Серёга пил водку как воду и глядел на Маринку — вот она морщится после глотка, вот смеётся над дурацкой шуткой Матушкина, вот поправляет полено в синем костре… Нет, он не может её потерять! Пускай она орёт матом сколько угодно, пускай гонит его или плюёт ему под ноги — он не может её потерять!

В темноте Серёга спрыгнул с перрона и отошёл по нужде на пять шагов. Обернувшись, он увидел за собой Митю. Митяй засунул руки в карманы, и морда у него была мерзкая, сочувствующая — типа всё понимаю.

— Злишься на меня, Сергей? — негромко спросил он. — Зря. С Мариной я…

Договорить он не успел. Серёга с разворота врезал ему — и попал по скуле. Митяя отбросило куда-то в тень. Серёга ринулся туда, чтобы снова дать брату в рыло, повалить, отпинать этого городского хуесоса. А из тени внезапно вылетел встречный удар в бровь — неумелый, но решительный. Митяй не захотел упасть и закрыться. Серёгу будто ярко прострелило электрическим разрядом: ну дак заебись!.. Тогда он расшибёт Митяя в говно, в брызги!..

Они дрались во тьме на рельсах, вымещая всё, чем переполнилась душа, спотыкались, падали, вскакивали и опять бросались друг на друга. Серёге надо было отплатить Митяю за пренебрежение Маринки, типа как Митяй — он-то ого-го, а Серёга — просто мусор. А Митю всё тут достало: достали тупость и корысть этих людей, их непреодолимое отвращение к смыслу и совести. Мите надоело возиться в грязи, и он махал руками так, будто выгребал из болота. И оба они, Митя и Серёга, хрипели, задыхаясь от злобы, оба метались, выгадывая момент для удара, оба наступали, оба готовы были сдохнуть.

Егор Лексеич вломился в драку, растолкнул озверевших братьев в разные стороны, и Серёга, ничего не соображая, вмазал ему в челюсть. Егор Лексеич тотчас ответил Серёге кулаком в ухо. Серёга зашатался.

— Отбой, засранцы! — рявкнул Егор Лексеич.

Может, братья и не услышали бы его, но позади у перрона внезапно грянул, раздирая ночь, оглушительный взрыв.

Взрыв полыхнул где-то под капотом у мотолыги: машину приподняло и сдвинуло назад. Плоская вспышка на миг осветила всё понизу — рельсы и траву, колёса и гусеницы транспортёра, опоры перрона в густом бурьяне. Мелькнул какой-то человек, отлетающий в сторону от мотолыги. Упругая ударная волна с лязгом покатила брошенные бочки и разметала ящики.

Потом раздался истошный вопль Алёны:

— Ко-остик!.. Ко-остичек!..

И сразу за Алёной заорал Матушкин:

— Натаха!..

На перроне зажглись ручные фонари. Бригада посыпалась с платформы на пути. Алёна полезла в мотолыгу, нелепо ворочая круглым толстым задом.

Очумелый Костик сидел на грязном дне десантного отсека. Егор Лексеич велел ему принести ещё одну бутылку, Костик забрался в мотолыгу и сунулся в коробку, и тут его отшвырнуло так, что он крепко звезданулся башкой обо что-то очень железное. Алёна накинулась на сына со страстью: принялась жадно ощупывать его руки, плечи и голову. У Костика из носа текла кровь.

— Ай, блядь!.. — дёрнулся он, когда Алёна коснулась его затылка. — Больно же, мам!.. Чё там вообще ёбнуло-то?..

Матушкин с фонарём бегал вокруг мотолыги и заполошно светил куда попало. Он искал Талку, которая пошла за своим свитером… Матушкин увидел её в канаве между путями. Скорчившись, Талка лежала в сорняках и не двигалась. Матушкин упал возле неё на колени. Талка плакала, кусая губы.

— Наталья, ты как? — затормошил её Матушкин.

— Живот, Витенька… — простонала Талка. — В животе что-то…

А Егор Лексеич мгновенно забыл о разодравшихся братьях. Он даже о причине взрыва не подумал — только о мотолыге. Это, конечно, было глупо, но Егор Лексеич втайне любил её. Хищным и технологичным харвером он гордился, а старую и неуклюжую мотолыгу любил. Всё-таки — его первая по-настоящему бригадирская машина… Он спас её из металлолома, починил, отладил, переоборудовал. Немерено рубляней в неё всадил, тыщ тридцать… Митрий, дурачок, посчитал, сколько бригадиры зарабатывают на «вожаках», но не учёл, сколько они тратят на технику, вооружение, боеприпасы и взятки… И доверить мотолыгу Егор Лексеич мог только надёжному работнику.

