Мы так и не добрались до города. Шли только в светлое время суток, потому что здесь много островов, и часто на веслах, потому что ветры здесь дуют по своим законам и меняют направление не только возле каждого острова, но еще и возле каждой стороны его. После очередной ночевки возле одного из маленьких скалистых безлюдных островков мы направились строго на восток, чтобы зацепиться за материк и уже вдоль него добраться до цели, и увидели караван груженых галер, которые шли на юг. Их было семь. Суда были такие же «глазастые» и с одной низкой мачтой, как финикийские, но более узкие, и лишь самая крупная галера имела тридцать два весла, а у остальных по двадцать четыре и меньше. Я крикнул Эйрасу, который вышел на бак своего судна, следовавшего за нами, что буду атаковать самую большую галеру, справлюсь сам, так что пусть выберет себе другую цель.

— Мы нападем на вон ту, — показал он на галеру, у которой была носовая фигура в виде дельфина.

У ахейцев дельфины в почете, считаются почти родственниками.

Купцы сразу догадались, какие у нас намерения, и начали перестраиваться в линию, готовясь встретить нас широким фронтом. Расстояние между судами минимальное, чтобы только не зацепились веслами. Тактика у галер простая: подставим борт — ударят таранами и потопят, а если не подставим, пройдут встречным курсом вдоль наших бортов, поломают нам весла, после чего захватят обездвиженное судно. Только вот тараны нам не так опасны, как галерам, потому что корпус у нас крепче, из толстых досок в два слоя, и идем еще и под парусами с попутным ветром.

— Убрать весла! — командую я, когда до вражеской линии остается менее кабельтова.

Натренированный экипаж быстро втягивает весла. Дальше мы идем только под парусами. Курс держим такой, чтобы подойти вплотную правым бортом к правому борту самой большой галеры. Она пытается уклониться, но слева идет другая галера, мешает. Поняв это, довольно быстро убирают весла с правого борта. Тоже натренированный экипаж.

— Опустить паруса! — командую я.

Мы с грохотом врубаемся под острым углом в носовую часть галеры. «Альбатрос» вздрагивает и крепится на левый борт, после чего под визг дерева, трущегося с силой о дерево, идет вдоль борта галеры. Несколько «кошек» летят на галеру, цепляются за ее борта. С нее летят стрелы в нас, а наши — в них. У нас преимущество — мы выше метра на два. Если мои матросы могут при желании укрыться за фальшбортом, то вражеским сделать это практически невозможно. К тому же у моих лучников доспехи-бригандины, пробить которые, даже на таком малом расстоянии, из нынешних луков практически невозможно. У вражеских стрелков доспехи, если есть, то кожаные или из нескольких слоев материи — считай, нет никаких, особенно против моего лука. Я тоже успеваю выпустить с десяток стрел, убив первой капитана. Скорее всего, он еще и хозяин галеры, потому что сопротивление сразу затихает. Уцелевшие гребцы попрятались под банки или среди корзин и тюков.

В это время в наш левый борт втыкается другая галера. Она сперва проскочила мимо нас, а потом развернулась и атаковала. Разогнаться не успела, поэтому удар получился громкий — трюм загудел, будто в пустом соборе рухнул ненастроенный орган — но не сильный, борт не проломили. От удара нос галеры откинуло влево. Ломая весла своего правого борта о корпус парусника, она, быстро теряя ход, пошла вдоль нашего борта, обстреливаемая моими лучниками. Я первым делом расстрелял шестерых, которые стояли на корме галеры.

Заметив, что пара «кошек» уцепилась за корпус и этой галеры, что она практически остановилась, я приказал:

— Опускаем «ворон»!

С «вороном» работали те же матросы, что и с «дельфинами». Эти устройства, за редчайшим исключением, не применяются одновременно. Сегодня «дельфинам» делать нечего, потому что галеры нагружены товарами, которые смягчат и нейтрализуют удар. С «вороном» практики меньше, поэтому получилось кривовато — переходной мостик стал под углом, зацепившись «клювом» за борту сразу за полубаком. Будь на галере рисковый парень, приподнял бы тот край мостика и скинул, пришлось бы заводить по-новой, если бы успели, потому что трос одной «кошки» уже перерубили и немного отжали веслами корму галеры от нашей. Я убил трех вражеских матросов, которые собирались так же поступить и со второй «кошкой». К тому времени первые мои морские пехотинцы уже перебежали на борт галеры. Это новички, завербованные на Крите. Они в легких, кожаных доспехах и вооружены железными мечами длиной сантиметров семьдесят и шириной пять-шесть или топорами с узким длинным лезвием. Сражаются отчаянно и беспощадно, убивая даже тех, кто недвусмысленно дает понять, что сдается. Пленников, конечно, можно было бы продать, но ахейцы, что называется, дорвались. Останавливать их сейчас бесполезно, не услышат.

Больше никто на нас не нападает. Четыре купеческие галеры быстро уходят на север. Еще одна у борта парусника под командованием Эйраса. Она у дальнего от меня борта, вижу только мачту, но, судя по отсутствию звуков боя и неспешному движению ахейцев по палубе парусника, галера уже захвачена.

Три приза обошлись нам в восемь человек убитыми. Раненых было в три раза больше. Почти все убитые и раненые из новеньких, у которых доспехи были кожаными. Теперь у выживших новичков будет возможность обзавестись бригантинами, потому что все три захваченные галеры везли, в том числе, и железо в крицах.

Мы закрепляем призы лагом друг к другу и заводим буксирный трос на расположенный в середине. Тащить их будет мое судно. Доверять такую операцию Эйрасу пока рановато. Ему бы довести свой парусник до Губла без происшествий.

Гублские моряки изредка захватывали призы. Обычно это были пираты, напавшие на них. Охотиться за купеческими судами у местных судовладельцев пока что не в моде. Может быть, наш пример подскажет им фантастически прибыльный источник дохода, пусть и рискованный в такой же степени. Посмотреть на три захваченные галеры, заполненные самыми разными товарами, пришли все жители и гости города. Точнее, первую неделю каждый день у галер, вытянутых носами на берег, толпились зеваки, наблюдали, как мы распродаем добычу. О размерах её ходили самые невероятные слухи. В подтверждение этих слухов члены экипажей обоих парусников устраивали знатные попойки в припортовых трактирах.

Примерно треть причитавшегося мне железа я сразу переправил кузнецу Леарху. Будет ковать из него всё, что пожелают заказчики. Отдали ему свои доли железа и завербованные на Кипре, чтобы изготовил им доспехи. Это я посоветовал им сделать так, иначе промотают добычу бестолку и погибнут в следующем бою, а мне хотелось бы иметь опытный экипаж, а не набирать новый после каждого рейса.

Остальное железо у меня купили египетские купцы. Они привезли в Губл золото, папирус и полученные от нубийцев слоновую кость и шкуры жирафов, зебр, леопардов и носорогов. Шкуры первых трех зверей использовали для изготовления плащей или как диковинные ковры, а из толстых носорожьих делали щиты и канаты. Якоря на моих парусниках имели именно такие канаты. Переводчиком у купцов служил ни кто другой, как писец Хаемхат, приезжавший в крепость Джару, чтобы арестовать меня. Так понимаю, в Губле вместе с купцами он оказался потому, что был отчислен с государственной службы из-за невыполнения приказа. Хотя могу и переоценивать свою важность для фараона и его холуев. Это не помешало льстивому болтуну похвастаться знакомством со мной перед египетскими купцами.

— Мы с ним вместе служили в крепости Джару! — нимало не смущаясь, заявил бывший писец.

Я кивнул, подтверждая его слова. Мы ведь действительно прослужили вместе несколько часов. Тем более, что у купцов будет больше доверия к человеку, когда-то служившему их правителю. Видимо, нержавеющее железо покупали не первый раз, потому что бросили всего один взгляд на товар, после чего сразу приступили к торгу. Я продавал дешевле процентов на двадцать, чем хеттские купцы, поэтому египтяне забрали всё. Наверное, будут ковать из железа хопеши. Я видел такое оружие у нескольких богатых колесничих и думал, что оно привезено из Хаттии, как египтяне называли хеттскую империю. Теперь знаю, что хетты сражаются мечами из нержавеющего железа, считая хопеши, особенно бронзовые, оружием тупых нищебродов. Заплатили купцы нубийским золотом и стеклянной посудой, которая так нравилась моей жене Хане.