Некомат ослеп и оглох, татар не видит, шепота холопов не слышит, и, лишь когда никого поблизости не было, он зорко приглядывался к татарским караулам.

На третий день в степи стали попадаться голые, вытоптанные места, покрытые лошадиным пометом. Вдали, в колеблющемся от зноя голубом мареве, проносились бесчисленные табуны. Сторожевых караулов стало заметно больше. По всем признакам близко кочевье. Люди Некомата с тревогой глядели на хозяина: «Как он?»

А он никак! В полдень по–обычному велел делать привал и, поев гречневой каши с бараньим салом, завалился в холодок, под телегу, вздремнуть.

В этот послеполуденный час и напали ордынцы. Видя, что их много больше сотни, в купецком караване никто и не сопротивлялся, покорно дали себя перевязать.

Ничего не слыша, Некомат посапывал себе под телегой и проснулся лишь после того, как получил крепкий пинок сапогом.

Старик выглянул из–под телеги, ворчливо спросил по–татарски:

— Это еще что за разбой?

— Вылезай, старый ишак!

Некомат покосился на петлю из сыромятной кожи, что была в руках у татарина, и, не торопясь, полез за пазуху. Татарин, видя, что старик медлит, замахнулся было на него ремнем, но тут Некомата будто ветром выдуло из–под телеги. Вскочив на ноги, он закричал:

— Остерегись, шайтан! [225]Это ты видал?

Татарин замер.

— Пайцзе?

— Она самая! Басма царя Абдуллы! — Некомат высоко поднял серебряную дощечку с вырезанной на ней головой тигра.

Как волна прошла по толпе татар. Все сразу стихли и торопливо принялись развязывать людей Некомата. Сотник, пнувший купца, срывающимся от страха голосом молил о пощаде.

Некомат зевнул, проворчал:

— Поспать не дали, черти. — И, обратись к своим, крикнул: — Запрягай, что ли, ребята!

Окруженный татарами, обоз Некомата с почетом въехал в кочевье.

Купец спросил сотника:

— Кто у вас тут старшой?

— Тагай–мурза. Тархан великого хана.

Некомат и бровью не повел. Видали, дескать, и не таких зверюг. Не страшно. Приказал вести себя к мурзе.

Тагай стоял у своей юрты, ждал добычи, а увидав, что купец едет на свободе, весь сморщился, будто уксусу отведал.

Некомат взглянул на Тагая и про себя ахнул — знавал Тагая раньше, до того, как ему мурзой стать. Он самый! Только постарел, морда стала как печеное яблоко, а дурость на морде старая, только ныне жирно покрытая лаком важности. Ишь расперло черта.

Видимо, признал купца и Тагай, но тоже, виду не подал. И тот и другой приличий не нарушали. Купец кланялся. Мурза кланялся. Оба так и сыпали льстивыми речами.

Сотник успел шепнуть мурзе про пайцзу, и Тагай что было сил старался ублажить гостя. Думал посадить его на цепь, а пришлось усадить в свою юрту и угощать. Впрочем, Тагай был доволен, ибо купец не отказывался, пил кумыс, а Некомат пил и думал: «Даром, что ли, я кобыльим молоком поганюсь?»

— Слышал я, — начал по своему обыкновению издалека Некомат, — что Азис, царь Саранский, помер. Не знаю, правда ли?

Будто о самом обыденном деле, Тагай ответил:

— Помрешь, коли глотку перережут.

«Ишь, как у них просто! Режут своих царей татарове», — подумал про себя Некомат, а вслух спросил:

— Вот еду я к Мамаю. Стало быть, теперь мне в Новый Сарай [226]путь лежит? Я чаю, Мамай нынче там, коли царь Азис помре?

Мурза только головой покачал.

— Абдулла–хан давно рвется в Сарай–Берке, но Мамай его не пускает.

— Что так?

— Западня! Разберись там во дворце, кто тебе враг, кто друг. Скольких ханов в Сарай–Берке прикончили! То ли дело в степях! Отсюда, с приволья, Мамай над всей Ордой властвует.

Некомат схитрил, поправил Тагая:

— Ты хотел сказать, царь Абдулла властвует над всей Ордой.

— Я сказал — Мамай! Этот шайтан ханом распоряжается, как своим данником; ну это еще не велика беда была бы, — Тагай вздохнул, — беда, что он и до нас добираться стал.

— Как так?

