— А чё Митяй не у нас-то?.. — беспомощно пробормотал Матушкин.

Егор Лексеич ударил его в скулу с таким чувством, будто Матушкин и правда его оскорбил. Матушкин кувыркнулся на землю.

Митя почувствовал, что и у него в груди закипает.

— Что вы мордобоем докажете, Егор Алексеич? — зло и громко спросил он. — Гарантий, что стрелять не будут, вы дать не можете! А «вожаки» только вам нужны! Войны-то ведь нет, чего скрывать?..

Егор Лексеич цапнул его пятернёй за лицо и толкнул назад — Митя тоже полетел в траву. А Егор Лексеич кинулся к Фудину, схватил за шиворот и почти забросил на капот мотолыги. Потом пинком поднял на ноги Матушкина.

— Всё! — прохрипел он. — Конец базару!

Маринка развернулась и молча полезла с капота мотолыги в отсек. Серёга — за ней. Фудин — за Серёгой, Матушкин — за Фудиным.

Управлять мотолыгой оказалось не так-то просто, и ехать по дну мелкого Инзера было нелегко. Движок ревел, руль прыгал у Серёги в руках, машина тряслась, елозила и плясала, и удары камней в стальные гусеницы ощущались увесистыми зуботычинами. Но Серёге нравилось. Это было как борьба. Серёга выискивал взглядом путь, определяя по струям воды, где ровная галечниковая россыпь в русле, где быстроток по рытвине, где затаившийся валун. Мотолыга то ползла, то спотыкалась, то соскальзывала юзом, то плыла. Перед капотом бурлил пенный бурун, порой волна доплёскивала почти до крышки моторного отделения. Слева над лесом в слепящем закате слитно темнел гребень хребта Нары, справа вздымался ярко освещённый зелёный купол Ямантау с облезлой вершиной. Серёга не жалел, что не уступил Маринке.

От поворота распахнулась длинная протяжённость створа, Серёга увидел вдали ржавый мост. Простая прямая ферма опиралась на забетонированные береговые склоны. За ёлками по дамбе к мосту подбегала железная дорога. А по рельсам неспешно катился громоздкий путеукладчик с крановой стрелой. Серёга заметил людей и на мосту, и на платформе путеукладчика.

— Эй! — крикнул Серёга бригаде через плечо. — Мы на рубеже!..

Калдей с гранатомётом, сопя, полез в заднюю часть десантного отсека — стрелять из гранатомёта следовало оттуда, чтобы никого не задеть выхлопом.

— Закрывайтесь! — скомандовал Серёга.

У борта с автоматами остались Фудин и Маринка; все прочие легли, как получилось, на дно отсека и закинулись спальными мешками, чтобы не было понятно, кто где. Мотолыга изготовилась к бою — к прорыву под мостом. Серёгу колотило от напряжения. На полу десантного отсека под спальниками Алёна всем телом навалилась на Костика, закрывая его собой, и Матушкин молча заполз на Талку сверху; Талка всё поняла и не дёрнулась.

Алабаевцы увидели мотолыгу. Фигурки на мосту и на путеукладчике мелко засуетились, и наконец грянули первые выстрелы, хотя их и заглушил рёв дизеля. Перед мотолыгой взлетел невысокий фонтан воды с камнями — взрыв гранаты. Слева быстроток вспорола цепочка белых бурунов — очередь из автомата. Потом впереди снова взметнулся фонтан, стороной просеменили ещё две очереди. И Серёга вдруг понял: алабаевцы пугают их и не желают подбить по-настоящему. Егор Лексеич был прав, пусть поначалу и казалось, что врёт. Серёгу затопила горячая симпатия к бригадиру. Это ведь бригадир дал Серёге упоительное право командовать мотолыгой, это он догадался про ложную засаду… Надо держать сторону Типалова!

— Долбай по «спортсменам»! — не оборачиваясь, закричал Серёга своим стрелкам. — Они на понт нас берут!

Всё вывернулось наоборот: ловушка, предназначенная для бригады Егора Лексеича, превратилась в ловушку для бригады Алабая. Серёга торжествовал от собственной силы и победной неуязвимости.

Калдей бабахнул из гранатомёта, и в ёлочках рядом с путеукладчиком тотчас полыхнуло. Фудин и Маринка ударили по мосту; для прицельного огня мост находился слишком далеко, но алабаевцы сразу побежали с него к берегу, чтобы укрыться за насыпью железнодорожного полотна. В пене и брызгах мотолыга упрямо ползла вперёд, хлеща противника с дальней дистанции.

