— Поехали посмотрим, кто вас так напугал, — предложил я дозорным, а Эйрасу и Пандоросу приказал: — Постройтесь и ждите до темноты. Потом распустите людей и выставите три кольца охраны. Может быть, я вернусь поздно.

Еще с час было светло. За это время мы успели добраться до середины долины. Хеттские колесницы так и не встретили. Я уж было подумал, что дозорные приняли какого-нибудь местного воина со свитой за всю армию, но поднявшись на следующий холм убедился, что это не так. Мои дозорные вряд ли владели дедукцией, но одним очень чутким местом, которое хорошо развивается на войне, точно определили по разъезду из пяти хеттских колесниц, что нам навстречу движется большая армия. Она занимала всю большую долину, начинавшуюся за холмом. Хетты то ли остановились на ночь, то ли давно уже здесь. Может быть, ждут, когда подойдут подкрепления. Этот мы о них узнали случайно, а им убегающие от нас крестьяне наверняка каждый день сообщают наше местоположение.

Я подсчитал, сколько их в долине. Считал «блоками», поэтому результат приблизительный. Колесниц около тысячи. Умножаем на три члена экипажа в каждой. И пехоты, тяжелой и легкой, еще тысяч пять. Может, меньше или больше на несколько сотен, но, по любому, хеттская армия превосходила нашу, как минимум, раза в полтора. Слабым ее местом была пехота, особенно легкая, в которой, судя по доспехам и особенно щитам, много хеттских вассалов, которые вряд ли сложат головы за своего сюзерена.

У хеттов щиты деревянные, покрытые спереди кожей и с полукруглыми вырезами по бокам. В чем фишка этих вырезов, я так и не понял. В Сахаппе мы захватили много таких. Я поупражнялся с одним. Вырез с правой стороны щита позволял лучше работать копьем и мечом, хотя и это спорно, а вот с левой был явно ни к чему. Разве что для облегчения веса, но для этого можно было просто сделать щит уже сверху донизу. Тем более, что прямую доску изготовить легче, чем полукруглую. Остается последний разумный аргумент — маркер «свой-чужой». Враг уж точно не будет сражаться с таким щитом, предпочтет легкий круглый или более тяжелый и надежный прямоугольный или овальный, сужающийся книзу.

У хеттов с собой много собак, так что о ночном налете можно забыть. Насколько я понял, раньше они были кочевниками, пришедшими из причерноморских степей. Оттуда и любовь к собакам. Самыми ценными считаются овчарки-пастухи. Именно такие охраняли лагерь, точнее, мотались по нему в поисках, чего бы сожрать. Кормят их редко. Считается, что хорошая собака должна сама себя прокормить и еще хозяину что-нибудь принести. За такую платят, как за упряжную лошадь. Они похожи на короткошерстых кавказских овчарок, но мельче. Окрас близок к волчьему или серо-бурый. Может быть, послужат генетическим материалом для этой породы. Охотничьи собаки, гончие, дешевле процентов на сорок. Они еще мельче и более изящные, длинноногие. У этих окрас может быть самым неожиданным. В первую очередь ценятся рабочие качества, а экстерьер — дело десятое.

Я сползаю с гребня холма, встаю и иду к подножью, где ждет моя двуколка и свита на трех колесницах. В глазах воинов смутные предчувствия и мало веры в победу. Им впервой придется биться с хеттской армией, которая слывет непобедимой. Только вот не знают они то, что знаю я: непобедимых армий не бывает.

Утро было теплым и безветренным. На чистом небе ни одного облачка. Такое впечатление, что боги разогнали их, чтобы не мешали наблюдать за сражением. Моя армия стоит на краю небольшой долины, на полях, засеянных ячменем. Это основная культура у хеттских крестьян. Из ячменя пекут хлеб и варят пиво. При этом основным спиртным напитком считается вино. Склоны гор и холмов, окаймляющих долину, покрыты виноградниками. Боюсь, что хозяева полей на этой долине останутся без урожая. С востока к нам приближается хеттская армия. Впереди едут колесницы. Прямо по дозревающему ячменю. Лошади на ходу срывает уже налившиеся, сочные колосья. Следом идет широким фронтом пехота. Строй не держат. Наверняка хетты с вечера знали, что мы рядом, но ведут себя так, будто нас нет. Может быть, делают это преднамеренно. Мол, вы такие ничтожные враги, что для нас даже незаметны, а как только увидим, сразу вломим. Так что трепещите! И на кое-кого из моих воинов это произвело впечатление. Я определяю это по взглядам в мою сторону: не убежал ли я, не пора ли и им срываться?

