Первым бросился в атаку командир. Попал мне копьем в щит. Воин, стоявший справа от меня и чуть сзади, ударом меча по наконечнику сбил копье вниз, а я сделал шаг вперед и кольнул угаритца острием сабли в левый глаз с черными зрачком и радужкой на желтоватом белке. Удар был короткий, быстрый и, как оказалось, смертельный. Командир угаритцев, опустив правую руку с копьем и левую с бронзовым щитом, еще стоял какое-то время, но его участие в бою на этом и закончилось. Дальше я сражался с воинами, вооруженными хопешами, которые сильно звенели, ударяясь железные части моего щита, и уклонялся от уколов копьем угаритцев из второй шеренги. Бой длился… черт знает, сколько минут, но, вроде бы, не очень долго. Задние человек пятнадцать удрали еще до того, как погибли все, стоявшие впереди. Среди моих людей погибшими и ранеными были около двух десятков. Пополнив отряд подошедшими дорийцами во главе с Пандоросом, пошел дальше зачищать дворцовый комплекс.

Перед главным трехэтажным зданием был сад с прудом в центре. Стены были оштукатурены, побелены и разрисованы сверху донизу на египетский манер, только персонажи другие — нормальные люди с бородами, ничего звериного или птичьего, и все одного роста, а также галеры и круглые суда под парусами. Перед центральным входом было крыльцо в три ступени из мрамора, у которого были слои и пятна коричневого и бежевого цвета, напоминающие рисунки гор и руин домов. Крыльцо защищал навес на четырех деревянных (специально проверил, постучав рукой) столбах, раскрашенных под этот мрамор.

Первым помещением был зал длиной метров двадцать, шириной двенадцать и высотой четыре с половиной с двумя рядами колонн, явно изготовленных египтянами, потому что стилизованы под папирус, который здесь не пользуется таким же почетом. Пол был мраморный, как и крыльцо. На стенах большие панно из слоновой кости с непонятными мне сюжетами, в которых человеческие фигуры были перемешаны с птицами, зверями и растениями. По самым скромным подсчетам на эти панно ушло столько бивней, что слоны, которым они принадлежали, заполнили бы всю огражденную дувалом территорию, причем освобожденную от построек. У дальней стены на мраморном помосте стоял массивный трон из бронзы, украшенной золотом. Бронза была надраена до золотого блеска, поэтому какому-то моему воину показалось, что трон весь золотой.

— Сколько золота! — воскликнул воин удивленно.

Я не стал его разочаровывать, промолчал. Мы понялись по каменной лестнице на второй этаж. Там налево шла анфилада из четырех комнат, а направо — из семи. Левая, как не трудно было догадаться в первой комнате по копьям, стоявшим в специальных высоких ящиках, хопешам и щитам, висящим на стенах, и двум шлемам и двум нагрудникам, лежавшим на широкой полке, была личными покоями правителя. На макушках обоих шлемов было по три обрезанных, черных, страусовых пера. Во второй и третьей комнате стояли по два стола и шесть больших сундуков из красного дерева. К сожалению, хранились в них всего лишь папирусы с записями на разных языках, в том числе египетском. Наверное, межправительственные и прочие договора. В четвертой комнате была спальня с широченной кроватью с десятком разноцветных подушек, прямоугольных и валиков, раскиданных по покрывалу из нескольких сшитых леопардовых шкур. В двух больших сундуках из черного дерева была сложена мужская одежда из дорогих тканей, а в маленьком — украшения из золота с так любимыми здесь полудрагоценными камнями и жемчугом. Рядом с узким окном, закрытым деревянными жалюзи, на стене висело бронзовое овальное зеркало высотой метра полтора. Я смог полюбоваться собой. Забрызганный чужой кровью, с нетипичной для данной местности внешностью, выгляжу, наверное, по мнению аборигенов жутковато.

Направо была женская половина. Первая комната была для приближенных служанок, а дальше шли богатые спальни с сундуками, наполненными дорогой женской одеждой и обувью, драгоценными украшениями, косметикой. Много было и музыкальных инструментов. Восемнадцать — жены, наложницы и рабыни — женщин и одиннадцать детей находились в последней комнате. Жен, наложниц и детей тут же освободили от дорогих побрякушек и погнали во двор вместе с рабынями, с которыми они теперь сравнялись по статусу. В их жизни начался новый этап, в котором будет не так сытно и лениво, зато и не так скучно.

