— Фамилию мою ты не выговоришь, а если все-таки выговоришь, то не запомнишь, — сообщил он, основательно затянувшись «бычком» и протяжно выпустив такую мощную струю дыма, что лопасти вентилятора должны были застрять в ней.

Благодаря этому дыму, происходящее казалось кумарным сном, поэтому я не принял всерьез следующие слова бывшего капитана:

— Сейчас позвоню своему другу-судовладельцу. У него небольшой контейнеровоз в хорошем состоянии. Иероним подъедет и поговорит с тобой. Он никогда не берет капитанов, которых не знает.

Тезка прикурил от «бычка» целую сигарету, после чего медленно и основательно, будто во рту тещи, раздавил его в «пепельнице» — обычной пластиковой тарелке, одолженной, видимо, в каком-нибудь ресторанчике по соседству и заполненной окурками всего лишь наполовину, но и время было дообеденное. После чего набрал номер на старом черном аппарате, похожем на те, что я видел в юности в советских государственных учреждениях, сказал пару фраз на греческом, который я в то время не знал вообще, хотя, как позже выяснил, греки наворовали из русского языка много слов (или наоборот?!), послушал собеседника пару минут, издавая мычащие звуки в трубку перед каждой затяжкой.

— Сейчас приедет, — сообщил он, положив трубку и прикурив от очередного «бычка» очередную сигарету.

Зная аллергию греков на пунктуальность, я приготовился дышать сигаретным дымом еще с час или больше, но буквально минут через пять — мы с хозяином крюингового агентства успели только обменяться парой ехидных замечаний в адрес турецких моряков — входная дверь, резко открывшись, долбанула меня по ногам. В комнату влетел худощавый грек среднего роста и с далеко не средних размеров орлиным носом. Казалось, обязательно заденет кого-нибудь из нас носом, если будет вертеть головой. Дальше говорил только Иероним Эксархидис, и за нас двоих тоже. На смеси греческого и английского. Греческие слова я понимал чаще, чем английские. При этом судовладелец так размахивал руками, что разогнал дым в коморке на радость мою и вентилятора, который сразу перестал жалобно скрипеть. Я узнал, что в Греции пешеходы такие же бараны, как и в России, погордился нашими гаишниками, которым, оказывается, далеко до греческих бандитов и грабителей в полицейской форме, ужаснулся росту цен на бензин и вообще на всё, присоединился к проклятиям в адрес жары… За те минут десять, которые Иероним Эксархидис провел в каморке, я услышал много чего, кроме вопросов по работе.

— Как тебя зовут? — спросил он перед уходом.

— Александр, — ответил я и по примеру хозяина крюингового агентства добавил: — Фамилию все равно не выговорите, а если выговорите, то не запомните.

— Имя и фамилию надо иметь запомниающиеся. Вот моя фамилия полностью соответствует мне! — похвастался он, после чего махнул в воздухе правой рукой, кинул итальянское: — Чао! — и стремительно вылетел из коморки.

Мы с тезкой пару минут помолчали, словно ждали, когда опадут слова, произнесенные Иеронимом Эксархидисом, и помещение наполнится сигаретным дымом.

— Его фамилия значит «начальствующий», — объяснил хозяин крюингового агентства на английском языке.

Мне было до задницы, что она значит, потому что решил, что пролетел в очередной раз, и собрался отправиться на свое судно, чтобы отдохнуть от дыма и завтра с новыми силами посетить еще несколько агентств.

— Когда сможешь приступить к работе? — спросил тезка.

— К какой работе? — не понял я.

— На контейнеровозе Иеронима, — ответил он. — Судно хорошее, без проблем со снабжением и работает по месту, за Суэцом и Гибралтаром редко бывает.

— Так он что, согласен меня взять?! — удивился я.

— Да, — подтвердил тезка. — Иначе бы не спросил имя.

Ошарашенный таким оригинальным собеседованием, я сказал, когда смогу прилететь на судно, сократив предстоящий отпуск до пары недель и позабыв уточнить зарплату. Я указал в апликашке среднюю по этому региону и получил именно столько.

При каждом заходе контейнеровоза в Пирей на борт прибывал Иероним Эксархидис, проносился от кормы до бака и обратно, потом залетал ко мне в каюту, произносил, отчаянно жестикулируя, длинную речь, наполненную проклятиями в адрес всех и вся, спрашивал, что надо из снабжения, и сам отвечал, после чего так же стремительно исчезал. Лишь однажды мне удалось вставить пожелание не напрягать меня на следующий день, потому что хочу съездить посмотреть развалины Микен.

