На языке у Вигеля вертелся вопрос: «И что вы предпочтете?» — однако он сдержался и сказал совсем другое:

— Но послушайте, мсье, работа вам была предоставлена, предоставлена, если не ошибаюсь, в полном соответствии с вашей рекомендацией. И надо сказать, мсье Бетанкур не всем оказывает подобные любезности. Наняться рисовальщиком на фарфоровый завод не так легко. А вы что наделали? Заломили такую цену, что у министра финансов волосы зашевелились на голове! Три тысячи рублей в год! Это же плата главному архитектору на большом строительстве! Само собою, вам отказали. Вы что же, не понимали, что откажут?

Монферран посмотрел на Вигеля своими ясными синими глазами и ответил, опять улыбнувшись:

— Понимал. Я на то и рассчитывал.

Начальник канцелярии усмехнулся:

— Ну да. Вам не захотелось разрисовывать сервизы, будучи архитектором. А мсье Бреге в своем письме называет вас именно хорошим рисовальщиком, ибо сам не архитектор и об архитекторских ваших способностях ничего написать не может. Но ваш хитроумный ход плохо для вас закончился. Мсье Бетанкур два раза подряд давать рекомендации не станет, он ни с кем не нянчится.

— Понимаю, — просто сказал Огюст, — потому я и пришел не к нему, а к вам.

— А чем я могу быть вам полезен? — уже не без ехидства спросил Филипп Филиппович.

— Разве не вы в основном нанимаете служащих в Комитет? — спросил Монферран.

— Положим, если и я… Хотя, как вы понимаете, правом личного выбора я здесь не располагаю, я только чиновник. А вы что же, хотели бы войти в состав Комитета? И в какой сфере градостроительства желаете проявиться или, может быть, начальствовать?

Огюст и бровью не повел в ответ на эту явную издевку и так же спокойно отпарировал:

— Я еще слишком мало знаю Петербург, мсье Вигель, чтобы взять на себя такую ответственность. Но я слышал, что вам требуется начальник чертежной мастерской. Может быть, на эту должность я вам подойду?

— Может быть, и подойдете, — задумчиво произнес Филипп Филиппович, все с большим интересом разглядывая молодого архитектора. — Только на этой должности вас может утвердить один Бетанкур. Он и никто другой.

— Разумеется. Однако мне говорили, что он обычно прислушивается к вашим советам и уважает ваше мнение.

Стрела была точно направлена в цель. Бледные, рано утратившие свежесть щеки Филиппа Филипповича покрыла пунцовая краска.

— Даже если вы льстите, мсье Монферран, то красиво это делаете! И все-то вы слышали, и все-то вы знаете. Да, Бетанкур меня здесь не держал бы, если бы мне не доверял. Но у него очень строгий подход к вопросам такого рода… Правда, советы он иногда слушает, но чаще — советы, исходящие не снизу, а сверху. Хм! Я могу предложить вас на должность начальника чертежной и даже обещаю вам, что сделаю это, ибо вы мне нравитесь. Не улыбайтесь, действительно нравитесь. Перед тем как вы сюда вошли, я придумывал, как бы вас спровадить, а сейчас думаю, как сделать, чтобы вы остались в Комитете. Да! Но мсье Бетанкур может отклонить мою просьбу. Генерал наш суров.

Огюст на миг опустил глаза, потом поднял их и тихо сказал:

— Но вы тогда напомните генералу, что мое имя известно его величеству императору, и что у императора хранится альбом с моими проектами, который я имел честь ему преподнести два года назад в Париже. Быть может, одобрение его величества, которое он мне высказал письменно, станет тем самым «советом сверху», о котором вы сейчас говорили.

Вигель улыбнулся:

— Бетанкур знает о вашем альбоме, будьте покойны. Еще когда вы две недели назад впервые здесь появились, он велел справиться, кто вы такой и откуда взялись, и знает ли вас кто-нибудь где-нибудь. Вы в России, мсье, здесь нельзя без этого. Однако же, что греха таить, сам император никакого интереса к вам с тех давних времен не проявлял, а спрашивать его мнения по поводу устройства вашего в Комитет генерал, само собою, не станет. Но я действительно напомню его светлости, что император отнесся к вам благосклонно. Словом, вы можете рассчитывать на мою поддержку, но обещать ничего точно я вам не могу. Через несколько дней зайдите ко мне.

