— Ловчил лишнее сорвать, шельма! — весело воскликнул подошедший следом за архитектором Алексей. — Ну да кукиш и получил! Наше вам уважение, Самсон Семенович!

— Привет и тебе, Алексей, друг любезный! — мастер снисходительно и добродушно поглядел на молодого спутника Монферрана, к которому давно уже привык и питал симпатию. — Ну что, переводить будешь али как?

— Зачем? — пожал плечами Алеша. — Август Августович без меня все понимает ныне-то… Так, на всякий случай. Эк у вас тут холодно! Холоднее, чем в Петербурге будет.

— Так оно ж Финляндия! — объяснил мастер и обернулся к Монферрану. — Ну, так пойдемте глядеть заготовки, сударь?

— Да, — кивнул Огюст. — Я хочу посмотреть заготовки и причал. Скоро ли будет готов, а?

— Да вот-вот, — спускаясь следом за ним по уступам гранитного кряжа, Суханов быстро переводил дыхание и говорил скорее, чем обычно. — Вот только укрепят там бревнами берег… Доски-то уж подвезены. Вы вот что мне скажите, Август Августович: как везти-то такие громады? Тут гребных барж не менее трех надобно, а ежели по ветру…

— Извините, если перебью, — Огюст обернулся, легко соскакивая с камня на камень. — На ветер нельзя рассчитывать, он дует, когда и куда ему захочется. Не собираюсь я применять и гребные суда. Нет, наши баржи повезет в Петербург машина.

— Пароход? — догадался мастер.

— Вот именно. Пароходный буксир! — и архитектор, спрыгнув с последнего уступа, вежливо подал руку мастеру, но тот солидно отказался от помощи и сам неторопливо закончил спуск.

В это время раздался могучий треск ломающегося гранита, и очередной монолит, вздрагивая, отделился от кряжа, уступая упрямому натиску рабочих.

Руки тянувших еще не ослабили хватки на канатах, продолжая их натягивать, и движение монолита незаметно для глаза продолжалось. И в этот самый миг послышался новый звук, тоже треск, однако совсем иной, сухой, короткий, какой-то болезненный.

— Берегись!

Крик смотрителя запоздал. Толстый корабельный канат, лопнув возле самой скалы, длинной плетью полоснул по рядам рабочих, толпившихся внизу. Несколько испуганных возгласов, кто-то упал, сшибленный резким ударом. И все.

Высокий голос где-то рядом, с краю длиной шеренги, ахнул:

— Семка! Ты что?..

Алексей, раньше хозяина и каменотеса спустившийся в карьер, тихо вскрикнул и, стянув шапку, перекрестился.

— Что?! — подскочив к нему, кривясь от волнения, но заранее зная, что предстоит ему увидеть, спросил Огюст.

— Не смотрите, Август Августович, — проговорил Алеша. — Вон там… Не надо смотреть…

— Что не надо?! — взревел архитектор, кидаясь к сгрудившимся в кучку рабочим. — Что я тебе, баба, а?! Убило?!

Спрашивая, он уже знал, что да, убило. Без того, без крайности, работу не прекращали. А крайностью здесь считалась только смерть.

Лопнувший канат концом своим ударил по голове молодого рабочего и разбил ему висок. В центре небольшого круга людей архитектор увидел неловко повисшее поперек низкого каменного валуна тело. Кровь заливала лоб покойника, но широко раскрытые светлые глаза смотрели вверх весело и упрямо. Он, казалось, еще радовался завершению своих усилий, видя, как отломился от кряжа гигантский монолит.

Монферран, не говоря ни слова, отступая от кучки людей, тихо осенил себя крестным знамением.

— Что, ребята, встали? — послышался за его спиной голос Самсона Семеновича. — Первый раз, что ли? Двое, берись да несите парня к баракам. Вечером попа позовем. А остальные, принимайся за работу. Вон архитектор приехал, а у нас тут непорядки. Давай, давай, тяни! Царствие небесное малому этому, а у нас, живых, дел хватает.

Два часа спустя, обойдя карьер, посмотрев, как прямо на берегу залива каменотесы придают нужную форму громадным заготовкам, взглянув на широкий настил причала, белеющий свежими сосновыми досками, Огюст вместе с Самсоном Семеновичем и Алешей снова поднялся на гранитный кряж и зашагал к рабочим баракам, которые лепились позади карьера.

