Делегация айнокцев посетила нас на первом привале после Угарита. Она приплыла на небольшой узкой шестнадцативесельной галере с черно-красным парусом — цветов Сидона, только полосы были вертикальные, а не горизонтальные. На переговоры прибыл сам правитель Сигину — мужчина лет тридцати двух, среднего роста и сложения и с непропорционально большой головой, напоминающей по форме огурец, почему-то обросший черными курчавыми волосами. Голос у него был звонкий, певческий.

— Жители Айнока прислали меня с предложением оказать помощь тебе и твоему войску. Мы готовы выделить свои суда для разведки и перевозки трофеев, снабдить вяленой и свежей рыбой, — без лишних виражей сразу выложил Сигину и добавил как бы между прочим: — Не бесплатно, конечно.

Его послушать, мы без помощи айнокцев никак не обойдемся, даже если захватим и разграбим остров.

— Платой будет то, что мы не нападем на вас, — поставил я его на место. — Может быть, что-нибудь добавится сверху, если ваша помощь будет существенной.

— Я сразу понял, что перехитрить тебя не удастся! — заявил правитель Айнока с детской непосредственностью, чем развеселил меня и спас свой город.

— Суда ваши мне пригодятся, дам знать, когда они потребуется для перевозки трофеев, а сейчас срочно нужна рыба, вяленая и свежая, и скот. Везите всё, что есть, к Уллазе, — распорядился я.

Уллаза — небольшой городок в двух переходах от Губла. Раньше он был большим, важнее Губла, но лет двести назад правители города поставили на хеттов — и египтяне под предводительством фараона Тутмоса Третьего дважды разорили город. Уллаза начала чахнуть, самые шустрые перебрались в Губл или Угарит. Сейчас она кое-как выживала за счет транзитной торговли. Представители города прибыли ко мне сразу после айнокцев. Услышав мое требование — тяжелый талан (чуть более шестидесяти килограмм) серебра, сто таланов зерна, сто больших кувшинов вина или пива и сто быков или равноценная замена овцами и козами — тяжело вздохнули и отправились собирать всем городом необходимое.

Возле Уллазы мы задержались на двое суток, распределяя полученные откупные от двух городов, отъедаясь и отдыхая. Заодно мои воины ограбили окрестности. Городские ворота по моему совету открывались за все это время только для того, чтобы передать нам серебро, еду, питье и скот. Я не был уверен, что сброд, собравшийся, так сказать, под моими знамена, не хлынет в город и не начнет грабить, уничтожив мою репутацию человека слова. Останавливать потом будет бесполезно, а доказывать, что случилось без моего ведома, бессмысленно.

Стоянка у стен Губла растянулась на пять дней. Всё, что я потребовал, передать и пересчитать быстро не получилось. Ифтаха прибыть ко мне в лагерь побоялся, сказавшись больным. Прислал старшего сына Шумадду в сопровождении Варака и небольшой охраны. Наследник был крепко сложен и высок по нынешним временам, почти одного роста со мной. Рубаха из пурпурной ткани подпоясана ремнем из соединенных кольцами овальных золотых бляшек, на котором висел в золотых ножнах кинжал с рукояткой из слоновой кости в виде передней половины рыбы. Юноше было пятнадцать лет и хотелось подвигов и славы. Его карие глаза прямо таки горели, глядя на моих воинов.

— Можно мне присоединиться к твоему войску? — первым делом спросил Шумадда.

— Конечно, — ответил я, — но делать это тебе нельзя.

— Почему? — поинтересовался он.

— Потому что ты не простой горожанин. Все, в том числе и египтяне, ваши главные торговые партнеры, сочтут, что Губл присоединился к народам моря, и зачислят в свои враги. После чего город будет обречен, — объяснил я.

— Отец тоже так говорит, — огорченно поделился юноша.

— Иногда родители говорят дельные вещи, — поделился я жизненным опытом.

— А на хаттов вы не собираетесь нападать? — задал он вопрос.

— Пока нет, — ответил я.

