Захватить и открыть городские ворота небольшим отрядом по-тихому ночью вряд ли получится. Угаритцы любят собак, держат их много и привлекают к охране города. Придется штурмовать всеми силами в светлое время, понадеявшись на внезапность, на брешь в городской стене и общую неготовность горожан к обороне.

Наступила продолжительная пауза. Ладно бы Эйрас всегда тормозит, подбирая слова для вопроса так медленно, будто боится подсунуть сломанное, но и Пандорос не сразу осмыслили услышанное.

— Ты хочешь напасть на этот город?! — удивленно задал дориец уточняющий вопрос.

До этого он почти каждый день спрашивал, долго ли нам еще добираться до цели?

— Я же предупреждал, что захватим большой и богатый город, — произнес я и добавил шутливо: — Или ты считаешь, что Угарит недостаточно богат?!

— Говорят, очень богатый город, богаче Милаванды! — ответил Пандорос, загораясь по мере произнесения этой фразы.

— В нем много воинов, больше, чем нас, — медленно молвил Эйрас.

— В нем людей больше, чем нас, а воинов даже меньше, чем мужчин, — возразил я.

Мои слова развеселили обоих древних греков. Они считают себя самыми крутыми вояками. В сравнение с египтянами и финикийцами, так оно и есть.

— Когда вернетесь в лагерь, тихо предупредите всех воинов, чтобы были готовы к нападению. Объясните им, что каждого, кто начнет грабить до того, как захватим город, буду казнить на месте. Всю добычу соберем в одном месте и поделим между отрядами по количеству человек в каждом. Уверен, что ее будет так много, что всю не увезем, так что пусть не жадничают. Убивать только тех, кто сопротивляется. Остальных сделаем рабами, — проинструктировал я.

Инструкция окончательно убедила их, что попытаемся захватить именно Угарит. Судя по уважительным взглядам, которые бросал на меня Пандорос, выбранная мною цель повысила его мнение обо мне. Раньше, видимо, он считал меня таким же командиром, как сам, только более фартовым. Если бы мы напали на какое-нибудь поселение на северо-восточном берегу Средиземного моря, а мы прошли мимо нескольких, мнение дорийца осталось бы неизменным. Угарит навел его на мысль, что я птица другого полета, более высокого и пока недоступного мелкому грабителю Пандоросу.

Ранним утром в этих краях хорошо даже летом, если не считать росу, которая быстро и обильно покрывала всё металлическое. Тадай вытер доспехи насухо перед тем, как помог мне надеть их, а через полчаса шлем, наручи и поножи были опять мокрыми. Зато гремели глуше. Как ни старались я и мои воины идти тихо, всё равно шума производили много. Удивляюсь, что угаритцы до сих пор не подняли тревогу. Наверное, думают, что мы отправились за добычей.

Обломки башни на разломах и сколах более светлые, заметные в утренних сумерках. Дорийцы под командованием Пандороса идут дальше, чтобы напасть более широким фронтом, а ахейцы вслед за мной начинают подниматься по склону, довольно крутому в этом месте. Вообще-то, большую часть обоих отрядов составляют представители самых разных племен. Названия многих из них ни о чем мне не говорили, и языки были непонятны. Видимо, растворятся в более крупных и энергичных народах. Скорее всего, станут греками, причем большими, чем сами греки.

Идти вверх трудно. Щит кажется таким тяжелым и неудобным, что хочется выбросить. Хвалю себя, что не взял лук и стрелы. Каждый дополнительный килограмм казался бы за десять. Быстро светлеет, поэтому с каждым шагом все лучше вижу, куда сделать следующий. Холм здесь лысый, попадаются лишь маленькие островки сухой травы. Откуда-то неподалеку приносило вонь фекалий. Как догадываюсь, там сток городской канализации.

Наверху слышатся крики: охрана заметила нас. Надо бы скомандовать, чтобы поднимались быстрее, но понимаю, что и сам карабкаюсь на пределе сил. Кажется, что стекающий на глаза пот — это роса, струящаяся со шлема. Левея меня прокатывается булыжник, здоровенький такой. Если бы попал в голову, мало бы не показалось, несмотря на шлем. Поднимаю щит так, чтобы прикрывал меня спереди сверху. Вижу теперь только то, что ниже его нижней кромки.

Кладка стены, так сказать, разнокалиберная, камни вперемешку с сырцовыми кирпичами. Из-за этого поверхность неровная, можно забраться и без лестницы. Я поднимаю над головой щит, в который сразу бьется каменюка, отскакивает и падает на склон позади меня, катится дальше. Щит всего сантиметров на тридцать ниже верхнего края возводимой, крепостной стены. Я преодолеваю желание забросить щит на стену, уцепиться за ее верхний край, подтянуться, вскарабкаться. На любом из этих этапов запросто получить удар копьем или стрелу в незащищенные части лица или шеи. Рядом со мной два ахейца устанавливают короткую лестницу. Мы заготовили в Милаванде шестиметровые, но ночью разрезали их напополам. Один воин придерживает лестницу, второй быстро карабкается по ней. Я поднимаюсь следом и вижу грязные ноги в кожаных сандалиях.

