Егор Лексеич подумал, что Арояну жаль терять его, Типалова. Вопрос «ты?» означал досаду Арояна: обидно, что Алабай наметил жертвой Типала. Но встревать в разборки бригадиров хозяину станции не дозволяли правила. Ароян их соблюдал. И никогда не давал воли своим симпатиям. Алабай и Типал должны разобраться сами. И не на станции Татлы.

— Прости, Геворг, — криво улыбнулся Егор Лексеич. — Что-то мне всякая дрянь мерещится…

— Такая работа у нас, — согласился Ароян. — Со всякой дрянью… Кстати, Егор, должен предупредить. В Белорецкой зоне объявлена тревога, сбежала рецидивистка. Скоро сюда, на станцию, прилетит вертолёт со спецназом, будут проводить обыск и опрашивать свидетелей. Подчисти хвосты, если что.

— Да нечего мне чистить, — соврал Егор Лексеич. — Спасибо за кофий.

Он вышел из мотрисы на улицу и ладонью прикрыл глаза от солнца. Станция жила обычной жизнью. На перроне ворочались автопогрузчики, бригады отдыхали, возле казарм на верёвках сушилось бельё.

Егор Лексеич шёл к своему домику и думал об Арояне. Старый приятель без колебаний отдал его, бригадира Типалова, на съедение Алабаю. Так, блядь, положено. А чего можно было ждать от Геворга? Он не воспитательница в детском саду. На памяти Егора Лексеича Геворг Агазарыч трижды приговорил бригадиров к смерти. Ароян дозволял ошибку только один раз: только один раз бригадир мог подсунуть ему бревно-пустышку вместо «вожака». Вторая ошибка — и Ароян объявлял мошенника вне закона. Это означало, что любой бригадир при встрече обязан пристрелить пидараса. Если не пристрелит, если отпустит — то его самого объявят. Наглого Спайфера убили на Зилаире. Хитрожопого Чингачгука — на Таганае под Откликным Гребнем. Свирепого Хабиба Егор Лексеич вальнул у горы Юрма. После Хабиба Ароян зауважал Типалова, и они даже сдружились… Геворг оценил, что бригадир Типалов понимает меру его, Геворга, ответственности перед теми, кому он, Геворг, сдаёт «вожаков». На кону — огромные деньги и репутация Геворга.

Домик, в котором разместилась бригада Егора Лексеича, при свете дня выглядел неважнецки: обшарпанный, с диким бурьяном под окнами. Ожидая бригадира, Фудин, Матушкин, Костик, Серёга, Маринка и Талка играли в карты; они сидели на ящиках, а столом им служил дощатый барабан — катушка от кабеля. Озабоченный Егор Лексеич молча прошагал мимо.

В кухне Алёна готовила завтрак на бризоловой плите.

— Кушать скоро будем, Егора, — предупредила она. — Не теряйся.

Алёна была вся домашняя и мягкая, Егор Лексеич погладил её по заду.

— Потом составь список продуктов на две недели, — сказал он, — и отнеси Татаурову… И ещё, Алён… Мне надо, чтобы ты выведала у него про Алабая.

— Дак как? — удивилась Алёна. — Нельзя болтать такое, сам знаешь…

— Ну, по-бабски расшевели его, ага? Очень требуется!

Егор Лексеич снова погладил её. Он не сомневался: Алёна всё сделает.

Митя почему-то ещё не встал, лежал на полу в комнате, закутавшись в спальный мешок с головой. Егор Лексеич пихнул его ногой:

— Митрий, подъём. Сходи к Арояну, хозяину станции, это мотриса — красно-жёлтая такая. Там твоей помощи ждут.

— У меня голова болит, — глухо сказал Митя.

— Не маленький уже. Съешь таблетку у Алёны и сходи.

Потом Егор Лексеич нашёл Холодовского. Тот сидел в пустой комнате на подоконнике и что-то смотрел в планшете. Егор Лексеич прикрыл дверь.

— Саня, атас! — прошептал он. — На станции шмон готовится, вояки летят. Щука нас выдаст. Надо её того… нейтрализовать.

Холодовский выключил планшет и внимательно глянул на бригадира.

— И что ты предлагаешь?

Егор Лексеич мрачно усмехнулся:

— Уведём в лес и кончим. А что ещё нам сделать?

— А ты сможешь в таком состоянии коллигенты определять?

Алик Ароян не ожидал, что у бригадира Типалова столь молодой Бродяга — его, Алика, ровесник. И не ожидал, что Бродяга явится еле живым: зелёным, с тошнотой и дрожащими руками. Похоже, этот лесоруб подыхал с похмелья.

