Бригада пробиралась по Инзеру ещё долго, больше часа, а потом справа в зарослях показались почти неразличимые руины невысоких домишек: стена с квадратами окон, перекошенная дырявая крыша, столбы. Инзер вильнул ещё пару раз, и на берегу появились плоские сооружения водозабора: кирпичная коробка большого здания и затонувшие в кустах здания поменьше.

Егор Лексеич оставил харвер во дворе, кое-как огороженном рваной и ржавой сеткой, а мотолыга через пролом въехала прямо в машинный зал. Здесь под облупленными кожухами застыли насосы и огромные баки резервуаров, покрытые плесенью. Ветхие трубы соскочили с опор. Из стыков потолочных плит свисали пряди корней. Гусеницы мотолыги давили гнилой хлам на полу.

Для ночлега расчистили небольшую площадку, разожгли костерок. Синий огонь зыбко осветил помещение, будто какой-то загробный мир, и лица людей, сидевших вокруг костра, выглядели как у мертвецов.

Пленного алабаевца бригада привезла с собой. Пленник не порывался сбежать, как Щука. Что ж, Щука была дикой бабой, каторжанкой, которой всё похрен в лесу, а пленник был человеком городским, привыкшим к комфорту, и не хотел в одиночку мотаться в темноте по незнакомому мёртвому городу.

— Пойдём-ка потолкуем, — сказал ему Егор Лексеич.

Митю вдруг словно дёрнуло за нервы. Хозяйская и добродушная манера бригадира теперь, после расстрела у моста, вызывала у Мити ненависть. За добродушием пряталась свирепость зверя. Митя уже понял, что Егор Лексеич способен на любую подлость, а бригада всё равно будет считать его надёжным мужиком. И Митю бесило: неужели сущность Типалова людям не очевидна? Митю сжигало желание разоблачить Егора Лексеича. Можно жить во лжи, которая выгодна бригадиру, но невыносимо жить в тупости бригады.

— Допрашивайте его тут, при нас! — дерзко возразил Митя. — Что он знает — нас всех касается!

Егор Лексеич даже немного оторопел. Этот сопляк спятил, что ли?

— Да мне говорить-то и нечего! — охотно выдал пленный алабаевец; он опасался допроса один на один. — У Алабая шесть бойцов вместе с ним! Лагерь — на стройплощадке «Гарнизона». Для трелёвки — танк, вот и всё!

— Танк!.. — промахнуло по бригаде.

Митя сразу вцепился в этот факт, чтобы сокрушить бригадира.

— Вы на танк бригаду поведёте, Егор Алексеич?

Егор Лексеич, кряхтя, миролюбиво присел на раскладной стульчик.

— Так ведь, Митрий, на всякую жопу с нарезкой найдётся хуй винтом.

Матушкин угодливо хихикнул.

— Алабай не сдастся, будет воевать с нами! — напирал Митя.

— Будет, — тотчас подтвердил алабаевец.

Ему было выгодно, чтобы бригадир Типалов отказался от продолжения командировки, — тогда он, пленник, станет не нужен и его отпустят.

— Мы же и так воюем, — сказала Алёна за Егора Лексеича. — Война же идёт.

— Да нет никакой войны! — яростно заявил Митя. — Нет и не было! Это ложь! Егор Алексеич продаёт «вожаков» в Европу и бешеные деньги гребёт! А вы должны погибать за его корысть, как Холодовский!

— Чё ты порешь, Митяй?! — вспылил Серёга.

Серёгу всё устраивало — Типалов, Маринка, бригада, командировка. Всё выглядело стройно и понятно. А Митяй лез порушить хороший порядок.

— А как же радиация, если войны не было? — удивилась Маринка.

— Никакая это не радиация, а излучение со спутников, чтобы лес быстрее вырастал, потому что у нас всю страну китайцам продали!

Егор Лексеич, снисходительно улыбаясь, ждал, пока Митя выговорится.

— Вас убеждают, что из «вожаков» делают взрывчатку, а на самом деле из них в Европе производят фитронику! Вы копейки зарабатываете и головой рискуете, а бригадиры получают десятки тысяч! Война — обман, лишь бы вы подчинялись фальшивой необходимости и продолжали добывать «вожаков»! — гремел Митя. — Егор Алексеич, ваш промысел кровавый! Хватит! Вы должны повернуть обратно и увести бригаду! Иначе ещё кто-нибудь погибнет!

Митя уже стоял во весь рост, сжимая кулаки, и смотрел Типалову прямо в глаза. Ему не было жалко людей из бригады, но его оскорбляла неправда.

— Хуйня война, лишь бы не убили! — хихикнул Матушкин.