— Думаете, там что-то изменилось? — догоняя Монферрана, с усмешкой спросил Суханов. — Думаете, отчет написали, так уж там и новые бараки построили? Нет там ни черта, ваша милость. Те же гнилые крыши да окна без стекол.

— Я писал уже три отчета, — усталым голосом проговорил архитектор. — И ничего, да? Но сейчас — середина октября, скоро начнутся настоящие холода. За прошлую зиму только от простуды, из-за этих бараков, умерло больше двухсот рабочих. Если я напишу сегодня прошение в Комиссию построения, попрошу материалов для ремонта бараков, вы подпишете его, Самсон Семенович?

— Само собою, подпишу, — закивал головой подрядчик. — Мне для работы живые люди нужны, а не покойники. А эти господа чиновники из Комиссии вашей, язви ее… они-то что понимают? Ваши отчеты им — тьфу! Вы не обижайтесь, Август Августович, да я-то их знаю… Ну хотя добейтесь от них лесу да стекол, а уж починим мы сами.

От бараков, производивших самое жуткое и гнетущее впечатление и в разгар работы совершенно пустых, архитектор и его спутники пошли к конторским строениям, посреди которых возвышалась рубленая изба с толстой печной трубой, окутанной лохмотьями дыма. В этой избе обитали подрядчики и смотрители работ.

Дождь, не прекращавшийся ни на минуту, пошел еще сильнее, и Суханов, видя, что гость его сильно промок уже на шхуне, потянул его в избу, но Огюст двинулся сначала к знакомому длинному строению со множеством окон и одной-единственной дверью.

— В контору сначала, сударь! — решительно возразил он Суханову. — Покажите мне разметку: где дальше рубить будете?

— Я вам на берегу все показывал, — обиженно и почти сердито сказал каменотес. — Вы что, мне не доверяете?

Огюст сбоку глянул на потемневшее лицо Самсона Семеновича и терпеливо объяснил:

— Не то совсем, уважаемый, что вы подумали. Это вам все понятно, когда вы смотрите на каменный берег. А мне — нет. Я не привык еще к живому камню. Поэтому мне надо смотреть на бумагу, чтобы увидеть будущие заготовки, а я их видеть должен, на то сюда и езжу. Понимаете?

— Хм, понимаю! — в серых глазах мастера мелькнули острые лучики смеха, но он сумел спрятать усмешку в своей солидной бороде. — Эк, однако, вы сказали: «живой камень»!

— Неправильно? — быстро спросил Огюст. — Да, конечно, камень мертвый. Но мне было не сказать иначе: я слов мало знаю.

— А лучше и я бы не сказал. — Суханов вздохнул. — Ишь как вы чужой язык чуете, Август Августович! А вот также почуйте работенку нашу, поймите, что тут у нас к чему, и враз легче станет управляться. У нас тут много чего сперва-наперво странно кажется иноземцам-то… Привычка требуется. А то вы иной раз командуете, а что, зачем, сами толком не видите. Делай все по-вашему! А может, мастер на месте-то лучше видит, как по-правильному сделать.

— Научить меня работать хотите? — спросил Огюст, к удивлению шагавшего за ним Алексея, безо всякого раздражения, почти с любопытством.

— А отчего бы и нет? — Суханов плечом открыл дверь конторского сарая, пригнувшись, вошел внутрь и двинулся к сосновому столу, закиданному бумагами. — Где, бишь, оно? Так вот я говорю, почему бы и не поучить-то? Думаете, я не знаю работы вашей? Э нет, я, милый человек, всякую знаю работу. По такой лесенке вылез, что вам и не снилась! И милостыню просил с малолетства, потому родители хворали, вовсе обессилели… потом в батраках мыкался, потом на барках по северным рекам ходил, поглядел на волюшку да простор. Потом семнадцати годов подрядился в Архангельске со зверобоями ходить, на самом краю земли побывал, там, куда далее и люди-то не заходили, где солнца нет по полгода, а полгода ночи не видать. И столяром был в своей жизни, и пахать-сеять научился. А потом вот подался в каменных дел мастера. Своим трудом все свое богатство сделал, и коли я теперь купец второй гильдии, так не от воровства и не от ловкачества какого… Вон руки у меня, гляди!