В передней части колонны, сразу за воинским отрядом, едет в легкой крытой кибитке, запряженной парой мулов, моя вторая, очень юная и при этом старшая жена Пудухепа. Ей всего двенадцать лет. Невысокого роста, худенькая, с едва наметившейся грудью. У нее узкое лицо с тонкой светлой кожей и большие темно-синие глаза, которые кажутся испуганными. А может, не кажутся. Не знаю, как бы я на месте Пудухепы смотрел на человека, убившего ее отца и ставшего ее мужем. Впрочем, муж я чисто номинальный до первых ее месячных. Стараюсь не беспокоить девочку лишний раз. Пусть наслаждается путешествием. В отличие от большинства ее подданных, Пудухепе нравится поездка. За свою короткую жизнь она всего лишь несколько раз была в окрестностях Хаттусы, посещала вместе с родителями и свитой храмы, расположенные за крепостными стенами. Не удивлюсь, если она раньше считала, что за горами, видимыми с городских стен, заканчивается жизнь и суша и начинается море, которое окружает этот единственный остров, обжитый людьми. Завидев меня, девочка прячется, а потом появляется с золотым венцом на голове. В первую нашу встречу на Пудухепу нацепили столько золотых побрякушек, что ей даже пошевелиться было тяжело, стояла неподвижно. Видимо, решили, что в таком роскошном обрамлении любая девица покажется раскрасавицей. Я улыбаюсь своей юной жене, говорю, что в этом венце она еще красивее. Чем больше женщине мы врем, тем больше нравимся мы ей.

Следом за Пудухепой в такой же повозке едет Цуббаллани, верховный жрец бога грозы Тешибу. Старику дорога дается тяжело, но не ропщет. Каждый день, когда мы останавливаемся на ночь, он отправляется в обоз и проверяет, все ли боги в целости и сохранности? Мы везем с полсотни истуканов, изготовленных из разных металлов, по большей части железных. Каменных я отказался увозить, и они были разбиты хеттами на мелкие кусочки, чтобы не достались никому. Захватив какую-либо страну, хетты первым делом увозили к себе статуи местных богов, чтобы служили новым хозяевам. И ведь искренне верят в такую ерунду! Я уже не читаю атеистические лекции, потому что понял, что верующего переубеждать бесполезно, можно только заменить одну религию на другую, допустим, христианство на коммунизм или сайентологию. Поняв, что я не обманул его, что действительно намерен переселить, верховный жрец стал относиться ко мне со снисходительной доброжелательностью. Он ведь уверен, что намного старше меня. Вот и сейчас, завидев меня, Цуббаллани улыбается и приветственно машет рукой. Отвечаю ему тем же.

Когда я проезжаю мимо его повозки, говорит, щурясь от яркого солнца:

— Здесь теплее, чем у нас. Там, куда мы едем, так же тепло?

Такую дыру с холодными ветрюганами, как Хаттуса, в этих краях трудно найти. Мне кажется, высоко в горах и то лучше жить. Там, по крайней мере, дует не так сильно, как в окрестностях покинутой столицы хеттов.

— Да, — подтверждаю я. — И больше деревьев.

Я еду верхом на вороном жеребце в невиданном здесь ранее седле со стременами. То, как я сижу в седле и уверенно управляюсь конем, производит впечатление на хеттов. Они — не без оснований — считают народы моря варварами, боящимися лошадей и не способными управлять даже колесницей. Конь — привилегия знатного человека. Простолюдины ездят на волах, ослах, мулах. При этом я не только метко и далеко стреляю из лука с колесницы, но и с верховой лошади на скаку, что требует многолетней тренировки, желательно с детства, и чего не умеет никто из них. В придачу я умею считать и писать и читать, хотя и не знаю пока все хеттские клинописные иероглифы, позаимствованные у вавилоням, которые в свою очередь поживились у шумеров. Многие иероглифы сильно изменились, узнаю их с трудом. Зато хорошо читаю позаимствованное у финикийцев линейное письмо. Так что могу не сомневаться, что хетты без колебаний причислят меня к богам после смерти.