— Больно просто! Вот нынче мне на шею Мамай аркан накинул и затянул. Не передохнешь.

Некомат, сидевший до того опустив глаза, поднял голову, невольно посмотрел на жирные складки на шее мурзы и повторил недоуменно:

— Как так?

А сам подумал: «С первых же слов да о своей беде. По–прежнему прост Тагай».

Но купец ошибался. Мурза начал свой рассказ неспроста.

— Видел ты, купец, орды мои? Народу много! Лошадей много! В степях приволье. Чем не жизнь?

Некомат кивнул.

— А главное, хану даней я не плачу, ибо я тархан и охранный ярлык ханский у меня есть. — Тагай привстал, из красной лакированной шкатулки достал пергамент, начал медленно читать:

«Мое Науруз–хана слово: правого крыла и левого крыла огланам, тысяцким, сотникам, бегам, внутренних селений даругам, казням и муфтиям, шейхам и суфиям, писцам, таможенникам и сборщикам податей, мимохожим и мимоезжим послам, дозорам, заставам, ямщикам, кормовщикам, сокольникам и барсникам, лодочникам и мостовщикам, базарному люду. [227]

Понеже держатель сего ярлыка Тагай–мурза великие услуги нам оказал, объявляем мы: быть Тагаю–мурзе под нашим покровительством, быть ему вольным тарханом. Землям и водам его, кочевьям и пастбищам, садам и мельницам, людям его, кто бы они ни были, не причинять насилия. Повинности с табунов и садов, амбарные пошлины, плату за гумно, ясак с арыков, подать, называемую каланом, да не взимают с него. Если он приедет в Сарай–Берке, в Сарай–Бату и Хаджи–Тархан и купит там что–либо или продаст, да не берут с него ни пошлин, ни весовых, не требуют дорожной платы, ни платы за караулы. Пусть с него не требуют подвод, не назначают постоя, не требуют с него ни пойла, ни корма, да будет он свободен и защищен от всякого притеснения, поборов и чрезвычайных налогов. Для того, чтобы это было исполнено, дан сей ярлык с золотым знаком и красной тамгой». [228]

Действительно, на шнурке качалась привешенная к пергаменту ярлыка печать красного воска. Купец глядел на нее, когда Тагай повторил свой вопрос:

— Чем не жизнь?

Некомат очнулся от задумчивости и опять кивнул.

— Я и жил. А ныне Мамай ханский ярлык не признает.

— Как так?

— Правду сказать, зацепочка у него есть. В ярлыке написано, что я Науруз–хану услуги великие оказал, а я… — Тагай будто поперхнулся, — я, сдуру, Науруз–хана ножом пырнул, отчего он и умер.

— Н–да. Услуга! — глубокомысленно заметил Некомат.

— А ныне Мамай прислал ко мне Темир–мурзу. Знал, кого дослать! На его глазах я Науруз хана резал. Привез Темир–мурза ярлык от Абдулла–хана, подтверждающий мое тарханство, а за это Мамай требует дань и немедля. Думал я тебя, купец, распотрошить. Ты пайцзей загородился. А деньги надобны. — Тагай вдруг замолк, пристально взглянул па купца бусинками своих маленьких, заплывших жиром глаз. — Купи у меня, купец, девок. В Каффе ты их египтянам в гаремы продашь. С барышом будешь.

Некомат только тут понял, с чего это мурза с ним разоткровенничался, сразу сообразил всю выгоду сделки. «Мурзе деньги нужны, прижму», — но по купецкой повадке стерва поломался, дескать, непривычен я к такому товару, шелками торгую, и согласился смотреть товар лишь после того, как Таган пообещал:

— Я девок задешево уступлю.

По одной в юрту мурзы на осмотр купцу вводили девушек. Некомат, видя густую толпу народа вокруг юрты, сначала безобразить опасался, но потом, решив по угрюмому молчанию народа, что никто не нападет и на рожон не полезет, что все стерпят, купец разошелся, Развалясь на ковре, он заспорил с Тагаем:

— Эту не возьму — кривобокая.

Мурза, конечно, принялся расхваливать свой товар. Тогда купец приподнялся и приказал девушке:

— Раздевайся! Совсем.

Девушка рванулась из юрты, но Тагай цепко ухватил ее, отшвырнул обратно. Однако приказ купца мурза не повторил. Некомат только фыркнул сердито, повалясь на ковер, потянулся к кувшину с бузой и, будто между прочим, сказал: