Горожане знали о нашем приближении. Перемещение такого количества людей трудно скрыть. Нашу флотилию из разнокалиберных плавсредств, растянувшуюся на несколько миль, увидели многие купцы и рыбаки и сообщили милавандцам о приближающейся опасности. Хотя подозреваю, что жители города знали о ней давно. Наверняка до них дошли сведения, что на Крите собирается отряд для захвата Милаванду. Если у горожан и были сомнения, что мы соберемся и нападем именно на них, то движение флотилии в сторону полуострова, пусть и не напрямую, что пришлось делать из-за маломерности многих наших плавсредств, развеяло все иллюзии. К моменту нашего подхода к полуострову были убраны оба моста через ров, воротные тоннели, скорее всего, засыпаны землей и камнями, а на стенах приготовлены запасы камней, стрел и котлы, вода и дрова, чтобы устроить нам горячий во всех смыслах прием. Почти все горожане стояли на стенах и смотрели на приближающуюся флотилию, которая обогнула с севера остров, расположенный западнее маленького полуострова, и направилась к городу.

У каждой крепости есть слабое место. Надо только уметь найти его. Чаще всего это то место, где не ждут нападения. Жители Милаванды предполагали, что мы будем атаковать по суше, через ров, поэтому и сосредоточили там основные ресурсы, человеческие и материальные. Подтверждая их ожидания, именно там и высадились экипажи галер, идущих первыми. Сейчас они начнут засыпать ров и сколачивать лестницы, на что уйдет пара дней, а потом попробуют забраться на крепостные стены… В общем, защитники были, конечно, готовы к нападению, но предполагали, что главные боевые действия начнутся не сегодня и не там, где они начались.

Оба моих парусника, три галеры и множество рыбачьих лодок подошли к маленькому полуострову с северо-запада, а еще пять галер и рыбачьи лодки подошли с северо-востока, где нас совсем не ждали. На стенах были толпы зевак и немногочисленные караульные, но и они сперва отнеслись к нам несерьезно. Думали, что мы по ошибке подошли к узким полосам земли между морем и крепостной стеной, где ни развернуться, ни встать лагерем, потому что будешь под постоянным обстрелом со стен. Галеры вылезли носами далеко на сушу, поэтому с них просто спрыгивали, а у парусников осадка больше, поэтому застряли на мелководье и скинули длинные сходни с полубака, по которым резво побежали воины. Концы сходен погружались в воду на полметра. Там мои воины сходили с них и брели по галечному дну к берегу. С судов им передавали уже готовые лестницы нужной длины. Разбившись на группы, ахейцы дружно полезли по лестницам на стены. Это было настолько неожиданно для защитников города, что они не сразу вступили в дело. Именно на это и был мой расчет — на внезапность, моральную неподготовленность милавандцев к быстрому бою. Большинству людей, не профессиональным воинам, нужна раскачка, втягивание в войну. Если наш наскок обломится, тогда будем осаждать, как здесь принято, медленно и долго.

На полубаке «Альбатроса» осталось десять лучников, которые, прячась за большими деревянными щитами, обстреливали милавандцев на городских стенах. Я тоже выпустил со шканцев шесть стрел, убив или ранив двоих, после чего, оставив лук на судне, поспешил вслед за десантниками.

