Поскольку каждое судно должно принадлежать какому-нибудь государству, я решил изготовить русские документы, выданные русскому дворянину. Насколько я знаю, пока ни одно русское торговое или военное судно не добиралось до берегов Северного моря. Следовательно, никто понятия не имеет, как выглядят судовые документы, выданные царем Московии. Я сам сочинил и написал черновик текста на русском и латыни, половину которого занимало перечисление титулов правителя Московии. Такое начало должно вогнать любого западноевропейца в тоску и заставить поверить в подлинность документа. Помнил титулы еще с тех времен, когда недолго был подданным царя. Найти человека, который перепишет текст красивым почерком, и второго, который изготовит свинцовую бляху с оттиском в виде двуглавого орла и прикрепит ее к документу на шелковом шнурке, не составило труда. Шхуну назвал «Юнона» в честь мюзикла, который в будущем смотрел в московском театре. Это имя было понятно и западноевропейцам.

В середине апреля, когда стало совсем тепло, я снял деньги со всех своих банковских счетов и покинул порт Роттердам на шхуне в балласте. Якобы пошел в Антверпен, чтобы продлить корсарский патент, а на самом деле — в Лондон. Вышел из Голландии под испанским флагом, а в открытом море поднял бело-голубой с красной звездой советского военно-морского флота, под которым непродолжительное время служил в Севастополе на малом противолодочном корабле, а потом на корабле радиоэлектронной борьбы «Рица» во второй дивизии охраны водного района. Экипажу было плевать на такие мелочи. Большую его часть составляли новички. Я сказал старому экипажу, что с пиратством покончено, что стану мирным купцом, отправлюсь в Ост-Индию. Почти все сразу разбежались в разные стороны и страны. Остались только Кристиана Виссер, которой, как догадываюсь, понравилось сочетать приятное с зарабатыванием денег, боцман Магнус Неттельгорст и шкипер Хендрик Пельт, которым не светила работа в своих должностях на других судах, потому что их количество резко сократилась, благодаря стараниям французских корсаров, и несколько матросов, промотавших прошлогодние призовые и готовых служить, кому угодно. Артиллерист Годдард Оксбридж тоже хотел остаться, но, узнав, что придется долго простоять в Лондоне, резко передумал и убыл в неизвестном направлении. Сидевших на биче матросов было немеряно, поэтому я отобрал крепких и опытных. Вместе со мной было двадцать два человека. Рейс предполагался продолжительным. Чем меньше экипаж, тем меньше надо брать запасов.

Западноевропейские купцы уже освоили маршрут до порта Архангельск, так что даже английский таможенник слышал, что где-то на северо-востоке есть такая страна Московия, но раньше не встречал ни одного судна оттуда. Мое стало первым. Поскольку пришло оно в балласте, сразу потерял к нему интерес.

Лондон был все так же грязен и вонюч. Прибавилось магазинов, торгующих товарами, которые вскоре начнут называть колониальными. Англичане еще не знают, что их новые заморские территории называются колониями. Или знают, но помалкивают. Особенно много стало табачных лавок. Мужчины курили или жевали табак, женщины — нюхали. Хотя мне встречались и женщины с трубками, и мужчины, набивающие ноздри ароматизированной смесью. Курящие подростки и вовсе не были редкостью. Иногда мои ноздри выхватывали на улицах сладковатый, сытный аромат гашиша. Из-за высокой цены это удовольствие было только для богатых. С такой же скоростью расплодились и кофейни. Их можно было узнать по вывеске в виде женской руки, которая держит кофейник. Это были заведения для приличных людей, голодранцев туда не пускали. Даже в самых простеньких надо было на входе заплатить пенни. За эти деньги тебе приносили чашку черного кофе. Пока что его пьют без молока. Следующая чашка уже будет стоить полпенни. К кофе можно заказать газету или легкие закуски — и сидеть себе, пыхтя трубкой, пока не надоест. Подозреваю, что именно кофейни стали прообразами английских клубов. Обычно в них забивали стрелку со знакомыми, с которыми надо было перетереть по-трезвому. Точнее, не совсем пьяным, потому что трезвый англичанин — это оксюморон. Драться и материться в кофейнях запрещалось, за этим следили вышибалы, поэтому нормальные люди предпочитали сидеть в тавернах или пивных. В итоге у каждой кофейни была своя публика: в одной собирались политики (виги в «Сент-Джеймс», тори — в «Кофейном дереве»), в другой («Нандос») — юристы, в третьей («Чайдлз» возле собора святого Петра) — духовенство, а оптовые купцы встречались в заведениях, расположенных рядом с Королевской биржей.

