Стычка началась внезапно. Каркемишцы еще только разворачивались для атаки, когда в них полетели стрелы. Мои лучники ждали врага возле камеры, били с дистанции метров семьдесят, поэтому промахов не должно было быть, разве что передние получат сразу по несколько стрел, а задним повезет. Не обратив внимания на гибель соратников, на то, что попали в засаду, наши враги издали боевой клич и ломанулись в атаку, подстегнутые властным окриком командира.

— Вперед! — крикнул и я своим воинам, спрятавшимся за щитами.

И сам побежал вместе с ними. Не на помощь тому отряду, что засел возле камеры, а к открытым городским воротам, чтобы добраться до них раньше отправившихся на вылазку каркемишцев и попробовать захватить, не дать закрыть. Там нас не ждали, приняв за своих. Кто-то из городских стражников, вышедший за ворота, что-то спросил у пробегавшего мимо воина, но ответ не получил. Стражник спросил следующего — и тот молча рубанул его мечом. Сколько раз убеждался, что в городскую стражу идут только туповатые тормоза, но такого придурка увидел впервые. В темном тоннеле надвратной башни я споткнулся о чей-то труп и чуть не упал. Дальше двигался медленнее, осторожно переставляя ноги, на звон оружия и крики. По ту сторону тоннеля шел бой. Мои воины добивали немногочисленный отряд стражников, оставленный у ворот, чтобы быстро закрыть их, когда отправившиеся на вылазку вернутся с победой и трофеями. Шестеро щитом к щиту отбивались от моих воинов короткими копьями и пятились по улице, которая шла вдоль крепостной стены. Щиты у них были хеттские, с вырезами по бокам. Вдоль этой стены я забежал к стражникам на левый фланг — слабое место шеренги, если левофланговый не левша. Этот был правшой и пострадал первым. Я ударил как-то чересчур замысловато, собираясь за раз прикончить, а в итоге всего лишь перерубил неглубоко ключицу. Опустив щит, стражник повернул ко мне голову — и в этот момент вторым ударом я снес верхнюю ее часть. Вместе с ней слетел и высокий кожаный шлем с основой из бронзовых, вроде бы, полос. Следующего рубанул немудрено, сверху вниз по такому же кожаному шлему. Наверное, шлем был набит шерстью, потому что клинок пошел вязко, но это не спасло стражника. Сразу опустив щит и выронив копье, он как бы присел, а потом откинулся назад, мне под ноги. Когда я встал ему на грудь, чтобы удобнее было рубануть следующего, она прогнулась, и из легких со свистом вырвался воздух. Четвертого и пятого добили мои воины.

— Возьмите их щиты и оружие, станьте здесь шеренгой и держитесь, пока не придет подмога! — приказал я своим семи воинам с маленькими круглыми щитами и мечами, а сам пошел к воротам, где шла рубка с уцелевшими во время вылазки.

Сразу выделил воина в бронзовом шлеме, поблескивающем даже в лунном свете. Темная щетка из конских волос на шлеме напоминала петушиный гребень. Доспех на воине был чешуйчатый. Вооружен мечом из нержавеющего железа, который тоже отсвечивал, хотя не так ярко, как шлем. Видимо, это старший командир. Сражался толково. Несмотря на отсутствие щита, ловко отбивался от двух моих воинов и даже контратаковал, пока, правда, безрезультатно.

— Он мой! — крикнул я своим воинам, становясь между ними и врагом.

У меня тоже нет щита, так что мы на равных, если не считать, что мой доспех-бригандина немного надежнее, чем его чешуйчатый. Я легко отбил его меч плашмя лезвием сабли и кольнул коротко в район шеи. Удар достиг цели, но ранил легко. Каркемишский командир отшатнулся и резко рубанул в ответ. Уклоняясь от вражеского меча, я зашагнул за его правую руку и отсек ее выше локтя, выше бронзового наруча. Вражеский командир вскрикнул, причем скорее удивленно, чем от боли. У многих людей вера в собственную непобедимость и неуязвимость исчезает только в момент смерти. Особенно, если им нашептали жадные жрецы или предсказатели, что проживет долго и умрет в своей постели. Может, кому-то и каменная мостовая — постель. По крайней мере, этот упал на нее после второго моего удара, косого, рассекшего его тело от правого плеча у шеи до грудины. От булата не спас и чешуйчатый доспех.

Перед смертью вражеский командир произнес тихо одно слово, то ли призывая, то ли прощаясь. Я расслышал «Индра», но мог и ошибиться. Будет такой бог у индусов — видел в храмах в двадцать первом веке. Вроде бы, главный, по крайней мере, за войну отвечал, ездил на боевом слоне и держал в руке странное оружие, похожее на двойную погремушку. Что делал Индра в Каркемише, где слонов нет и никогда не будет — понятия не имею.