Нижний конец сходни под моим весом ушел под воду, из-за чего я замочил ноги в кожаных сапогах. Кожа хоть и толстая, но пропустила воды. Да и через верхний край голенищ перелилось малехо. Ноги мигом промокли. При ходьбе из сапог доносились чавкающие звуки. Не самое приятное начало. Берег под стенами, как и морское дно, был галечный. Ноги вязли в мелких камешках, отшлифованных водой, которые неприятно скрипели. У самой стены, возле прислоненной к ней лестницы, лежали два трупа. Одному стрела вошла в грудь и вылезла в пояснице. Наконечник был костяной. Свежая кровь смочила его, выкрасила в розовый цвет. Второму разрубили топором голову вместе с кожаной шапкой, заполненной серой овечьей шерстью. Надо было внимательно присмотреться, чтобы разобрать, где мозги, смешанные с кровью, а где шерсть, напитавшаяся кровью. Ступеньки у лестницы были необструганные, шершавые и колючие. Я хватался за них правой рукой, на запястье которой на темляке висела сабля. Левой рукой держал щит над головой. Первый камень, попавший в щит, был маловат, а вот второй долбанул так, что рука заболела в локте. Я наклонил щит, чтобы был лучше обзор спереди и чтобы камни сильнее рикошетили. Впрочем, преодолеть оставалось всего пять ступенек и еще две торчали выше верхнего края стены между зубцами, расстояние между которыми было великовато, я протиснулся без особого напряга, если не считать пожилого милавандца, который попытался зарубить меня бронзовым топором с длинным узким лезвием. Моя сабля отсекла кисть, крепко — пальцы побелели — обхватившую заеложенную рукоять. Милавандец, ставший одноруким, схватился за обрубок возле локтя и одновременно резко отпрянул, перевалился через невысокое, с полметра, внутреннее ограждение сторожевого хода и полетел вниз. Дальше я принял на щит укол копья с бронзовым наконечником, темным, давно не чищенным. Держали копье двумя руками и били снизу вверх, так сказать, по-крестьянски. Видимо, защищать этот участок крепостных стен поставили не лучших бойцов. Отбив щитом копье влево, я сделал шаг вперед и быстрым ударом рассек его владельцу — низкорослому мужичонке лет сорока — впалую грудную клетку наискось от правой ключицы и почти до левого бока. Клинок так легко справился с кожаной курткой, в которую был облачен мужичонка, что меня даже повело вправо вслед за саблей. Следующие метров десять сторожевого хода были пусты, если не считать труп со стрелой в левом глазу, раскинувший руки так, словно загорал на пляже.

Я оглянулся. Сзади меня два ахейца из моего экипажа, облаченные в надежные, железные бригандины, плечом к плечу отбивали нападки защитников города, постепенно продвигаясь вперед, к следующей лестнице, на верхних ступеньках которой появился еще один ахеец с метровым мечом из нержавейки, поблескивающей на солнце. Эти справятся и без меня. Я быстро преодолел расстояние, отделявшее меня от двух милавандцев, лучника и копейщика, пытавшихся остановить моего воина, который поднимался по лестнице. Лучник был молодой, лет шестнадцати. Он довольно туповато, наверное, в горячке, посылал почти в упор стрелу за стрелой в щит, из-за чего тот напоминал плохо выбритого ежика. Меня лучник заметил в самый последний момент, когда клинок сабли уже приближался к его вытянутому, красному и покрытому потом лицу с распахнутым от натуги или удивления ртом. Копейщик повернулся ко мне, прикрылся овальным щитом из кожи, натянутой на каркас из лозы, и выставил вперед свое оружие, не давая подойти и позабыв о том, что сзади сбоку поднимается по лестнице мой воин. За что и был зарублен бронзовым топором на длинной рукояти. Топор похож на датский, только лезвия меньше. Это было главное оружие народа, населявшего Крит до ахейцев, которые сохранили прежнее название топора — лабрис. Лезвие вошло в спину ниже шеи и, наверное, перебило позвоночник, потому что у копейщика мигом ослабли и опали руки. Копье упало плашмя на сторожевой ход и откатилось к внутреннему ограждению. Щит повис на опущенной руке, заведенной, как догадываюсь, в ременную петлю. Ноги вдруг подогнулись, копейщик словно бы присел, а потом завалился влево, на щит.

Я перешагнул через убитого и крикнул ахейцу с топором:

— Прикрывай меня справа!

К нам бежало с десяток врагов. Судя по сравнительно высокому росту, железным шлемам и мечам и деревянным щитам с железными полосами и кругами, это была городская стража или профессиональные военные, может быть, наемники. Ширина сторожевого хода была рассчитана на двух человек, поэтому количество нападающих меня не смутило. Я переместился ближе к зубьям стены, чтобы не ударили с левого бока, где у меня будет «теневая» зона, и, прикрывшись щитом, начал расчищать путь саблей. Справа, чуть отставая, чтобы не мешать мне, помогал ахеец с лабрисом. Работал им славно, как жонглер. Топор — одно из немногих холодных оружий, которым я не владею так же искусно, как саблей или шпагой, поэтому и ценю это умение у других. Сабля из дамасской стали легко половинила тонкие железные шлемы и перерубала или надрубала древки копий. Эта легкость вогнала наших врагов в тоску. Когда их осталось четверо, двое задних развернулись и дали дёру. Оставшихся мы добили: одного я уколол острием сабли в рот, выбив передние зубы, а другой получил лабрисом по шлему, причем рану не было видно, только кровь, стекающую из-под железного околыша. Ахейцу пришлось стать ногой на грудь упавшего врага, чтобы выдернуть топор, застрявший в шлеме.