Егор Лексеич убрал телефон.

— То, что Алабай вам наболтал, — всё мудотень, — внушительно сказал он. — Башкой работайте. Хули, что у него бойцов больше? Мы же не врукопашную пойдём. Хули, что у него наш Бродяга? Мы вчера «вожаков» отметили больше сотки — это ебать сколько!.. Дело упирается в другое. В трелёвочник. Если мы расхуярим Алабаю трелёвочник, «спортсменам» кранты. Ясно?

Егор Лексеич достал планшет для коптера.

— Теперь сюда смотрим. Вот щебёночный завод. Трелёвочника не видно. Значит, Алабай загнал его куда-то внутрь через эти большие ворота с торца.

Егор Лексеич щёлкнул ногтем по экрану. Коптер снял сверху обширную серо-зелёную пустошь с холмами. С краю располагались здание небольшого завода и комплекс сложных железных сооружений, от них через пустошь тянулись тонкие линейки мостов. Завод дробил на щебень каменные обломки, извлечённые из Ямантау при строительстве объекта «Гарнизон». В здании находились силовые агрегаты, железные сооружения были дробилками, мосты — транспортёрами. А пустошь была площадкой для склада дикой породы, доставленной грузовиками, и произведённой заводом щебёнки.

— Когда чумоходы начнут громить завод, Алабай постарается смотаться на трелёвочнике. А мы должны встретить его у ворот. Вы — на мотолыге, я — на харвере. И уебошим трелёвочник с базук. После этого Ямантау за нами. Партизанить «спортсмены» не будут, если вообще выживут. Так что, мужики, Алабай сам себя закопал. Готовьтесь давайте, скоро мотолыга приедет.

Мотолыга приехала через полчаса. Скрежет стальных траков по ржавым рельсам был слышен издалека. Егор Лексеич и его бойцы уже выбрались из капонира и ждали возле товарных вагонов. Мотолыгу вела Маринка.

— Муха, вылазий, — распорядился Егор Лексеич. — Ты мне понадобишься на харвере. Мужики, выгружайте здесь всё спальное, жратву и мотопилы, а сами давайте налегке в коробочку.

— Егора, а куда направляешь? — спросила через борт Алёна.

— На Межгорье.

— Мне-то как? Можно с Костичком остаться?

— Не возражаю, — ответил Егор Лексеич.

— Чё, мам, ты липнешь ко мне, как баба? — прошипел Костик.

Он злился, потому что Митяй обнаружился живым, пускай и в плену. Придётся как-то выпутываться, когда дядя Егор потом выкатит ему, Костику, предъяву за нападение на Бродягу. А дядя Егор выкатит, это без байды.

— Шеф, кто у нас главный? — деловито осведомился Фудин.

— Я! — подскочил Костик, надеясь командованием заслужить прощение.

Маринка стояла рядом с Егором Лексеичем какая-то тусклая, понурая и уже не рыпалась занять важное место.

— Ты и командуй, Фудин, — подумав, решил Егор Лексеич.

А кого ещё назначить командиром? Сопляка Матушкина? Тупого Калдея?

— С Межгорья отзвонишься мне, усёк?

Груда оставленного снаряжения лежала возле железнодорожной насыпи. Маринка и Егор Лексеич смотрели, как мотолыга, изрыгая бризоловый дым, разворачивается и, качая кормой, бодро ползёт мимо капонира.

— У нас в запасе пара часиков на массу придавить, пока они с Межгорья кашу заварят, — сказал Егор Лексеич Маринке. — А потом будет и дельце.

— Поняла, — кивнула Маринка.

Егор Лексеич не спросил, почему она такая квёлая. Видно, есть причины. И у него тоже есть вопросики к Мухе. Но задавать их пока ещё рано.

Егор Лексеич постелил бушлат на травку помягче и лёг немного поспать, а Маринка тупо сидела на ящике с продуктами. Сияло солнце, ветер ворошил кусты, стрекотали кузнечики, над товарными вагонами носились птицы.

У неё, у Маринки, в этой командировке ничего не получилось. Никаким начальником дядь Гора её не поставил, никто не начал её уважать, Серёжку она оттолкнула, а Митька оказался хер знает кем… Вон там, в тоннеле, они вчера целовались… А ночью… А ночью она увидела в Митьке черты Харлея.

Там, в ночном лесу, её, Маринку, пробил ужас. Сейчас он уже развеялся, но что-то внутри ещё содрогалось. Она ведь ничего не знала о радиоактивном лесе, ничего не знала о его мутантах. И херня, что она трахалась с Бродягой. Совсем недавно она не отличала Бродяг от лешаков, не верила в клумбарей, не подозревала о Ведьмах… Не представляла, что лес может вынудить людей блуждать как слепых, что может убить целую бригаду, что может гонять стада чумоходов, как звериные стаи. А ещё он способен вылепить человека заново: способен зарастить раны мертвецу, вдохнуть жизнь в его тело, перекроить облик, вшить пришлую душу. Зачем это надо лесу? Никто не ответит.