Митя и Егор Лексеич, конечно, услышали пальбу на створе перед мостом. Харвер шагал неторопливо, будто на прогулке, и казалось, что глухая лесная речка безлюдна на сотни вёрст, но это было не так. В маленькой кабине Митя стоял, нависая над плечом Егора Лексеича, и цеплялся за поручень. Светились мониторы, на кронштейне покачивалась перчатка гаунтлет-пульта. Мясистое, с толстыми складками лицо бригадира Типалова оставалось брюзгливо-спокойным. Егор Лексеич рассчитывал прибыть к мосту, когда схватка уже завершится. Если мотолыга потерпит поражение, харвер успеет уйти в чащу.

— Вы их на смертельный риск отправили! — зло сказал Митя.

Егор Лексеич чуть-чуть поморщился.

— Тебе-то какое дело? — хмыкнул он.

Митя понимал, что Егор Лексеич отвечает привычной демагогией. Гнев у Мити вызывала бессовестность ситуации, а не угроза лично ему.

— Такая уловка меня не убедит, Егор Алексеич. Я же не дурак.

— По-моему, так дурак, — уверенно возразил Типалов. — Ты же ничего не прорубаешь за нашу жизнь. Ты молодой. Городской.

— Всё я прорубаю! Вы — лжец! Корыстный и жестокий человек!

— Да без разницы, какой я. Главное — какие они.

Кабину плавно качало. Егор Лексеич вдруг улыбнулся:

— Вы, пиздуны городские, всё время рвётесь им чё-то дать, а им ни хуя не надо. Им в ломы иметь даже то, что есть. Это их давит. Им нужно, чтобы с них отнимали. Кто отнимает — тому они с охотки и подчиняются.

— Чушь несёте! Врёте про войну, которой нет, чтобы денег заработать!

Егор Лексеич возмущённо фыркнул — как фыркала Маринка:

— Война, Митрий, это способ всем пожертвовать. А они жопу рвут — ищут способ избавиться со всего. И война им за самый раз. Неважно, настоящая или нет. Побеждают они, или их бьют. Главное — скинуть, что невмоготу тащить. Волю свою, соображенье, удобства там всякие… На хуй оно им надо.

— Да они заработать пытаются, потому что бедные!

— Зашибать бабло — то же самое, что война. Ради бабла тоже можно всем пожертвовать. Получил ты бабло или нет — похуй. Лишь бы всё свалить с себя. Заебало этот груз волочить. Так устроен человек, Митрий. Дотянешь до моих лет — согласишься, что верно говорил дядя Егор.

— Не вы первый заявляете, что мечта человека — подчиниться энтропии. Так утверждают все, кому выгодно, чтобы люди деградировали!

— Ежели мне с того польза, так оно не значит, что я не прав. Смотри сам… Облучение — оно обтёсывает человека со всего лишнего. И остаётся Бродяга. Идёт куда глаза глядят, жрёт ветки. Это и есть человек по его природе.

— Почему же тогда все поголовно в лес не уходят?

— Так даже за это храбрости не хватает. Порядок — он ведь держит… А вот как объявится командир, который всё заберёт и погонит под облучение, — так и пойдут. Сопротивляться не будут.

— Не все же, наверное, в командировки ездят! — отчаянно возразил Митя.

— Тут с бригадира зависит, — самодовольно кивнул Егор Лексеич. — Кто что предложит. Денег заработать. Стране послужить. Городских наказать. Пиндосам или китаёзам подляну сделать. Муха вон по лесам скакать согласна просто за приключения. В общем, оправдание подсунуть — задача бригадира. Насколько он понимает, чего бригада хочет, настолько и хорош. А я сразу за всё предлагаю. Поэтому я лучший. Разве с меня кто-то съебался? Да никто!

А мотолыга в это время уже приближалась к мосту. Под его фермой Серёга видел сброшенную рельсово-шпальную секцию: слегка изогнувшись, она стояла поперёк пути, словно забор. Между шпал бурлила вода. Маринка и Фудин лупили по ферме очередями из автоматов — на ржавом железе полыхали искры. Калдей, грузно ворочаясь в корме, изредка бабахал из гранатомёта по громадине путеукладчика на дамбе, который уже заворачивал в сторону переезда. Но алабаевцы по мотолыге не стреляли. Они палили куда-то по лесу — Серёга не мог понять куда. Там стряслось что-то странное и неожиданное. Что-то изменилось. «Спортсменам» почему-то стало не до лесорубов.