Первым делом я встретился с продавцами оружия. Они — особая каста среди купцов. Круче только торговцы драгоценностями. Договаривались прямо за столиком в кофейне. Поскольку я кофе не пью, мне за мой пенни принесли чашку чая, заваренного жиденько, хотя чай дешевле. Все продавцы, с которыми я общался, не выпускали изо рта дымящиеся трубки. Скажет фразу — сделает затяжку и выпустит клуб дыма. Видимо, этот дым был вроде заверения «Правду говорю, век воли не видать!». Я заказал пять сотен мушкетов. Англичане начали стандартизировать их. Сейчас мушкет английской армии калибром чуть более полу-дюйма — диаметр пули — и длиной почти полтора метра. За счет более прочной стали стенки ствола стали тоньше и оружие легче. Нужной партии на складах не оказалось, поэтому пришлось подождать больше месяца. Зато порох и пушки подвезли в течение двух недель. Не знаю, какие сейчас наиболее востребованы на Дальнем Востоке, поэтому купил разные, начиная от басов — короткостволых картечниц и однофунтовых фальконетов и заканчивая полудюжиной сорокавосьмифунтовок. Сверху все это завалили тюками с тонкой шерстяной материей — на всякий случай, если вдруг нарвусь в Индийском океане на военные корабли, которые захотят досмотреть мое судно. Меня предупредили продавцы, что если повезу оружие во Францию или туркам, рискую повиснуть на рее, несмотря на то, что благородный человек. Касается ли это и Ост-Индии, спрашивать не стал, а им и в голову не пришло, что какой-то московит сумеет добраться туда.

Биржевые маклеры собирались в кофейнях «Джонатанз» и «Гаррауэй» в Корнхилле. Мне хватило посещения первой. Там было многолюдно и шумно. Я заплатил пенни пухлой блондинке с оплывшим лицом, которая стояла за узкой стойкой, держась правой рукой за кофейник емкостью литров пять, а левой протирая мокрой тряпкой его днище. Нашел столик, рядом с которым был свободен один трехногий табурет. За столиком сидели пять человек разного возраста в шляпах разного фасона и курили одинаковые глиняные трубки молча. Наверное, пытались таким образом сойти за умных. В таверне или пивной подсаживаться к незнакомой компании было не только неприлично, но и рискованно, а в кофейне — пожалуйста. Едва я сел, официант — белокурый юноша лет пятнадцати, похожий на хозяйку и одетый в великоватый белый передник, украшенный в нескольких местах пятнами кофе — поставил передо мной небольшую оловянную чашку с горячей черной бурдой.

Я отодвинул чашку, окинул взглядом всех пятерых и обратился к тому, которого счел старшим по возрасту, обладателю мощного небритого подбородка:

— Почем сейчас акции Ост-Индской компании?

— По шестнадцать шиллингов семь пенсов, — не задумываясь, ответил он. — Сильно подешевели в последнее время из-за французских корсаров. До начала войны дешевле пятидесяти шиллингов не торговались, — добавил маклер, затянулся и выпустил клуб табачного дыма.

Четверо коллег, словно подтверждая его слова, тоже добавили синеватого дыма над нашим столом.

Я знал, что акции скоро опять подорожают, причем сильно, что компания просуществует долго и принесет своим акционерам неслыханные дивиденды.

— Много их сейчас в продаже? — задал я второй вопрос.

— Хватает, — ответил маклер, опять выпустив дым. — Если купите на большую сумму, продавлю скидку на пару пенсов.

— Большая сумма — это сколько? — задал я уточняющий вопрос.