За повозками со знатью шагает отряд ахейцев. Эйрас, как и положено ахейскому командиру, шагает впереди. Он рад, что станет правителем Милаванды. В немалой степени из-за того, что Пандорос остался управлять Пурусхандой. У них с дорийцем так и не сложились такие же теплые отношения, как у обоих со мной. Теперь они будут встречаться реже, только в походах.

— Кто-нибудь из твоих воинов хочет отправиться со мной? — спрашиваю я Эйраса.

Он смотри снизу вверх на меня, сидящего в седле, и, медленно подбирая слова, отвечает:

— Я еще не всех опросил.

Ахеец не хочет говорить правду, что его воины имеют земельные участки возле Милаванды и не имеют желания уезжать из нее.

— Больше не спрашивай, — разрешаю я. — И без них хватает желающих. Просто воинов из твоего отряда я взял бы в первую очередь и дал им больше, чем остальным.

На самом деле мне нужны старые проверенные боевые товарищи, на которых я смогу положиться. Они бы стали тем скелетом, на который наросла бы остальная армия. Если начну упрашивать и прельщать, упрутся еще сильнее, а так у них появится подозрение, что могут получить больше, чем имеют.

За ахейцами едут на арбах, запряженных волами, или на повозках, запряженных ослами или мулами, или идут пешком, каких большинство, хеттские простолюдины, ремесленники и крестьяне. Зачем они прутся в незнакомое место — загадка для меня. Там они так же будут простолюдинами. Хетты считают, что конь может родиться только от жеребца и кобылы. От ослихи, в лучшем случае, может родиться мул, а от осла — лошак, которые потомства не дают. Среди ремесленников много каменотесов и кузнецов по железу, которые славятся по всему Средиземноморью. Их умения пригодятся нам на новом месте. Вместе с простолюдинами идут рабы. У этих была масса возможностей смыться. Они знают, что мы не будем останавливаться и ловить сбежавших, но все равно не рискуют вырваться на свободу. Это лишний раз убеждает меня, что раб — это состояние души.

Дальше едут арбы и идут вьючные животные с разными грузами, но в первую очередь со съестными припасами. Мы выгребли из Хатуссы все, что смогли увезти. За ними гонят большую отару овец и коз. С каждым днем груза и скота становится все меньше, несмотря на то, что наши летучие отряды грабили все поселения, расположенные неподалеку от дороги, по которой мы шли, пока не добрались до владений Милаванды.

Замыкает колонну отряд дорийцев, которые не захотели оставаться на земле хеттов. Им больше нравится на Пелопоннесе. Там почвы скуднее и жизнь труднее, зато родина. Видимо, они и станут греками, с которых начнется античный период в жизни человечества. Может быть, кто-нибудь из них предок Гомера или Сократа. Впрочем, судя по неряшливому виду и презрительному отношению к труду, все они будут отцами Диогена.

Не знаю, каким ветром распространяются слухи в эту эпоху, но Хана уже знала, что стала младшей женой. Отнеслась к этому рассудительно. Все-таки Пудухепа — дочь правителя великой империи, пусть и сгинувшей, а не купца, как она. Юной возраст и испуганные глаза старшей жены и вовсе умилили Хану. Такое впечатление, что я привез ей дочь или младшую сестру, а не соперницу. Впрочем, это я думаю, что мои жены — соперницы. Они выросли в обществе, где многоженство — норма. Многим казалось странным, что у меня, такого знатного и богатого, всего одна жена. Многочисленные наложницы, которых я менял часто, в счет не шли. Теперь всё встало на свои места. К тому же, женитьба на дочери императора и мирный договор с фараоном Сети резко повысили мой социальный статус, приравняв к правителям первого ряда.

Я кинул клич по всему региону, приглашая владельцев галер и прочих судов подзаработать на перевозке хеттов на западный берег Апеннинского полуострова. Желающих набралось много, потому что платил я не только товарами, но еще и поощрял налоговыми скидками на посещение порта Милаванда и разрешениями на вывоз брони. Теперь мне уже неважно было, попадет ли надежная броня в руки моих потенциальных противников. Одного из самых сильных больше нет, а второй — мой союзник. Слабаков — мелкие города-государства — в расчет не принимал. Пусть потешатся бригандинами из нержавеющего железа, пока я не доберусь этих городов и не отберу всё.