Я стою на боевой египетской колеснице, захваченной в Сидоне, позади фаланги из четырех шеренг пикинеров с большими деревянными щитами и двух шеренг лучников. Четырехметровые пики пока что лежат у ног пикинеров, чтобы не утомляли и враг не узнал о них раньше времени. Наверняка вражеские лазутчики видели пики, но не знают, как именно мы будем использовать эти более длинные и толстые копья с маленькими наконечниками. У хеттов, как и у остальных народов Средиземноморья, копья длиной от двух до двух с половиной метров. Может быть, я сейчас закладываю базу для будущих греческих фаланг, вооруженных шестиметровыми сариссами. На флангах расположились наши немногочисленные колесницы, по два десятка на каждом. Они предназначены только для преследования убегающего врага, хотя могут пострелять из луков, когда хетты пойдут в атаку. Мы нападать не будем. Я не уверен, что фаланга не рассыплется, пройдя всего пару сотен метров.

Метрах в пятистах от нас хеттские колесницы остановились. Я подумал, что ждут, когда подтянется пехота. Вперед выехала одна колесница, украшенная богато: борта усилены то ли надраенными до золотого блеска, бронзовыми кругами и полосами, то ли золотыми. Оба коня вороной масти, а защитные доспехи на них золотого цвета. В отличие от египтян, хетты предпочитают темные масти. Черное с золотым смотрятся эффектно. Хотя предпочтение могло носить чисто экономический характер: светлых лошадей по очень хорошей цене скупали египтяне. В колеснице был всего один воин, облаченный в шлем с султаном из черных конских волос и чешуйчатый доспех из металла, похожего на золото. Остановившись примерно посередине между армиями, он что-то прокричал и потряс в воздухе копье. Несколько воинов обернулись ко мне.

— Что он кричит? — обратился я к переводчику, который стоял далеко позади, в нашем обозе.

— Предлагает сразиться с ним, — ответил пленный хетт.

Я не стал спрашивать, конкретно мне предлагает или любому воину? Все равно сражаться придется мне. Положение обязывает. Да и по уровню индивидуального мастерства я техничней любого своего воина. Среди них попадаются уникальные бойцы, но им не хватает умений, которые человечество накопит за сколько-то там веков. Я крикнул воинам, чтобы расступились, дали мне проехать. Судя по их взглядам, это именно то, чего от меня ждали. Вести в бой и править ими может только лучший боец.

Я не знал, есть ли у хеттов какая-либо традиция поединков. Дуэль на луках на скачущих колесницах отпадала, потому что продолжалась бы слишком долго и безрезультатно. Да и на стоящих обмениваться стрелами можно было бесконечно, то есть до окончания запаса стрел у обоих, потому что уклоняться от них тренированному бойцу не сложно. Скорее всего, меня пригласили сразиться пешими, а колесница нужна была всего лишь для доставки тела к месту поединка. Если это не так, противнику все равно придется драться на моих условиях. Я остановился метрах в пятидесяти от вражеской колесницы, слез со своей, воткнул копье в землю между колосьями ячменя и привязал к нему поводья, чтобы потом не пришлось гоняться за лошадьми. Взял в правую руку саблю, в левую — кинжал, а ремень с ножнами оставил в колеснице. После чего вышел к врагу.

Мой противник стоял с копьем и щитом рядом со своей колесницей. Видимо, так и я должен был быть вооружен, но копьем в пешем бою я управляюсь не очень хорошо. Теперь хетту надо было сделать выбор: или напасть на менее оснащенного и цену победы понизить, а поражения повысить, или освободиться от копья и щита. Как человек тщеславный, зависящий от мнения своего окружения, он выбрал второй вариант. Меч и кинжал у него были из нержавеющего железа. Меч немного короче сабли, зато кинжал длиннее моего.