— Что хочешь взамен? — задаю я следующий вопрос.

Чем выше будет цена предательства, тем серьезней надо отнестись к предложению. Если пытаются надуть, просят мало, чтобы не отпугнуть.

— Назначишь меня правителем Угарита, — внимательно следя за моей реакцией, медленно произносит ночной визитер.

Что ж, предложение серьезное и заманчивое. Заодно избавит меня от проблемы выбора нового правителя. Доверия в угаритцам у меня больше нет, а если назначить ахейца или дорийца, придется оставлять в городе большой гарнизон из его земляков, что не понравится ни им, ни аборигенам. Не будет доверия к угаритцам и у правителя-предателя, как и у них к нему. Сидеть он будет на моих штыках, точнее, пиках, а это резко повышает преданность мне.

— Насколько я помню, ты — родственник Никмадду, — произнес я.

— Меня зовут Ибшему. Моя сестра была младшей женой его отца, — рассказал он.

— У нее есть дети? — поинтересовался я.

— Только дочери, — ответил Ибшему.

У финикийцев женщина — друг человека, а дочь — товар, за который можно получить хороший выкуп и с помощью которого породниться с влиятельным семейством. Только вдова обретает кое-какие права.

— Хорошо, ты станешь правителем Угарита, — соглашаюсь я и спрашиваю: — Как ты собираешься одолеть людей реки?

— Они разместились в разных домах небольшими группами. Ведут себя по-хамски, как хозяева с рабами. Их ненавидят уже все горожане, как и Никмадду, втянувшего нас в эту войну. Мы были против, отговаривали его, — поведал Ибшему.

— Я тебе верю, — молвил я, хотя в том, что горожане были против, сильно сомневаюсь.

По большому счету угаритцам было плевать, кому платить, лишь бы жить спокойно.

— Мы перебьем людей реки и захватим Никмадду следующей ночью, — продолжил он. — Утром выдадим его тебе. Хочешь, живым, хочешь, мертвым.

— Живым, — решаю я. — Быстрая смерть будет ему наградой. Пусть помучается, работая на руднике и любуясь, как его жены и дочери обслуживают надсмотрщиков и других рабов.

— Так и сделаем, — заверяет будущий правитель Угарита.

— И знатных людей реки постарайтесь взять живыми, особенно их командира Джета, — сказал я.

— Джет живет у Никмадду. Постараемся и его взять живым, но не гарантирую. Говорят, он очень сильный воин, — сообщил Ибшему.

— Он очень любит вина, — подсказываю я.

— Ты его знаешь? — полюбопытствовал будущий правитель Угарита.

— Когда-то служил под его командованием, — поделился я.

— Надо же, как боги распоряжаются нашими судьбами! — искренне удивился он. — Сегодня ты командуешь этим человеком, а завтра он разбивает твою армию!

— Если бы люди реки не сглупили в свое время, сейчас бы я командовал их армией, побеждающей народы моря, — подкинул я еще один повод для удивления.

Не уверен, что такое случилось бы, но ведь, как один из вариантов моего жизненного пути, вполне могло быть.

— Жду послезавтра утром Никмадду с семьей, Джета и других пленников. Чем больше их отдадите, тем лучше для вас, — продолжил я. — Если не получу их, на третье утро начну штурм. Тогда пленниками станут все, кто не погибнет.

— Мы это знаем, — сказал Ибшему, вставая.

— Нецер, передай командиру караула, чтобы проводил моего ночного гостя, куда он скажет, — приказал я рабу.

После ухода предателя опять лег на топчан и начал размышлять о природе предательства. Как ни странно, это один из способов выживания рода хомо сапиенс, правда, не всегда действенный. Так ведь ни один из способов выживания не дает стопроцентной гарантии.

Никмадду стоит перед моим шатром, щуря подбитые глаза. Или это веки так налились кровью, что не в силах открыться полностью. Взгляд пустой: ни боли, ни страха, ни мольбы. Били его от души. Морда синяя, будто цветков льна объелся, а губы стали на зависть неграм. Кто-то постарался и вырвал клок волос спереди, из-за чего на лоб натекла и засохла кровь. Свергнутому правителю припоминают все грехи, даже те, которые не успел совершить.

