— Ты хрена ли на Лексеича окрысилась? — осуждающе прошептал Серёга.

— Отвали от меня! — брыкнулась Маринка.

— Кушать готово! — объявила Алёна. — Ложи всем, Наталья.

Талка пристроила горячий котелок на кирпич и вооружилась поварёшкой. Она всегда боялась ошибиться с порциями и тарелки выставляла перед собой все сразу. Стараясь угодить Талке, Матушкин раздавал тарелки с кашей.

— Лопай-лопай! — балагурил он. — Ровняй морду с жопой!

Митя сел у колеса мотолыги на пустое место рядом с пленным. Алабаевец недоумённо покосился на него. Голова у Мити была мокрая.

— Чё, предатель, с городским-то тебе лучше? — ухмыльнулся Мите Костик.

Серёга принёс две тарелки — себе и Маринке, но Маринка не приняла его услуги, сама взяла себе кашу и перебралась к Мите. Во всей бригаде только Митя осмелился пойти поперёк дядь Горы. Пускай у него не получилось, но остальные-то и не пробовали. Маринке хотелось быть вместе с Митей: вместе с тем, кто тоже недоволен Егором Лексеичем. Митя — Бродяга, как и Харлей, а Бродяги — люди вольные. Не то что Серёга Башенин, шестёрка бригадира.

А Митя был ожесточён и полон решимости понять, в чём же Типалов не прав. Он, Митя, работал в «Гринписе». Зачем же нужен этот «Гринпис», если идёт промышленная война? Что он делает на объекте «Гарнизон»? Почему и китайцы, и европейцы, и даже свои называют «гринписовцев» предателями?

— Скажите, что делает «Гринпис»? — негромко спросил Митя у пленника.

«Спортсмен» снова покосился на Митю.

— Исследует лес, что же ещё-то? — пояснил он с лёгким превосходством.

— А почему исследование леса мешает государству и обществу?

— Особенно-то не мешает, — усмехнулся алабаевец. — Просто неприятно. Хотя все утверждения «Гринписа» — чистый бред.

— Какие утверждения?

— Что селератный лес способен мыслить.

Митю словно ударило в грудь мягким и тяжёлым бревном.

— Это и пытается выяснить миссия на Ямантау?

— Угу, — кивнул алабаевец. — Ищут братьев по разуму в кустах на свалках. Китайцы запрещают коллигентные деревья вырубать, а «Гринпис» требует прекратить вообще всю лесодобычу. Такое никому не понравится. Китайцам нужен бризол, европейцам — нейлектрический биоматериал, нашим — деньги. Чего добивается «Гринпис»? Чтобы мировая экономика рухнула?

— Завязывай с теми мудаками, Митька, — посоветовала Маринка.

Но Митя уже ничего не слышал. Он был поражён. Здесь, на заброшенном водозаборе при мёртвом городе, в пустом и гулком воздухе полуразрушенного машинного зала он вдруг ощутил неосязаемое шевеление будущего.

А Серёга всё ещё тупо держал в руках две тарелки с гречневой кашей — для себя и для Маринки. Но Маринка сидела с Митей и Серёгой уже нисколько не интересовалась. Конечно, Митя не был в этом виноват, и всё равно хорошо было бы дать ему по его городской морде. Душа Серёги корчилась от горечи.

— Чья миска у меня? — спросил Серёга у бригады. — Кто без жратвы?

Талка приготовила двенадцать тарелок, то есть на каждого члена бригады плюс ещё одну для пленного алабаевца. Однако обделённых Серёга не увидел.

— Лишняя, что ли, порция? — удивилась Талка. — Я же по счёту ложила!..

— Ты на Саню Холодовского раздала, — тихо пояснила Алёна.

Глаза у Талки медленно наполнились и переполнились слезами. Талка всхлипнула, зажимая боль в себе, вскочила и ушла за мотолыгу.

Щетинистая физиономия Матушкина замерла и словно почернела.

Завтрак первым завершил Егор Лексеич.

— На ходу дожуёте! — объявил он. — Поссыте — и на борт!

Бригада заторопилась. Алёна собрала миски и сложила в котёл. Егор Лексеич влез в мотолыгу и вылез обратно с двумя автоматами.

— Ты и ты, — он ткнул пальцем в Матушкина и Фудина, — пока что при мне постойте. Ты тоже, — Егор Лексеич подтащил к себе алабаевца. — Серёжа, ты — водитель. Откатись за ворота и жди нас. Девушки, давайте живее в машину!