Этой фразой господина начальника канцелярии разговор, однако, не закончился, и полчаса спустя оба молодых человека вместе вышли на улицу и зашагали по нарядной, ослепительной в лучах июньского солнца набережной Невы.

— Куда вы направляетесь, мсье? — спросил Вигель, рассчитывая узнать, где поселился столь заинтересовавший его француз.

— Мне нужно сегодня сделать еще один визит, — с прежней своей великолепной улыбкой ответил архитектор, — но сейчас… (тут он взглянул на часы) сейчас еще рано. Быть может, вы позволите пригласить вас отобедать?

Из предыдущих речей Огюста проницательный господин Вигель легко догадался, что с деньгами у архитектора более чем туго и что он находится сейчас на пороге самой отчаянной нужды. Кроме того, и щегольской костюм, так ловко сидевший на ладной фигуре мсье Монферрана, был тот же самый, что поразил чиновников Комитета две недели назад, стало быть, единственный.

К чести своей Филипп Филиппович несколько секунд медлил с ответом. Но тут же утешил себя тем, что отказ может обидеть француза.

— Извольте, — поклонившись, ответил он.

И они зашли в подвернувшуюся на пути ресторацию.

Заказав превосходный обед для своего нового знакомого, сам Огюст почти не притронулся к еде, объяснив это тем, что пообедал перед посещением канцелярии и что вообще старается днем есть меньше, чем утром, ибо в его роду многие были склонны к полноте. Он только пощипывал шпинат да небрежно отпивал из бокала отменный темный портвейн.

«Ей-же-ей, лихой малый! — про себя подумал Вигель, уписывая зайчатину с укропом, наслаждаясь лещом в сметане и с тоскою переполненного желудка посматривая на блины с медом. — Ей-же-ей, надо уметь так держаться!. Но этак он к концу обеда упадет в обморок!»

Однако Монферран смотрел на господина начальника канцелярии с таким очаровательным и милым весельем, так непринужденно беседовал с ним, так равнодушно взирал на пустеющие тарелки, наконец так спокойно отодвинул и свой шпинат, не съеденный даже до половины, что у Вигеля зародились сомнения.

«Черт его знает, а может быть, и в самом деле, ему есть не хочется? Эдакое самообладание для неустроенного, мягко говоря, человека… притом же совсем молодого, невероятно… А впрочем, не старше ли он, чем кажется?»

Под каким-то благовидным предлогом Филипп Филиппович в разговоре осведомился, сколько лет его возможному протеже. И услышал:

— В январе исполнилось тридцать.

Вигель чуть не поперхнулся портвейном.

— Ба! И мне столько же… Но я вам не дал сразу больше двадцати пяти.

Огюст вздохнул:

— Боюсь, что и мсье Бетанкур тоже. Такое уж лицо! Вы ему скажите, пожалуйста, что я не мальчик, как он, возможно, думает.

— Скажу, скажу, — смеясь, пообещал Филипп Филиппович.

Через некоторое время молодые люди дружески распрощались, и Огюст зашагал пешком по направлению к Конюшеной площади, неподалеку от которой, в одном из самых дешевых трактиров, находилось его нынешнее пристанище.

По дороге ему, как назло, все время попадались лотошники с пирожками и торговки сластями, вертевшие перед собою разноцветные связки пряников, и он мысленно посылал их ко всем чертям, ибо все его мужество ушло на угощение господина Вигеля, как и, увы, почти все содержимое его кошелька.

Когда он сворачивал с Невского проспекта на набережную Екатерининского канала, навстречу ему вдруг вывернулась летящая во всю мочь лошадиной четверки карета. Проезжая часть была в этом месте довольно узка, почти целиком покрыта лужами, оставшимися после недавно прошедших обильных дождей. С ужасом увидев широкий веер брызг, окруживший карету, Монферран шарахнулся от нее в сторону и почти вплотную притиснулся к стене дома. Однако брызги достали его, и несколько капель грязи задрожали на рукаве фрака.

— Невежа! — закричал молодой человек вслед кучур, одновременно выхватывая из кармана платок, чтобы успеть смахнуть капли, покуда они не впитались в ткань.