– Жижа! Жижа!

– Дрянь!

– Грязь!

А некоторые как-то отрешенно смеялись.

Девушки, как попугаи, повторяли сказанные Иолой слова, не понимая даже их смысла. Иола закатила глаза. Опять.

Девицы не успокаивались, а только сильнее буянили. Всех как будто вмиг заразили бешенством. Начинался переполох. На шум прибежали другие надзирательницы. Пытались успокоить всех сначала строгостью, а потом запугиванием и угрозами, обещаниями наказать за неправильное поведение. И потихоньку девушки стали одна за другой успокаиваться.

Все воспитанницы были умственно неполноценными. Из-за психических отклонений их отправили в специальный монастырь.

Воспитанницы монастыря думали почти как маленькие дети. И вели себя так же. Иногда, конечно, Иола замечала у них какие-то проблески сознания. Они будто приходили в себя, становились такими, как все. Но потом что-то происходило, и сознание их снова путалось, они начинали смеяться на пустом месте.

Жить с такими – дело трудное. Иногда Иола себе не признавалась, но, казалось, будто сходила вместе с другими с ума. Это ее пугало. Наверное, именно этого и добивался Верховый суд, когда приговорил Иолу к ссылке в монастырь Хаян. Хотели свести ее с ума.

Иола ощущала себя здесь очень одинокой. Но ничего, она к этому уже привыкла. Эти люди, которых называли умственно отсталыми, время от времени, конечно, ее выбешивали. Но, в отличие от «нормальных» людей, они были чисты, не коварны и не хитры. Они не плели против нее заговоры, не замышляли ничего плохого. А таких людей Иола, увы, за всю свою жизнь мало повидала.

Когда девиц успокоили и заставили есть жалкое подобие каши, сестры отошли в сторонку и стали перешептываться. Иола прислушалась. Но разобрать, что именно говорят надзирательницы, не удалось. Кажется, та сестра, что должна была следить за порядком во время обеда, пожаловалась на Иолу и сделала ее виноватой в случившемся переполохе.

Вот же. Ей снова влетит. Не хотелось, чтобы ее снова запирали на неделю, лишая единственного наслаждения – прогулок. И так воспитанницам разрешают гулять во дворе всего раз в день под строгим и чутким наблюдением сестер. Тем более прогулка длится так мало, что им даже насытиться нельзя.

К ней подошла старшая надзирательница.

–Иола, встань из-за стола.

Девушки склонились над серой кашей. Видимо, их достаточно запугали. Только иногда любопытные глазки поглядывали исподлобья на Иолу.

– Я ем, – ответила Иола, брезгливо помешивая кашу деревянной ложкой.

– Повторю последний раз, – строго предупредила сестра, – встань из-за стола!

В прошлый раз, когда Иола не послушала их указаний и вдобавок еще попробовала сбежать из монастыря, они поймали ее заперли в тесном, – очень тесном – помещении, где была одна твердая, как камень, скамья и больше ничего. Ни окон, ни личных вещиц, которыми она себя время от времени отвлекала от скуки. Там ее продержали целую неделю. Она не видела ни света, ни людей. Еду приносили всего раз в день, воду – два раза. Нет-нет, туда больше ни шагу.

Иола неохотно встала и повернулась к сестре. Это была крупная женщина, с широкими плечами и строгими чертами лица. В уголке ее тонких губ росла большая и довольно неприятная бородавка. При разговоре со старшей сестрой Иола все время пялилась на бородавку и не могла сосредоточиться на словах. И сестра это замечала. Иола всегда думала, что это надзирательницу, скорее всего, раздражало. Но та никогда не показывала сердитости. Никогда.

– Это ты устроила переполох за столом? – твёрдо поставленным голосом спросила она.

– Не-а, они сами.

– Не признаешься?

– Я ничего не сделала, – настаивала на своем Иола, переместив взгляд с большой бородавки на стальные глаза сестры, – ничего.

Последнее слово она произнесла довольно медленно, растягивая каждую буковку, чтобы ее точно поняли.

– Хорошо, – кивнула старшая сестра, – тогда я вынуждена отправить тебя в одиночную комнату.

– Нет, – возразила Иола, гневно расширив глаза, – нет и еще раз нет!

Но ее не слышали.

– На неделю, – продолжила сестра без каких-либо эмоций, глядя на Иолу в упор , – если признаешь вину, то через неделю выйдешь.

– А если нет? – прошипела Иола.

– Тогда еще недельку посидишь, – пожала плечами сестра, – все просто.

Как только Иола представила эту одиночную комнату, как будет там находиться целую неделю совершенно одна, никуда не выходя, ее затрясло от гнева и отчаяния.

Тогда Иола поспешила признаться:

– Хорошо, я виновата. Из-за меня случился этот беспорядок. Я виновата, признаю.

Старшая сестра оставалась хладнокровной, глаза оставались такими же равнодушными.

– Ты молодец, что призналась, но посидеть неделю в одиночной комнате тебе не помешает.

Иола рассердилась. По указанию старшей сестры к ней подошли надзирательницы, схватили за локоть и хотели повести в знакомую сторону, но Иола отбивалась. Напрасно. Четверо против ее одной – бессмысленная попытка освободиться.

– Черти бы вас побрали! – крикнула Иола.

Тут неожиданно надзирательницы остановились. Их настороженные взгляды устремились куда-то назад. Иола обернулась. К стенам монастыря стремительно приближались люди в темных одеяниях, на черных лошадях.

Сестры посмотрели на старшую сестру. И в их глазах Иола прочла настоящую тревогу.

Иолу продолжали крепко держать, хотя она больше не брыкалась. Ей стало любопытно, кто эти всадники и зачем прибыли в столь отдаленные земли.

Старшая сестра вышла им навстречу. Она вставила в замочную скважину ключ, повернула несколько раз и потянула ворота на себя. Старые петли заныли.

Один из всадников спрыгнул с лошади, приблизился к сестре почти вплотную и заговорил. Другие остались в седлах. Иола не могла разглядеть лица всадников, спрятанные за капюшонами темных плащей. Кто эти люди?

Сестра отрицательно покачала головой. Всадник продолжал говорить, помогая себе рукой, как это часто бывает при желании кого-то уговорить. Но сестра упорно качала головой, будто с чем-то не соглашалась. Иола впервые заметила, как лицо сестры помрачнело. Впервые за все время ее проживания в монастыре выражение лица старшей надзирательницы изменилось! Невероятно! Что же они там обсуждают такое?!

Иолу охватило любопытство. Как ей хотелось быть там, возле ворот, и подслушать, что они говорят. Но хватка надзирательниц не ослабевала. Вот же приставучие!

Старшая сестра снова покачала головой, а потом вернулась к другим надзирательницам. Ее взгляд – разгневанный и недовольный – упал на Иолу.

–В одиночную комнату ее, чего стоите столбом! – крикнула сестра.

Иолу увели. Ее втолкнули в совсем крошечное помещение, где и двух шагов сделать было невозможно, закрыли за ней дверь на замок и ушли.

Иола осталась в этом сыром и холодном чулане одна. Как она была голодна! За время, проведенное в монастыре, Иола совсем исхудала, стала походить на тонкую тростиночку. Лицо стало бледным от недоедания, недостатка солнца и воздуха.

Вот и теперь живот болезненно урчал от голода, желудок сводило от острых спазмов. Сами свою кашу никогда не пробовали, но воспитанниц заставляли набивать ею рты!

Обычно сестры ели в другом месте, не рядом с воспитанницами. И Иола видела их стол, заставленный нормальной едой. В то время как воспитанницы питались одним варенным рисом, у сестер к рису прилагалось мясо и подлива. Справедливо? Нет!

Ладно, если бы только Иолу кормили, как заключённую. Но зачем травить подобной едой других, невинных, девушек Иола не понимала. Она, возможно, заслужила такое отношение, учитывая ее прошлое… Но те девушки не такие, как она. Они хорошие.

Теперь придется провести целую неделю в тесной каморке!

Иола отчаялась. Воспоминания о прошлой жизни отдалённым эхом звучали ее в голове, а перед глазами проносились смутные картинки. Могло ли быть все иначе? Могла бы она так не поступать? Наверное, нет. Другого выбора ей на тот момент не дали. Вынужденная мера, так сказать. Все случилось из-за надменного братишки…