Серёга уверенно пробрался за руль. Движок мотолыги заклокотал, по залу пополз бризоловый чад. Егор Лексеич, алабаевец, Матушкин и Фудин отступили. С визгом стальных траков мотолыга развернулась почти на месте, сгребая мусор и почву, и покатилась к пролому в стене, вскарабкалась на завал из кирпича и вывалилась во двор, вздёрнув грязную корму.

— А мы почему не поехали, шеф? — спросил Фудин.

— Отойди-ка туда, — распорядился Егор Лексеич, подталкивая пленного.

Алабаевец не понимал, зачем всё это нужно. Егор Лексеич деловито сунул Фудину и Матушкину автоматы.

— Расстреливайте его, — обыденно приказал он, кивнув на пленного.

— Это как это, шеф?.. — опешил Фудин.

— Бригадир, что такое? — занервничал и алабаевец. — Пугаешь, что ли?..

— На хуя мне кого-то пугать? — Егор Лексеич спокойно посмотрел ему в глаза. — Твой Алабай не стал менять тебя, а мне ты, расписной, не нужен.

Егор Лексеич хотел увидеть, кто первым выстрелит — Матушкин или Фудин. Шпион Алабая не решится убивать своего. Он же надеется вернуться, а как его встретят после того, что он сейчас сделает? Его тоже грохнут.

— Мы так не договаривались! — почти заорал пленный.

— А мы вообще как-то договаривались?

— Слушайте, мужики, — алабаевец задёргался. — У меня бабки есть! Много! Я с телефона могу перевести! Я скину вам, а вы меня просто отпустите, и всё! Я не буду Алабая искать, в Татлы уйду, и в город! Слово даю!

Алабаевец заискивающе смотрел то на Фудина, то на Матушкина, то на Егора Лексеича. С него напрочь слетело прежнее городское высокомерие.

Егор Лексеич безмолвно наблюдал за Матушкиным и Фудиным.

— Вы же нормальные мужики, не звери!.. — уговаривал алабаевец.

Фудин повернулся к бригадиру.

— Шеф, про деньги — хороший план! — с надеждой сказал он.

Егор Лексеич продолжал молчать. А у пленного точно прибавилось сил.

— Я же вашего товарища не убивал! — горячо заверил он — Это Алабай!..

Фудин решил, что молчание бригадира означает одобрение.

— Много — это сколько? — спросил он у пленного.

Матушкин стоял со странно неподвижным лицом, но при словах о гибели Холодовского его щетина будто ожила. Матушкину плевать было на гибель Холодовского, просто разговор с алабаевцем снова напомнил ему, что Талка предпочла не его — даже тогда, когда соперник исчез. Матушкин хотел сорвать зло — выплеснуть досаду. И ударил по алабаевцу очередью из автомата.

Эхо заметалось под бетонным потолком машинного зала. Алабаевец затрясся, ещё пытаясь что-то произнести, рухнул на колени и повалился набок.

— Много — это не тебе! — выдохнул Матушкин Фудину.

Серёга взял в сторону и затормозил, смяв мотолыгой густой кустарник, что вырос на былом тротуаре. Рядом остановился харвер, в его корпусах мощно гудели моторы. Егор Лексеич приоткрыл дверь кабины и высунулся наружу.

— Слышь, Серёжа, смотри там в оба! — крикнул он. — Алабай нашу Ведьму поймал! Она может снова толпу чумоходов сюда нагнать, как на Инзере!

— Всё под контролем! — браво крикнул в ответ Серёга.

— Если разойдёмся — встречаемся на станции!

Серёга посмотрел на экран навигатора. Межгорье было совсем небольшим городом, железная дорога огибала его по южной окраине. Станция находилась на юге, а водозабор — на северо-западе. Всё просто, даже дебил поймёт.

— Принято, дядя Егор!

Егор Лексеич нырнул в кабину, и харвер пошагал вперёд — размашисто и уверенно. В движении его длинных суставчатых ног было что-то от циркуля.

Небо затянуло сырыми облаками, по улицам ползла влажная дымка. Впрочем, улицы существовали только в навигаторе, а Серёга видел вокруг мотолыги старый и крепкий лиственный лес: берёзы, рябины, липы, тополя. Они выбрались из скверов и палисадников, когда люди исчезли, и заняли опустевший город. Направление улиц Серёга угадывал по расположению домов, но дома попадались нечасто, будто бы тоже ушли вслед за людьми. Лишь изредка сквозь зелень можно было различить панельную пятиэтажку с ровными рядами чёрных оконных провалов или здания в один-два-три этажа с кустами на крышах. Ещё среди деревьев косо торчали бетонные столбы и ржавели в кустах бузины и черёмухи брошенные автомобили.