Он не помнил человека, который купил его как раба — в британской Индии на это закрывали глаза, в Российской империи за работорговлю полагалась каторга — это если полицейские успеют до того, как разъяренные подданные не повесят пойманного работорговца на ближайшем суку как собаку. Хоть ему и было всего пять лет — но он понимал, что произошло и поэтому, неожиданно даже для себя самого изо всех сил вцепился в руку осматривавшего его белого сахиба — как волчонок. Он знал, что за это его будут бить, возможно, даже убьют, как убили отца — и был готов к этому. Но сахиб только рассмеялся, промокнул выступившую на руке кровь белоснежным платком и заплатил вдвое больше, чем просила его мать.

Он не помнил школу, одну из первых, созданных более десяти лет назад. Тогда технологии суггестивной манипуляции, перезаписи сознания были еще очень несовершенными, на эксперименты уходило много времени, на создание шахидов требовались не месяцы как сейчас, а годы. Для экспериментов требовалось много материала, лучше всего подходили дети — их и покупали, на местных базарах. Эксперименты были самыми разными — "стирание сознания" с помощью электрошока, лошадиных доз ЛСД, погружения в наркокому. "Интенсивная забивка" — это когда человеку со "стертым сознанием" вводят наркотики а потом сотни раз прогоняют в ускоренном режиме один и тот же видеоряд. Потом другой. Так, месяцами и годами создают из ничего новую личность — которая ненавидит тех, кого нужно, готова убивать тех кого нужно, готова умирать за то, за что нужно. Тогда еще о пределах манипуляции сознанием знали мало, отсев во время экспериментов был большим. Отсеявшихся, тех кто уже не был ни на что годен усыпляли и сбрасывали тела в большой резервуар с серной кислотой. Это сейчас уже отсева практически нет — да и появились «мягкие» технологии, которым прекрасно владеют люди типа «светлейшей», Марии. А тогда… но все равно, сахиб тогда оказался прав, разглядев в укусившем его на базаре мальчишке стальной стержень. Аль-Ваджид прошел через все, его не смогли сломать, не смогли убить и вот сейчас он сидел в грузовике, медленно продвигавшемся по мосту через огромную реку.

Река…

Аль-Ваджид впервые отвлекся и посмотрел на серо-стальную гладь воды, тянущуюся куда-то вдаль, к самому горизонту. Ему вдруг пришло в голову, что он никогда не видел столько воды сразу. Там, где он водился, через его родное село тек узкий грязный ручеек — там набирали воду для питья, туда же сливали нечистоты, там же пил скот. А здесь — мерно текущая вода, недвижимая с виду — и все равно неудержимо стремящаяся вперед. Совсем не так, как там, где он родился. И вообще — здесь все не так как там, где он родился.

Родился…

Сзади негодующе взвыл клаксон, аль-Ваджид подал машину на несколько метров вперед и снова остановился.

Родился? Что значит родился? Разве он где-то родился? Почему он ничего этого не помнит?

Сзади снова засигналили — противно, надрывно, резко. Каждый звук клаксона словно отзывался электрическим разрядом в голове. Аль-Ваджид снова переставил машину.

Неверные… Вокруг него — неверные. Он должен покарать неверных. Он должен покарать мунафиков. Он должен защитить религию ислам от тех, кто хочет ее уничтожить. В этом — его предназначение. Он — карающая десница Аллаха. Расплата грядет.

Расплата? За что — расплата?

В стекло застучали. Аль-Ваджид повернулся — полицейский, молодой, высокий, с пшеничными, почти белыми волосами внимательно смотрел на него. Аль-Ваджид нажал на кнопку — стекло поползло вниз.

Неверные? При чем тут неверные.

— Позвольте ваши документики.

Аль-Ваджид протянул документы — права, документы на машину, накладные на продукцию. Он не нервничал — такие как он не имели нервов.

— Из Шемордана едете?

— Да — подтвердил аль-Ваджид. Его грузовик был рефрижераторным — чтобы не вскрыли — и по документам перевозил мясо с Шемордана, там была достаточно известная в этих краях фирма, производившая мясо и мясопродукты. У нее были магазины, "Шеморданский бычок" где торговали свежим мясом, в том числе в самом центре города

— Понятно… Давно там работаете?

