У меня дергаются уголки губ. Но даже на жалкую улыбку они не способны. Разочарование и облегчение… о, к ним еще добавляется боль. Глен рассказал мне все, открылся, показал всю свою слабость и печаль и…отверг.

Я встаю и неловко вырываю ладонь из не пытающихся удержать ее пальцев. Ему не нужны мои утешения или соболезнования, мои слова, полные жалости и сочувствия.

Когда болит сердце, начинают появляться и другие недуги.

Вытираю рукой не успевшую исчезнуть влажную дорожку от слез на щеке мужа. Он шокировано поднимает голову, не ожидал прикосновения. Хе-хе.

— Прости, что меня не было рядом, когда у тебя были трудные времена.

— Это… — Глен сглатывает. — Было до встречи с тобой.

Киваю и наконец могу немного улыбнуться:

— Я знаю. И все равно, мне очень жаль. Настолько, что я чувствую себя виноватой, что не знала тебя тогда. Это меня очень беспокоит. Поэтому, теперь, когда мы уже неплохо начинаем друг друга знать, я хочу, чтобы ты был счастливым.

Часы на комоде тихонько звякают.

Полночь. Момент, когда все те часы — уходящие в прошлое — что отмеряет время, обнуляются и стираются с наступлением нового дня.

— С днем рождения, Глен!

Наклоняюсь, убирая руку с его щеки, и прикасаюсь к ней губами, запечатывая на теплой коже поцелуй.

33

— Проснулся?

Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, что недавно вставший Глен неловко жмется на пороге кухни.

Муж бурчит что-то утвердительно под нос. Не отрываю глаз от румянящегося от жара теста, остается только представить мысленно этот смущенный взгляд и покрасневшие щеки супруга.

Ловко переворачиваю на сковороде блин.

— Почти готово. Подождешь меня за столом? — говорю максимально обыденным тоном.

— …ага.

Когда он уходит, я тихонько выдыхаю. Как бы не старалась держать лицо, не одному герцогу сегодня не по себе. Если честно, я тоже с трудом нахожу ответ на вопрос как себя с ним вести.

Ночь была такой откровенной, но как вести себя на следующее утро? Поэтому я и решила придерживаться стратегии делать вид как ни в чем не бывало.

Беру блюдо с горкой блинов и выхожу из кухни. Глен послушно сидит за столом.

— Готово! Чая? С мятой, хорошо? О, бери еще джем, очень вкусный… — продолжаю лепетать, разливая напиток по чашкам. — Кстати, своих горничных я отпустила до обеда, можешь не переживать, тебя тут никто не видел. О том, что великий герцог ночевал в пристройке знаем лишь мы вдвоем. Проблем возникнуть не должно…Ну, потом, когда развод и показания свидетелей, что мы не консумировали брак…

— Кхе-кхм, — закашливается мужчина, едва поднеся к губам чашку. — В-вот как, хорошо…Предусмотрительно.

Неловкая пауза.

Блины, у меня, должно быть, получились отменные. Вон как его сиятельство уплетает, но я едва чувствую вкус.

Вроде бы, вчера уже все было сказано. Не хочется поднимать снова тему о прошлом Глена и бередить рану, и с днем рождения я его тоже вчера поздравила…словно это не он был пьян, а я опьянела из-за его прикосновений. Не обязательно ж было целовать, даже в щечку, верно? Как смущает.

— Как…ты себя чувствуешь? — поднимаю голову, впервые за утро встречаясь с мужем взглядами.

— М?

— Ну…не тошнит? Голова не кружится? — перечисляю симптомы похмелья.

— Я не так много вчера выпил, — Глен пожимает плечами.

Поджимаю губы.

А казалось, что он себя едва держит в руках. Потянуло на откровения и ластился как щенок. А теперь говорит, что не так уж и пьян был? Это что еще значит? Можно ли вчерашнее поведение герцога трактовать как…Нет. Глупости!

Очевидно же, что он презирает мать, что его бросила, и меня, которой суждена та же участь меньше, чем через год покинуть южные пределы, просить остаться и впускать в свое сердце он не собирается. Рациональный и правильный муж, которого я знаю, поступит именно так.

Оставь свои надежды, Ева.

И вообще, куда делась твоя решимость?! Весь этот новый мир у твоих ног, как и несметные богатства в виде сундуков с золотом — радоваться ведь нужно! Зачеркивать в календаре каждый новый день, предвкушая момент обретения свободы и развод.