Я переместился ближе к тоннелю, через который в город влетели еще десятка два каркемишцев. Двоих срубил я, остальных добили мои воины, причем не только те, что прибежали сюда вместе со мной, но и подоспевшие пикинеры. Последних я разделил на три группы и расставил справа и слева от ворот и на улице, ведущей к центру города. Легковооруженных, сделавших свое дело, отвел за их спины, в резерв. Был уверен, что каркемишцы уже справились с шоком, сейчас навалятся на нас с трех сторон. Нам надо было продержаться минут десять-пятнадцать, когда сюда подойдут основные наши силы. На башне у ворот уже стояли мои воины и размахивали горящими факелами, показывая, куда надо идти.

Каркемишцы так и не напали на нас. Более того, они открыли вторые ворота, ведущие на берег реки, вытащили свои круглые лодки, кто имел таковые, и на них дали деру. Когда мы подошли к этим воротам, там толпилось много женщин и детей, на которых не хватило плавсредств. Их отважные мужья и отцы бросились в реку, чтобы не попасть в руки врагам. Евфрат здесь уже теряет грозную силу горной реки, так что у многих есть шанс переплыть его или сплавиться ниже нашего лагеря, особенно, если схватиться за доску, бревно или надутый бурдюк. Как позже выяснилось, успело удрать и семейство правителя Тальми-Тешшуба. Сам он погиб в засаде у камеры, получив две стрелы в лицо. Возле ворот я зарубил его старшего сына Шарри-Кушуха, а мои воины — двух племянников. Остальные члены семьи выбрали ночную прогулку по реке.

Каркемиш оказался довольно богатым городом. Это при том, что через него проходил второстепенный караванный путь между Хаттусой и Вавилоном. Основной шел южнее, через Угарит и дальше по берегу моря, огибая Искендерунский залив. Источником благосостояния города были медные и золотые рудники в горах. Здесь добывают почти чистую медь, которую смешивают с оловом, привозимым из какой-то Тушпы, расположенной северо-восточнее в двадцати трех караванных переходах, и получают прекрасную твердую бронзу. Как мне сказали, рудники уже истощаются, но всё еще неплохо кормят Каркемиш и окрестности. Это и труднодоступность города позволяли местным правителям вести себя дерзко. Большая часть богатств уплыла по Евфрату вместе с их владельцами, однако и нам досталось немало, особенно оловянной бронзы и дорогих тканей, которые везли сюда из разных стран, включая тонкую льняную из Та-Кемета, покрашенную в финикийских городах. И рабов захватили много. Мое предположение, что Тальми-Тешшуба запретил покидать город под страхом смерти, оправдалось. Богатые горожане сумели дать взятку и выскользнуть до нашего прихода или купить лодку и уплыть в ночь штурма, а вот бедняки, которых всегда намного больше, стали нашей добычей. Что лучше, чем если бы удрали только бедняки, потому что из богачей получаются плохие рабы. Первые года два-три уходит на выколачивание из них дурных привычек. Я отобрал себе самых лучших ремесленников с семьями, намереваясь перевезти их в Пуплуну. Сейчас рабы, чтобы не задурили от безделья, занимались разрушением крепостных стен и башен. Наверняка город опять заселят, но он теперь надолго выпадет из региональной политики. До восстановления крепостных стен уж точно.

Пока мы собирали и делили добычу, прибыл посол от Кузи-Тешшуба, ставшего теперь старшим сыном упокоившегося Тальми-Тешшубы и, как следствие, его наследником. Посла звали Шухурунува. Он приходился наследнику двоюродным дядей, а мне — очень дальним родственником по жене. Шухурунуве было под сорок. На голове низкая кожаная шапка с широкими полями, обвисшими, как уши у спаниеля. Голова крупная, с заметно выпирающим затылком, что в этих краях редкость. Волосы темно-русые, но глаза карие и нос крупный и с горбинкой. Борода средней длины, снизу подрезана ровно, из-за чего меня не покидало предположение, что ее подрубил мечом кто-то из моих воинов несколько минут назад. Одет в темно-синюю тунику с короткими рукавами, туго натянутую на животе, выпирающем изрядно, как у беременной женщины. На всех волосатых пальцах рук, кроме больших, золотые кольца, довольно массивные, будто служат заодно и кастетами. На ногах хеттские полусапожки, и приехал на хеттской колеснице, запряженной двумя вороными меринами. Хетты, за редким исключением, жеребцов не кастрировали, боевых уж точно. Видимо, Шухурунува предпочитал ездить спокойно, с мирными целями. Вытерев потное, красное лицо черным платком, вытянутым из-за кожаного ремня с золотой пряжкой в виде тигриной морды, посол поклонился настолько низко, насколько позволял выпирающий живот, после чего произнес приветственную речь, длинную и цветистую. Уж на что холуи фараона были мастера льстить, но даже им далеко было до Шухурунувы. Теперь я знал, где истоки восточного словоблудия.