Ко мне подвели раба-ахейца, обнаруженного вместе с двумя десятками других рабов на третьем этаже, куда я поленился подниматься. Он был стар и беззуб, говорил с пришепетыванием и плямканьем и льстиво смотрел мне в глаза, отвечая на вопросы.

— Где Аммистамру? — первым делом поинтересовался я.

— Ушел со своими телохранителями к главным воротам, — ответил старик.

— Давно? — задал я следующий вопрос.

— Не очень, — ответил он.

— На нем был шлем с тремя черными страусовыми перьями? — высказал я догадку.

— Да, мой господин! — подтвердил раб-ахеец.

— У тебя теперь нет господ, ты — свободный человек, — поставил его в известность.

— Благодарю, мой господин! — проплямкал старый ахеец и полез целовать мне руку.

Ахейцы сейчас очень гордые, не привыкшие гнуть шею. Этот, наверное, давно в рабстве. Потерял всякое представление о человеческом достоинстве.

Оттолкнув его, спросил:

— Где Аммистамру хранит свои сокровища?

В том, что у правителя должна быть богатая казна, я не сомневался. В его покоях не нашли. Значит, хранит где-то в более надежном месте.

— В подвале. Я вам покажу, — произнес старик и пошел первым.

Если бы не он, мы бы долго искали вход в подвал. Стена в этом маленьком, глухом, пустом и темном помещении на первом этаже была обшита дубом, покрытым лакированной резьбой в виде кустарника или низких деревьев. Даже при свете масляной лампы трудно было различить дверь. Открывалась она наружу с громким скрипом и так тяжело, что старик справился только при помощи двух моих воинов. Вниз вела каменная винтовая лестница, довольно узкая. Не представляю, как по ней спускали большие сундуки, которые мы обнаружили внизу. Может быть, в разобранном виде. Подвал был длиной в половину здания и низок в сравнение с комнатами, от силы метр восемьдесят — мне постоянно приходилось наклонять голову, несмотря на то, что снял шлем. Там было сухо и так прохладно, что не хотелось покидать. Благовониями пахло, как в лавке по продаже их. Вдоль двух стен стояли впритык друг к другу простые, лишенные каких бы то ни было украшений, но покрытые лаком, дубовые сундуки с выпуклыми, округлыми крышками с бронзовыми рукоятками в виде кольца, торчащего вверх и закрепленного намертво. В первых пяти сундуках лежало золото в виде песка и самородков. Во второй пятерке — в слитках и украшениях. Затем шли два сундука с золотой посудой, в основном кубки и чаши разной емкости, и один с оружием с золотыми рукоятками и ножнами. Два сундука занимали драгоценные и полудрагоценные камни, в основном лазурит и жемчуг. Дальше шли сундуки с серебром, бронзой, железом. Бронза и нержавеющее железо сейчас почти драгоценные металлы. За ними — с благовониями, каждое отдельно. Потом — с красителями, в основном с пурпуром в маленьких кожаных мешочках. Если при открытии первых сундуков мои воины восклицали радостно и восхищенно, то потом пялились молча, потеряв от удивления дар речи. Такого богатства они никогда не видели, более того, даже представить себе не могли.

— Выносите все во двор, — приказал я. — Если сундуки не будут пролезать по лестнице, возьмите наверху корзины, кувшины, куски материи и перекладывайте в них.

После подвала во дворе было слишком светло и жарко. Пару минут мои глаза привыкали к яркому солнечному свету, после чего разглядели стройного юношу лет тринадцати, одетого в тонкую пурпурную рубаху. Курчавые черные волосы были заплетены сзади в три косы. Над пухлой верхней губой был черный пушок, а на щеках и подбородке торчали редкие черные волосины. Вокруг глаз сине-красные «очки боксера». Из ссадины на лбу вытекло немного крови, ее размазали, и засохла бледно-красным пятном. Судя по всхлипу одной из жен Аммистамру, это его сын.