Он видел, что Митька забарагозил, и пытался свести всё к шутке.

— Повзрослей сперва, потом других учи! — сердито бросила Алёна.

— Тебе, Митяй, чё, яйца прищемили? — скривился Серёга.

Серёга прекрасно понял Митю, но заявления брата были совершенно невероятны, тут и спорить нечего. У Митяя от радиации в башке помутилось — понятно же. Митяй и сам на башку жаловался, сидел зелёный… Зачем он со своим бредом к бригадиру полез? Только опозорился перед бригадой!

Маринка жадно вглядывалась то в Митю, то в Егора Лексеича. Это двое явно закусились — но чья возьмёт?.. В душе Маринки вновь закипал гнев, что дядя отодвинул её и возвысил Серёгу, которому командировки вообще никуда не упирались. Надо поддержать Митю! Если ей, Маринке, ничего не дают, то пусть и другие ничего не имеют! Закрыть лавочку! Закончить командировку! Всех домой на хрен прогнать!.. Авось дядь Гора увидит, что Муха озлобилась, и передумает — отдаст командование мотолыгой ей, Маринке!

— Наёбываешь нас, дядь Гора, да? — с вызовом спросила Маринка.

В смысл того, что объявил Митя, она не вникала. Не во что вникать. Как это нет войны? Может, и пиндосов с китаёзами нет?.. Митя, конечно, хороший, но городской и в настоящей жизни ни хера не рубит. Однако Маринка напоказ всем улыбнулась Мите: пусть он знает, что она на его стороне. Митя тоже неловко улыбнулся в ответ. Серёга заметил — и тихо закипел.

— А сколько бригадир получает? — осторожно поинтересовался Фудин.

Синие отсветы огня прыгали по колёсам и борту мотолыги; тени бегали по высокому потолку машинного зала, и казалось, что потолок шевелится — словно мотолыга и бригада очутились внутри огромного желудка.

— Слышь, Лексеич, ну ты правда — того… — заёрзал Матушкин, виновато улыбаясь щетинистыми морщинами. — Расколись, сколько «вожак» стоит?

— Почестнее нельзя ли платить? — возмущённо подхватилась и Талка. — В нас же пулями стреляют, а не шишками кидаются!

— Я вообще за одну жратву тут пашу! — влез Костик и тотчас получил крепкий подзатыльник от матери.

— Алабай вам нормальную цену предлагал, — напомнил пленный.

Из того, что вывалил Митя, бригаду задел лишь вопрос о деньгах, потому что всё прочее здесь и сейчас для бригады не имело значения. А для Егора Лексеича — имело. Он сохранял спокойный вид, но его переполняла ярость. Старый дурень, он действительно поверил, что приблудный пацан забыл о своём прошлом. А он ни хуя не забыл. Помнил, гад, что он — «гринписовец»! Это ведь «Гринпис» орёт, что войны нет, а «вожаков» рубить нельзя!

Егор Лексеич тяжело вздохнул: пришло время расставлять всё по местам.

— Дело, значит, такое, — Егор Лексеич обвёл людей угрюмым взглядом. — Митрию требуется попасть в «Гарнизон». Где-то там его дружки зашкерились. Мы довезли его до Ямантау, а теперь он нас обратно спроваживает, чтобы мы не узнали, где у них логово. Всё как два пальца обоссать. Про деньги базар — это бунт. А что войны нет — пиздёж. Если желаете — сами убедитесь…

Егор Лексеич поднялся со стульчика, шагнул вперёд и вытащил к костру пленного алабаевца. Тот испугался и растерялся.

— Давай скажи-ка нам про войну, — велел ему Егор Лексеич. — У вас-то в городе все правду знают. Скажи нам: есть война?

Бригада затихла. Пленник смотрел так, точно примерялся к чему-то. Митя сверлил его непримиримым взглядом. Ждали ответа и Серёга, и Маринка.

— Война есть, — сказал алабаевец и замолчал.

Егор Лексеич ухмыльнулся:

— Ну, блядь, продолжай!

— Война идёт между Западом и Китаем, — продолжил алабаевец. — Только она промышленная. Запад забрасывает к нам информационные бомбы. Они маленькие, их не увидеть. Это фрагменты нейлектрической ткани с вирусной программой. Если заражённая ткань попадает в систему управления машины и врастает в электронику, то машина превращается в чумоход. Цель обработки — нарушить лесодобывающую технику и тем самым сократить производство бризола. Так Запад ослабляет Китай. А нейлектрические ткани извлекаются из «вожаков». И поставки «вожаков» на Запад — это наше участие в войне.