— Я тебя сам туда отвезу! Будь готов в девять утра! — пообещал судовладелец и, как ни удивительно, прибыл ровно в девять.

Еще больше меня удивило то, что водил он далеко не новый «вольво» — автомобиль западноевропейских интеллектуалов и борцов со всем тем, с чем бороться бесполезно — потеплением климата, выбросами угарного газа… Есть у некоторых оригинальная мания величия: уверены, что могут навредить или помочь природе. Жаль, что природа не догадывается об их существовании. Впрочем, Иероним Эксархидис восхищался только самим собой и бороться ни с кем не собирался, даже с правительством Греции, которое, как я понял из речей судовладельца, виновато во всех его бедах. Каких именно — я так и не узнал. В этом плане русские более справедливы, потому что винят свое правительство не во всем, а примерно треть перекидывают на жену (мужа). Подозреваю, что многие русские именно для того и женятся, чтобы поберечь правительство своей страны. Как ни странно, машину Иероним Эксархидис вел уверенно и хитрорационально, что ли. Там, где правила можно было нарушать без последствий, нарушал, не задумываясь, во всех остальных местах ругал дорожную полицию, которая во всех странах борется в мужских сердцах с тещами за первое место.

Историю своей страны вообще и Микен в частности он знал на уровне среднего экскурсовода. Может быть, мне так показалось потому, что судовладелец так и сыпал цифрами и фактами, проверить которые сразу у меня не было возможности, а к концу экскурсии накопилось столько, что я позабыл их оптом. Тогда меня поразили остатки Львиных ворот, акрополя и царских гробниц в виде высоких куполов, сложенных из обтесанных камней весом в несколько тонн каждый. Как люди бронзового века добыли, обработали и сложили эти камни, подняв на высоту несколько метров — вопрос на засыпку. Объяснения у меня только инопланетные.

Увидеть Микены неразрушенными мне так и не удалось. К моменту прибытия «Альбатроса», от города уже остались руины. Правда, груды камней были повыше и кое-где оставались закопченные фрагменты зданий. Вполне возможно, что город разрушило землетрясение. Ахейцы и финикийцы жаловались, что в последние годы подземные боги часто гневались на людей. Вот только следы от пожара наводили на мысль, что это захватчики устроили прощальный костер. Скорее всего, любителями-пироманами были дорийцы, иначе бы ахейцы обязательно похвастались таким славным подвигом своих соплеменников. Между развалинами бродили несколько человек. Жили они там или пришли за добычей — не знаю. Завидев нас, плывущих на лодках к берегу, они разбежались и попрятались. Я нашел таки Львиные ворота. То ли мне показалось, то ли нет, но вроде и сейчас они такие же, какими доживут до конца двадцатого века. Мои матросы полазили по развалинам в поисках добычи. Они почему-то были уверены, что именно за этим я и сошел на берег. Ничего не нашли. Все было украдено до нас. Вернулись на суда грустными: и у меня, и у них не сбылись мечты, пусть и разные.

Город-государство Милаванда располагается на западном берегу Эгейского моря, на одном из полуостровов Малой Азии, будущей турецкой территории. Я бывал в этих местах в четырнадцатом веке вместе с каталонцами, правда, крепость Балат, которую византийцы построят на развалинах города, не посещал. Туда надо было добираться через высокий горный перевал, так что без особой нужды не попрешься, а ее тогда не было у меня. Сейчас это довольно большой город, населенный кариями, родственными хеттам, согнанными с островов Эгейского моря ахейцами, и лелегами, аборигенами, которые теперь в рабах у первых. Точнее, лелеги типа крепостных слуг и крестьян у карийцев, а те в свою очередь платят дань хеттам, благодаря чему их пока не тревожат дорийцы. Изредка наведываются на предмет пограбить прибрежные селения, но на сам город не рискуют нападать. Поскольку я не боюсь хеттов, решил наведаться в этот порт, самый крупный сейчас в Эгейском море. Мне рассказали о нем купцы из Губла. Именно из этого порта вывозят нержавеющее железо и вино, не настоянное на травах и превосходящее по вкусу те, что делают ахейцы и финикийцы, не говоря уже о египтянах.