— Я не с похмелья, — ответил Митя на незаданный вопрос. — Не знаю, почему мне так плохо… Вчера я целый день под излучением пробыл — может, в нём причина…

Он посмотрел на индикатор на запястье, но ничего не понял.

Всю ночь его мучили кошмары, но утром Митя понял: это было что-то другое. Что-то происходило с его физиологией. У мотрисы его вырвало какой-то желчью, в которой темнели странные волокна, будто он наелся травы, хотя травы он, конечно, не ел. И кошмары не исчезли, как исчезают сны: они будто бы распались на клочья, но плавали во взбаламученном сознании, словно тина в болотине, то сцепляясь друг с другом, то выворачиваясь наизнанку. Стоило расслабиться, и сквозь реальный мир проступали какие-то образы: бетонные стены; неестественно густые хвойные лапы; голубые мониторы компьютеров; тухлая вода, в которой он тонул; лица людей, которые с жаром объясняли ему что-то непонятное… Голоса звучали как бред: «Синапсическая трансгрессия стабильна… Нейронный виброконтур цикличен по интегралу… Диплоидная апперцепция вышла за пределы инфополей…» Митя догадался, что это были его воспоминания. Его прошлое искало путь к восстановлению и нарушало ощущения от настоящего, потому что физиологию перестраивала радиация.

— Ну, давай попробуем поработать, — с сомнением согласился Алик.

Отец отправил его проверить «вожаков» с Бродягой Егора Лексеича. Алик повёл Митю к вагону-платформе, уже загружённому штабелем брёвен. Сам Алик нёс молоток и связку длинных металлических стрел с обратными шипами на остриях, Митя тащил две алюминиевые приставные лесенки.

— Мне надо просто убедиться, что все стволы — коллигенты, — пояснил Алик. — Ну, «вожаки» по-вашему. Ты ведь умеешь определять их рукой?

— Я знаю, что такое коллигенты, — ответил Митя. — И способ знаю. Он лишь выглядит тактильным, на самом деле это биоэнергетический резонанс.

Алик покосился на Митю с удивлением.

Вагон с «вожаками» стоял поодаль, штабель был укреплён стропами. Митя подошёл, прислонил лестницы к борту вагона и без подготовки положил ладонь на шершавый срез ближайшего бревна. И сразу почувствовал тепло.

— Коллигент.

Алик тотчас принялся вколачивать в бревно длинную стрелу.

— Зачем это? — спросил Митя.

— Метка. Стрелу уже не вытащить, пока бревно не распилят. А на неё намагничены данные отца. Каждое бревно пять тысяч стоит.

— Сколько? — сквозь дурноту изумился Митя.

— В среднем пять тысяч. Хотя зависит от размеров.

— Егор Алексеич платит работнику по пятьдесят рублей за бревно…

Митя с трудом подсчитал в уме: примерно пятьсот рубляней с «вожака» уходит на лесорубов. Ну, ещё пятьсот — на саму работу. А четыре тысячи делят меж собой бригадир и приёмщик. Это огромная прибыль, огромные деньги…

— Наш бригадир — очень богатый человек, — сделал вывод Митя.

— Не богаче моего отца, — хмыкнул Алик. — Давай за дело.

Забираясь по приставной лестнице, Митя трогал брёвна — все оказывались тёплыми, а потом Алик взбирался по своей лестнице и вбивал стрелу.

— Зачем армия так переплачивает? — наконец спросил Митя. — Неужели там не знают, во сколько действительно обходится каждый ствол?

— А при чём здесь армия?

— Это же армия закупает коллигенты… Для изготовления пиродендрата…

Алик даже промазал молотком по стреле.

— Ты чего? — он посмотрел на Митю. — Делать взрывчатку из коллигентов всё равно что делать канализационные трубы из золота! Весь объём добытых у нас коллигентов идёт за границу! У отца партнёр — «Дойче Фитроник».

— Не понял! — искренне признался Митя.

— А чего тут не понять? Древесина коллигентов — это нейлектрическая ткань. Ведь нервная система подобна электронной микросхеме, чипу: те же тончайшие провода, те же слабые электротоки. Нейлектрическая ткань — это биологическая микросхема, только на два порядка сложнее, умнее. Я, конечно, утрирую, но суть ясна. Нейлектрические ткани — основа фитроники, а это и компьютеры, и материалы, и сверхъёмкие аккумуляторы, и программируемая медицина, и сельхозкультуры, и вообще всё. Запад — он на фитронике.