— Фонарь мне дайте! — крикнул Егор Лексеич. — Живо!

Фудин тотчас протянул ему фонарь.

Как и показалось поначалу, неизвестный заряд взорвался у мотолыги под капотом, снаружи. Взрыв вогнул и разорвал броневую плиту. Капот с одного угла разворотило: листы брони разошлись, как приоткрытый утиный клюв. Крыло вздыбило, фару снесло, крышку моторного отсека вышибло напрочь… Но, в общем, и всё. Ведущие колёса уцелели. Насос в моторном отсеке, ясное дело, уничтожен, однако бризол можно качать ручной помпой, да что там помпой — можно просто черпать ведром из болота, процеживать и заливать в бак через воронку… Двигатель мотолыги не пострадал. Он находился далеко от места взрыва, за водительским креслом. Мотолыге повезло: взрыв не убил её, а только покарябал морду.

Егор Лексеич присел на корточки, высвечивая пробоину. А ведь это не граната из базуки здесь жахнула… Пробоина слишком большая для гранаты… Под капотом взорвалась мина!.. И кто же тогда её сюда подцепил?

Из мотолыги через борт перебралась Алёна, грузно спрыгнула на землю и протянула руки, принимая сверху Костика.

— Да отстань, мам! — заругался тот. — Я чё, калека, что ли?

Поодаль возле Талки возились Маринка и Матушкин.

Егор Лексеич распрямился и обвёл лучом фонаря тех, кто стоял рядом, — Алёну, Костика, Фудина с автоматом в руках, Калдея и Вильму.

— Ты зачем оружие взял? — спросил Егор Лексеич у Фудина.

— Так, шеф, нападение же! — искренне ответил тот.

— Отдай мне!

Егор Лексеич отобрал у Фудина автомат и отщёлкнул предохранитель.

Егора Лексеича распирало от ненависти. Ему всё было понятно. Фудин — шпион Алабая! Потому он и тёрся всё время возле бригадира, потому и не стрелял в пленника… Фудину — пулю в лоб!.. Егор Лексеич жаждал мести.

— Сдохни, падла! — выдохнул Егор Лексеич Фудину в лицо.

— Шеф, ты чего? — жутко побледнел Фудин.

— На том свете Алабаю своему отсоси!

— Шеф, я не шпион! — тонко крикнул Фудин и попятился. — Это не я!..

Егор Лексеич поднял ствол автомата.

— Чё, Фудин шпион, что ли? — удивился Костик. — Нихуясе дело!..

Алёна в изумлении прикрыла рот ладонью. Вильма смотрела спокойно — всё шло по плану, а если бригадир убьёт Фудина — ну да и ладно.

Однако на автоматный ствол вдруг легла огромная лапа Калдея.

— Не он стукач, — прогудел Калдей. — Она.

Калдей ткнул толстым пальцем в сторону Вильмы.

Егор Лексеич медлил, держа Фудина под прицелом. Морда у Фудина прыгала, будто убегала, пока сам Фудин застыл столбом. В мыслях у Егора Лексеича словно что-то переключалось, как с одной передачи на другую.

Фудин ведь разбирается в технике. Он должен соображать: если нужно угробить мотолыгу, то мину следует ставить на двигатель или на трак, чтобы порвать гусеницу. А мину подвесили куда попало. По-бабски глупо. Глупая баба и подвесила… Кто её, Вильму, заподозрит? Тихая, всегда в стороне от бригады, всегда безропотная, незаметная… Мокрица, а не человек!..

— Она звонила кому-то много, — добавил Калдей. — Я видел.

Егор Лексеич ещё не поверил в его слова до конца; Вильма замерла перед ним бестрепетно — то ли не боялась, то ли до неё не дошло; но Алёна вдруг завыла, метнулась к Вильме, вцепилась ей в волосы и повалила на рельсы.

— Кончу сучку!.. — надрывалась она. — Сына моего!..

Алёна оседлала упавшую Вильму и била её затылком о гравий. За Костика Алёна хоть кого разорвала бы в клочья. Вильма молчала и не сопротивлялась. Егор Лексеич опустил автомат, шагнул к Алёне и схватил её за короткую косу, оттаскивая от Вильмы. Вильма — не Фудин, у Егора Лексеича она вызывала только брезгливость, и расправа не принесла бы ему удовлетворения.

Митя не видел того, что творится возле мотолыги. Драка с Серёгой как-то истощила его, он еле залез на перрон, и его начало тошнить. Накатила дурнота, и в глазах колыхались чёрно-зелёно-бурые волны. Мите казалось, что он изнемогает от этих людей, от этого мира, где всё сворачивает на мордобой.