Мы прошли мимо нескольких небольших поселений на северо-восточном берегу Средиземного моря, которые являются вассалами хеттов. Захватить их было не трудно, но добыча там мизерная, из-за которой не стоило напрягать отношения с сильным соседом. Я отправлял вперед посла, который сообщал жителям этих населенных пунктов, сколько продовольствия они могут приготовить на берегу моря к нашему приходу. Все правильно понимали намек.

— Если будете воевать с ними, я присоединюсь к вам! — торжественно пообещал Шумадда.

Я не принял его обещание всерьез. Были дела важнее — проследить, чтобы дань была погружена на суда моего флота. Самое ценное и компактное — золото, серебро и красители — оказались в трюме флагманского корабля, а остальное — на судах ахейцев и дорийцев. Скот, зерно, бобы, вино и пиво поделены поровну между отрядами. Вот теперь можно было отправляться на захват Сидона.

Не знаю, может, я один такой неромантичный, но всякие исторические развалины мне нравятся только издалека или на фотографиях. Вблизи никаких чувств, кроме разочарования, не вызывают. Не сказал бы, что у меня слабая фантазия, однако, бродя среди развалин, мне редко представлялось, что здесь творилось сколько-то там веков назад. Наверное, я предчувствовал, что во многих постройках побываю тогда, когда они были целы и невредимы. Вот и храм бога моря в финикийском городе Сидоне мне довелось посмотреть в целости и сохранности после того, как видел в двадцать первом веке его обломки — куски розовых колон — на дне моря у берега островка, соединенного с берегом дамбой из каменных арок с дорогой поверху. На месте храма крестоносцы возведут крепость, защищавшую порт, а потом мамлюки разрушат ее и через несколько лет восстановят. К моменту моего первого посещения Сайды, как в двадцать первом веке назывался этот город, на островке сохранятся две полуразрушенные каменные башни, соединенные куртиной. Смотреть там особо было нечего. Разве что, как под водой у берега зеленые крабы перебегают по обломкам древних розовых колонн.

То ли уровень моря сейчас ниже, то ли землетрясения постараются, но на этом месте полуостров, причем та часть, что станет островом, большего размера, захватывает и второй островок, который сейчас всего лишь холм. Храм на полуострове обычный, из простого камня, без розовых колонн, которыми, как догадываюсь, обзаведется намного позже. По бокам от входа в него лежат якоря — камни с дырками, которые оставили здесь в знак благодарности спасшиеся моряки. Я видел такие возле храмов богу моря и в других финикийских городах. В Тире якорей было девять, в Губле — одиннадцать, в Угарите — семнадцать, а здесь — двадцать шесть. Судя по количеству якорей у храма, Сидон — главный морской порт и/или пристанище самых удачливых моряков Финикии.

Сидон мы обложили по всем правилам осадного искусства, в котором я, по нынешним меркам, ведущий специалист и непререкаемый авторитет. Вокруг города вырыт сухой ров, по внешней стороне которого насыпан вал. На вершине вала установлены деревянные щиты с бойницами для лучников, наблюдающих за горожанами. Особый отряд расположился на полуострове возле храма. Ночью они разводят костры, чтобы из города никто не уплыл незаметно. Им помогают три галеры с экипажами, которые, меняясь утром и вечером, дрейфуют неподалеку. В валу три прохода, по которым мои воины бросятся на штурм, когда получат сигнал. Еще есть траншея, защищенная сверху щитами, положенными на толстые бревна, которая идет от нашего сухого рва к сухому городскому и дальше к крепостной стене и по которой захваченные в плен крестьяне выносят в корзинах землю и камни, выбранные их собратьями по несчастью под куртиной. Под городской стеной выкапывают камеру, чтобы заполнить ее дровами, облить их оливковым маслом и поджечь. Стены у Сидона высотой метров восемь и толщиной шесть. Штурмовать в лоб — много воинов погибнет. Сидонцы понимают, что пощада им не светит, так что биться будут насмерть. Если с помощью выжигания обвалим кусок стены — хорошо, нет — что ж, будем разрушать ее с помощью трех таранов, которые стоят наготове у трех проходов. Вместе с ними подключим «журавли» и воинов с лестницами. Пока что все, кроме караула, отдыхают. Еды и питья у нас вдоволь, в отличие от горожан, у которых запасы воды не бесконечны.