— Что, дурачок, не помогли тебе люди реки?! — задал я вопрос, не издеваясь, а пытаясь понять, почему он переметнулся. — Плохо тебе было под моей властью, решил под более тяжелую руку перебраться? И прогадал…

Никмадду с трудом просовывает кончик языка между губами, распухшими и словно бы раскатанными по лицу, то ли пытаясь облизать их, то ли что-то сказать. Так и не находит нужных слов.

— Закройте его с семьей в отдельном доме, а то не доживет до рудников, — приказываю я. — Без его упорного труда мы не разбогатеем.

Воины, смеясь, поднимают бывшего правителя Угарита с коленей, уводят.

— Ты хорошо запомнил, как он выглядел? — обратился я к новому правителю Угарита, стоявшему рядом со мной.

— Да, — ответил он.

— Постарайся не повторить его ошибку, — посоветовал я.

— Да, — повторил Ибшему.

Вторым знатным пленником, стоящим на коленях перед моим шатром, был Джет. Его тоже поколотили, но не сильно. Синяк всего один, под правым глазом, да и тот не сильно заметен под поплывшей, вчерашней косметикой. Из-за черных и зеленых подтеков командир разгромленного корпуса «Птах» напоминает Арлекино, раскрашенного пьяным визажистом. Правая рука перевязана чуть выше локтя. Как мне доложили, туда попал камень из пращи, но кость не сломал. Судя по тому, как часто Джет облизывает пересохшие губы и сглатывает слюну, у него ярко выраженный, похмельный синдром. Может быть, благодаря перепою уцелел. Был бы трезвее, полез бы драться и погиб. У Джета в глазах богатая гамма эмоций, от безнадёги до веры в чудо, которые часто сменяют друг друга без всякой логичной последовательности. У живущих на берегах Нила во все времена проблемы с логикой. Видимо, все дело в реке, которая, вопреки здравому смыслу, течет по пустыне.

— Рад снова встретиться, Джет! — почти искренне произнес я.

— Я тоже! — криво усмехнувшись и еще менее искренне, произнес он.

— Мне сказали, что ты в фаворе у нынешней правительницы Таусерт. Уверен, что она не пожалеет золота, чтобы выкупить тебя. Для нее ведь не трудно дать столько золота, сколько ты весишь? — предположил я, прикинув, что командир корпуса потянет, как минимум, на центнер.

Фараона принято обожествлять, а вот его жен — только при его жизни. Даже мать фараона — это не так уж и высоко. Все знают, что Та-Кеметом сейчас правит женщина, но вслух никто не признает и считает оскорблением любое подобное утверждение. Так что мои слова — это еще и тонкая издевка.

— Разве что я похудею до одной мины, — опять криво усмехнувшись, пошутил он. — Моя семья выкупит меня, но не за такую огромную цену.

— Твой вес серебром? — поинтересовался я.

— Бронзой, — облизнув пересохшие губы, ответил Джет.

— Тоже хорошо, — согласился я. — Пойдем в шатер, выпьем за встречу. Заодно продиктуешь писарю послания своей семье и Таусерт.

— Мне надо умыться, — вставая с коленей, попросил он.

Чистоплотность у нынешних египтян в пример их потокам из двадцать первого века.

— Нецер, помоги господину привести себя в порядок и затем проведи в мой шатер, напои вином, — распорядился я, после чего перешел к другим пленникам.

Это были средние и младшие командиры корпуса «Птах». Кое-кого я знал в лицо, но уже не помнил имена. Странно было видеть врагов в своих бывших соратниках. Наверное, и им странно смотреть на бывшего сенни своего корпуса, ставшего командиром армии, разбившей их.

— Вас не продадут в рабство, — первым делом порадовал я. — Надеюсь, Таусерт заплатит за вас выкуп.

У фараонов принято выкупать попавших в плен воинов. Считается, что это повышает боевой дух армии и возвращает в строй опытных воинов. Утверждение спорное, но не мне лезть в Та-Кемет со своим уставом.

— На всякий случай напишите родным, — продолжил я. — Вдруг ваша правительница думает о вас так же плохо, как и вы о ней?!

В данную эпоху мужчине зависеть от женщины — это позор у всех народов, населявших Средиземноморье и его окрестности. Даже рабство более «престижно». Попадание в рабство считается наказанием богов, а вот зависимость от женщины — личным выбором. Как по мне, всё с точностью до наоборот.