— Два года.

— Все понятно. Можете следовать… — полицейский отдал документы.

Аль-Ваджид плавно прибавил газу…

Полицейский пропустил мимо себя фургон, отвернулся, чтобы водитель не мог видеть его действий через зеркало заднего вида, наклонился к плечу…

— Белый фургон, госномер А21398 — опасность!

— Принял, код красный! — отозвался эфир — группе захвата готовность! Работаем по первому варианту.

— Группа захвата на исходной!

Произошла та самая случайность, которая не могла быть учтена ни в одном плане. Место для таких случайностей было всегда, кому-то они спасали жизнь, у кого-то — они ее отбирали. Молодой полицейский пришел в полицию три месяца назад, родом он был из Шемордана и работал там охранником как раз в мясной компании. Если бы там был такой водитель — он бы его знал.

Когда фургон выехал с моста и поравнялся с армейскими грузовиками, один из грузовиков вдруг резко сдал назад, перекрывая две полосы движения из пяти и отрезая автомобильный поток. От второго по серому бетону дороги метнулась черная стальная змея, разворачиваясь в шипастую ленту. С гулким хлопком лопнули покрышки передних колес, фургон неудержимо потащило влево, затем вправо. Лежавший на обочине слева от дороги большой неуклюжий камень вдруг лопнул, жуткий грохот ударил по ушам подобно артиллерийскому залпу. Взорвалось отвлекающее устройство на базе светошоковой гранаты, специально заложенное здесь для подобных случаев. И тут же выпрыгнув из кузова второго грузовика, держа наготове оружие, к теряющему ход фургону стремительно рванулись восемь бойцов группы захвата в сером, городском камуфляже.

Но успеть они не могли. Не смогли бы ни при каком раскладе. Когда хлопнули покрышки, и враз потяжелевший руль едва не вырвался из рук, аль-Ваджид все понял. И он знал, что делать. То, что и должен был, то, что от него требовалось. Слева от машины полыхнуло пламя, а по ушам больно ударил громовой раскат разрыва, а аль-Ваджид просто бросил руль и последним движением в жизни протянул руку к переключателю на приборной панели, повернул его. Через миллисекунду его не стало — как не стало и окружающих машину жандармов из спецгруппы и проявившего бдительность полицейского, и водителей, которым не повезло в то проклятое утро оказаться на этом самом мосту. Без малого четыре тонны взрывчатки превратили всех их в ничто…

Шаг за шагом. Ступать след в след, нога вступает точно на то место, на которое только что ступал предыдущий боец. Не издавать ни звука, даже если сорвался — падать молча. Хотя риск упасть почти минимальный, в группе альпинистов уровнем ниже кандидата в мастера нет, все прошли не одну тысячу километров по таким вот горным тропам. Тем более что и тропа не такая уж опасная, единственная проблема — снаряжение. Каждый несет в общей сложности больше шестидесяти килограммов — оружие, снаряжение, боеприпасы. Каменистая почва плывет в зеленом тумане ночного монокуляра, веревка трет кожу даже через перчатку. Веревка — это жизнь, веревка — это хоть какая-то гарантия, что тяжеленный рюкзак за плечами не перевесит, и ты не полетишь вниз. Хорошо, что тут еще горы не высокие, не то, что Кавказ, там вдобавок еще и воздуха не хватает на высоте. Здесь — даже на этой стороне пахнет морем, какой-то едва уловимый йодистый запах и свежесть. Свежесть, какая бывает только у большой массы воды. Так что — идти можно. Забыть о боли в ногах, забыть о том, сколько еще осталось и просто идти, след в след, шаг за шагом, раз за разом переставлять ноги. Раз — два, раз — два…

На разведку пошла самая подготовленная, первая рота. Разбились на две группы, наметили точки наблюдения, маршруты движения по каменистым склонам. Две колонны постепенно втягивались в ночную тьму, растворялись в ней. На каждом бойце — специальная, маскирующая лохматая накидка из ткани, не пропускающей тепловое излучение. Присел — и ночью метров с десяти можно за куст сойти.