Ширина крепостной стены метров семь. Наружный и внутренний слои шириной немного меньше метра и сложены из камней и кирпичей, а посередине забутовка из гальки, мелких камней, глины, гашеной извести. Забутовка не до верха и представляет собой грунтовый сторожевой ход, на котором небольшое количество угаритских стражников пытались сдержать наш натиск. Я посек одного из них, громоздкого и неповоротливого верзилу с топором на длинной рукоятке. Заметив меня, он начал медленно поворачиваться, одновременно замахиваясь топором. Я успел дважды ударить его по войлочной шапке с наушниками. Уже с первого раза разрубил большую вытянутую голову, но только после второго, когда с треть черепной коробки отвалилось, продемонстрировав, что мозги таки есть, верзила как бы нехотя опустил топор и начал валиться вперед.

Как он упал, я не досмотрел, потому что проскочил вперед, навстречу двум угаритским молодым копейщикам с похожими лицами. Может быть, близнецы. Работали они слажено, по очереди, и два моих воина уже лежали, истекая кровью, на утоптанной забутовке. Сперва я надрубил одно древко, потом перерубил второе. Первым копьем попытались кольнуть меня в лицо. Я успел подставить щит, из-за чего копье сломалось в место надруба. В этом момент я нанес боковой удар справа налево по голове ниже шлема второму копейщику, выбросившему ненужное древко. Лезвие сабли попало ниже латунного околыша, к которому крепились дужки, обтянутые кожей, и прошло по наклонной до переносицы, толстой, с черной полоской волосин, спускающейся от межбровья почти до середины ее. После чего шагнул влево, чтобы быть напротив второго врага. Этот замер со сломанным древком в руке, наблюдая, как падает его брат. Крылья большого носа дергались, словно учуяли запах смерти, а в глазах было какое-то детское удивление, как будто видят чудо, страшное и притягательное. В момент моего удара глаза резко зажмурились.

Я спрыгнул внутрь города напротив улицы, кривоватой, шириной метра четыре, вымощенной каменными плитами. На ней возле своих домов стояли мужчины с оружием и без. Стояли и смотрели на меня и моих воинов, которые спрыгивали вслед за мной и без команды строились «клином».

— Всем по домам! По домам! — громко и властно крикнул я угаритцам.

Обыватели помедлили несколько секунд, после чего шустро юркнули во дворы своих домов. Биомасса способна была на сопротивление только при наличии харизматичного командира. Такого из их лагеря поблизости не оказалось, поэтому и расползлась по шхерам.

— За мной строем! — приказал я своим воинам и пошел по улице в сторону центра города.

«Клин» не влезал по ширине, поэтому трансформировался в короткое «зубило». Пока мы щи по улице, из дворов и переулков выскакивали поодиночке или малыми группами вооруженные люди и сразу устремлялись в обратном направлении. Лишь одна группа из шести человек, судя по хорошему владению оружием, профессиональные военные, выполнили свой долг, задержав нас на несколько минут.

Дворец Аммистамру занимал целый квартал. Точнее, это было несколько десятков разных зданий от одного до трех этажей, разделенных дворами, садами и маленькими прудами, разбросанных по территории с гектар и огражденных дувалом трехметровой высоты. Как ни странно, центральные ворота — двухстворчатые, широкие и высокие, изготовленные их желтоватого ливанского кедра — были нараспашку. В первом же дворе на площади между одноэтажными зданиями мы столкнулись с отрядом человек из ста во главе с командиром в бронзовых доспехах, отливающих красным в лучах восходящего солнца. Массивный шлем с наушниками и длинным, до подбородка, наносником увенчивали три обрезанных, черных, страусовых пера. Тело защищал нагрудник с барельефом морды льва. Ниже была юбка из кожаных лент до коленей, под которой начинались бронзовые поножи, доходившие до ступней в обычных сандалиях. Сандалии к бронзовым и любым другим доспехам — это сейчас в порядке вещей. Иногда поножи соседствуют с босыми ногами. Мне это уже не кажется странным. Остальные воины имели бронзовые шлемы, не такие дорогие и нарядные, и кожаные доспехи, усиленные бронзовыми пластинами. Вооружены все двухметровыми копьями, причем бронзовый листовидный наконечник длиной сантиметров сорок, и бронзовыми хопешами. Щиты у всех бронзовые с барельефом мужика с выбритой головой и длинной, растрепанной бородой. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это личная охрана правителя и что биться они будут насмерть.