Ни брак, ни статус герцогини больше не будет тебя держать, впереди только пустой холст новой жизни, на который ты можешь добавить красок так, как пожелаешь…только, так грустно и пусто в душе от этих мыслей.

Глен допивает чай и ставит чашку на стол. Его выражение лица сложно прочитать. Но мне кажется, что ему не по себе.

— Ева. Через три дня охотничий турнир. Нам обоим нужно будет присутствовать.

— Понятно, — киваю.

— Но…если ты не хочешь, я не настаиваю на твоем присутствии!

Я улыбаюсь:

— Я не против. К тому же, смогу увидеться с мадам Уолберг и остальными девушками.

На турнир съедется вся местная знать. Не так уж много здесь на юге развлечений и светских мероприятий. Никто не упустит шанса покрасоваться в обществе и насладиться вниманием. Пропустить турнир — настоящее кощунство.

— И еще. Не хотел тебе говорить, — мнется муж, — но те твои предложения по поиску преступников…Хотя, не важно.

Я вздергиваю бровь:

— Ты уверен?

— Да.

— Участвовать в турнире могут и женщины, но я бы не хотел, чтобы ты подвергала себя риску. Но…если ты желаешь… — Глен отводит взгляд.

— Нет. Не хочу, — говорю быстро, перебив его на половине фразы.

Что прошлая Ева, что нынешняя я — мы обе те еще неженки. Охота? Вы издеваетесь? Я даже в седле не удержусь, а с луком или арбалетом наперевес и подавно. Скорее, из охотника я превращусь в добычу.

— Я буду за тебя болеть, — пожимаю плечами и улыбаюсь мужу.

На лице Глена тут же возникает облегчение. Что за дела? Мог бы немного и постесняться так откровенно радоваться! Хотя, я польщена, что он решил узнать мое мнение.

— Насчет вчера…

— Да?

Глен робко улыбается, опустив взгляд.

— Спасибо, что выслушала…И не отвернулась…Я, после услышанного не стал тебе противен. И…за поздравление с днем рождения тоже спасибо. Ты первая, после Генри, за все эти годы, кто меня поздравил.

Значит, потерей памяти от спиртного герцог не страдает. И помнит все накануне случившееся замечательно. Тогда, тот поцелуй в щечку тоже…

Мужские руки без перчаток накрывают мою лежащую на столе ладошку.

Ух, мое сердце!

— Только с тобой я могу так.

Медленно выдыхаю, чувствуя, как лицо бросает в жар:

— Прости, что я тебя избегала. Я…это было неправильно. Мне жаль.

Чего он там себе мог надумать и как мучился, не зная о причине. Не нужно было так отрыто сторонится мужчины. Мои чувства — только мои чувства. И разбираться мне с ними нужно самой. А от проблем бегать — не выход.

Муж поднимает голову, его глаза сияют словно драгоценные камни.

— Ничего! Я…

— Твои раны…

Мы говорим одновременно, переглядываемся и смеемся.

— Со мной все хорошо. Честно. Я ведь мужчина.

— Я заметила, — давлю усмешку.

Ну, когда вчера он уснул, я смогла хорошенько рассмотреть его спину. И мне не стыдно! Да! Как ни крути, голым у Глена был только торс. А меня он видел нагой полностью…Нет! Это нам лучше не вспоминать, запихиваю прочь неловкость, пережитую в холодном гроте.

На спине остались шрамы. Куда ж без них…Одно вида достаточно, что бы понять, что боль была жуткая.

Хорошо, что, проревев полночи, я все же додумалась приложить к опухшим векам холодное и отека избежать удалось. Иначе Глену наутро не составило бы труда догадаться, чем я занималась.

И повезло, что ушла я из гостевой спальни тоже вовремя — до прихода служанок и до пробуждения мужа — надо же, как только уснула в этом неудобном до жути кресле! Но не могла же я бросить его одного! А если кошмар приснится, после таких-то воспоминаний? Или, если Глена стошнит, мало ли…

Хорошо, что все обошлось и ночь прошла спокойно. Какое облегчение.

Охотничий турнир проводится ежегодно и присутствовать на нем для южного дворянства едва ли не обязательно. Мужчины соревнуются в количестве добытой дичи, и, хотя ограничений по полу среди участников нет, как и сказал Глен, традиционно девушки предпочитают роли болельщиц и вдохновительниц. Дарят своим избранникам ленты и таким образом демонстрируют свою благосклонность.