Конечно, Митька не был чудовищем… Но и человеком тоже не был. Они, мутанты, все — как чужаки. А она, дебилка, не разобралась сразу… Чужаком для неё стал отец, но он давно опустился, и она не чуяла его лесного нутра. Ясно, что чужаком был Харлей, но он всегда был скотиной, и его лесную суть она считала просто грубостью… А Митька — он умный, культурный, даже добрый… И всё равно чужой. Ему не нужно ничего такого, что нужно ей, Маринке: не нужно удачи, превосходства, восхищения, счастья… Там, в ночном лесу, она увидела в Митьке не чудовище, а чужака, которому не было никакого дела до неё. По-настоящему она была нужна только Серёжке, а не Митьке и не дядь Горе. Хотя Серёжка вёл себя как дурак, а потом вообще упёрся, чтобы доказать ей что-то своё дурацкое…

У спящего Егора Лексеича затрезвонил телефон.

— Фудин? — лёжа, спросил Егор Лексеич. — Ох, бля… Всё, встаю и еду.

Вскоре длинный трёхсоставный харвестер со сложенной на спине рукой вышел из тоннеля, будто сказочный шестиногий дракон из пещеры. Корпуса заблестели на солнце, под гладким ситаллом мощно гудел двигатель, щёлкали механические передачи. Комбайн остановился возле вагонов, и Егор Лексеич молча открыл дверь кабины, приглашая Маринку к себе.

Большая машина, плавно изгибаясь, скользила сквозь чащу леса с такой же скоростью, с какой шёл бы человек. Механические ноги ступали вкривь и вкось, задирали вверх колени, порой прижимаясь к выпуклым бокам харвера, внизу трещал и ломался валежник, но в сумме движение получалось мягким, как по волнам, когда качает то вверх-вниз, то вправо-влево. Выбирая дорогу меж стволов, харвер почти не использовал циркулярную пилу: тонкие деревья он сшибал грудью и выворачивал из почвы с корнем. Хвойные и лиственные ветви загораживали обзор и хлестали по кабине: можно было подумать, что лодка пробивается сквозь зелёную штормовую пену или вертолёт летит через зелёные грозовые облака. Егор Лексеич ориентировался по карте. Он не боялся мороков, которые Щука наплодила в лесу, — харвер дойдёт, куда велено.

Маринка стояла рядом, держась за кресло, как стоял Митя, когда бригада пробиралась по Инзеру. Егор Лексеич чувствовал напряжение племянницы.

— Скажи-ка мне, Муха, — рассудительно начал он, — почему это Митрий очутился у Алабая? С какого хера его туда унесло?

— Он Серого спасать хотел, — угрюмо ответила Маринка.

— Откуда же он узнал про Серёжку?

— Я проболталась, — Маринка решила ничего не скрывать.

— Вот оно как… — закряхтел Егор Лексеич.

Выходит, Митрий рванул за Серёжкой… Молодец, конечно… Только это означает, что Муха да и он сам, бригадир Типалов, для Митрия особой цены не имеют. Митрий променял их на брата… И на свои принципы. Предатель он, как и все городские. А вот Серёжка — кремень. Засаду спалил — а куда деваться, если поймали? — но про мотолыгу смолчал… Эх, ему, бригадиру, надо было на Серёжку ставку делать, а не на Митрия… Бродягу он и другого найдёт, а вот с надежными людьми — туго… Хорошо хоть Мухе он не доверился.

— Ты меня пиздец как подвела, Муха, — просто сказал Егор Лексеич.

— Знаю, — тихо согласилась Маринка.

Но ей сейчас на дядь Гору было плевать.

Лес наконец расступился, и перед харвером распахнулась промышленная пустошь — беспорядочное нагромождение целых гор из щебня или глыб. Кое-где эти горы поросли бурьяном и тонкими деревцами. В разных направлениях отвалы были рассечены уже покосившимися эстакадами — конвейерами для подачи камня на дробильные установки. Эстакады, как нити паутины, вели к сортировочным мостам-«грохотам», к тушам дробилок и большим бункерам, оплетённым инженерными конструкциями. Ржавые растопыренные агрегаты столпились возле кирпичного двухэтажного здания с выбитыми окнами. Синело чистое и жаркое небо. Над многоярусной железной путаницей и над безжизненными каменными россыпями чуть дрожал горячий воздух.