С северо-запада к нам приближается флейт водоизмещением тонн восемьсот. Идет под всеми парусами, но медленно, узла три-четыре. На грот-мачте поднят шведский флаг, причем такой большой, что сперва замечаешь его, а потом только само судно. Когда дистанция до стоящих на якорях судов сокращается до полумили, на флейте поднимают зеленый вымпел к ноку грот-брам-рея, предлагая капитанам прибыть на флейт для согласования действий. От всех трех судов отчаливают капитанские катера, на которых от десяти до четырнадцати гребцов. Они везут капитанов на флейт. На дне катеров лежат, прикрытые кусками парусины, палаши и пистолеты. В гребцы подобраны самые крепкие и боевитые морпехи и матросы. Странным образом катера подходят практически одновременно к штормтрапу, оборудованному по левому борту между грот-мачтой и бизанью. Катера подают на флейт швартовые кончики и прижимаются к его борту, лагом друг к другу, замедляя и без того малый ход. Первым поднимается на флейт Вейлр дю Ганьо, за ним — Хендрик Пельт, а третьим — я. У всех троих под кафтаном, застегнутым на одну или две пуговицы, заткнуты за пояс по два пистолета, а на боку у меня сабля, а у моих коллег — палаши. Вейлр дю Ганьо, дождавшись, когда начну поднимемся я, идет к капитану флейта — тощему длинному типу, из-под черной вязанной шапки которого торчат наполовину седые, русые, длинные волосы. Хендрик Пельт помогает мне перевалить через планширь и при этом расстегивает коричневую костяную пуговицу на своем светло-коричневом кафтане.

Я вижу, как Вейлр дю Ганьо, расстегивая кафтан, подходит к капитану флейта, достает из-за пояса пистолет с длинным стволом и тяжелой рукояткой, с громким щелчком взводит курок и весело произносит на скверном голландском языке:

— Предлагаю сдаться без боя! Нам кровопролитие ни к чему!

В это время я и Хендрик Пельт наводим по два пистолета на матросов, которые стоят неподалеку от штормтрапа. Крепкие парни с красными, обветренными лицами, одетые в робы, сшитые из парусины, босые, смотрят на нас удивленно, пытаясь, наверное, понять, не глупая ли это шутка?

— Все наверх! — командую я гребцам катеров.

Мои парни стремительно поднимаются по штормтрапу и рассредоточиваются по судну, занимая заранее указанные позиции. Теперь уже голландцам ясно, что это не шутка, но они стоят, не шевелясь. Геройствовать никто не собирается.

— В чем дело?! Ты в своем уме?! — возмущенно бросает капитан флейта Вейлру дю Ганьо.

Я подхожу к нему и, как надеюсь, на прекрасном голландском языке ставлю в известность:

— Судно захвачено корсарами русского короля, который сейчас воюет со Швецией.

— Но мое судно принадлежит… — начинает было капитан флейта и смолкает, потому что по документам оно шведское.

— Я знаю, кому оно принадлежит на самом деле, — говорю я. — Передашь господину Петеру Гигенгаку, что это ответная благодарность за захват в прошлом году моего судна под английским флагом, и мой совет ему заниматься чем-то одним — или торговлей, или корсарством. Нельзя смешивать два таких прибыльных удовольствия: они имеют свойство уничтожать друг друга.

Судно везло из испанского Кадиса колониальные товары: сахар, какао, табак, перец, индиго. Кстати, индиго можно считать военным грузом, потому что им красят сукно военных кафтанов. По самым скромным подсчетам груз тянул на полмиллиона экю. Самое ценное я приказал перегрузить на шхуну. Вести флейт и гукеры в Нарву я не захотел. Во-первых, есть шанс нарваться на шведские военные корабли, от которых нагруженный торговец вряд ли убежит, особенно, если ветер будет слабый, потому что во вражеских эскадрах всегда по несколько парусно-гребных судов. Во-вторых, у меня слишком мало людей на четыре судна. В-третьих, здесь за суда и остальной груз мы получим больше. В-четвертых, было у меня подозрение, что Петр Первый не захочет ссориться с так любимыми им голландцами и вернет приз вместе с грузом. Поэтому приказал идти в расположенный неподалеку Копенгаген, куда мы и добрались до наступления сумерек.

Мне кажется, что в Дании все чиновники на одно лицо. В других странах у чиновников лиц бывает больше, до трех — тупое, очень тупое и тупейшее. Датчане, не привыкшие выпендриваться, выбрали на всех один вариант. Угадайте с трех раз, какой. У тех двух чиновников, что прибыли сперва на флейт, а потом были направлены на шхуну, выражение лица было такое, будто закинули в горло по селедке и пока не решили, проглотить или все-таки вынуть и сперва порезать на куски? Мой корсарский патент они рассматривали с дотошностью и такой скорбью, с какой дамы — прыщик, выскочивший на носу.

— С какой целью вы пришли в наш порт? — спросил стоявший слева чиновник.

— Продать захваченные шведские торговый флейт и два корсарских судна, — ответил я.

— Мы сейчас не воюем со Швецией, — поставил меня в известность тот, что стоял справа.

— Вы не поверите, но я что-то слышал об этом, — насмешливо произнес я. — Вам никто и не предлагает воевать. Я всего лишь продам здесь призы. До Московии вести их слишком обременительно и опасно, — объяснил я и добавил, чтобы заинтересовать их материально: — А ваша страна получит налог с продаж.

— Нашей стране не нужны эти налоги, — сообщил стоявший слева чиновник. — Мы соблюдаем мирный договор, подписанный со Швецией. Ссориться из-за такой мелочи нам ни к чему.

— Не хотите ссориться — и не надо, — разрешил им. — Продам призы в другой стране, где не привыкли швыряться деньгами, а по возвращению в Московию расскажу своему королю, что вы не только не помогаете своему бывшему союзнику, но и помогаете его врагу, сообщая шведам, какие грузы везут суда под нейтральными флагами.

— Откуда у вас сведения, будто мы помогаем шведам? — задал вопрос стоявший справа чиновник.

— От капитана одного из корсарских судов, — ответил я, показав на Вейлра дю Ганьо. — Он может вам рассказать, кто из ваших таможенных чиновников и как помогает вашему врагу.

— Швеция нам не враг, мы подписали мирный договор, — упрямо повторил стоявший справа.

— Вот я и говорю, что у вас мирный договор со Швецией, поэтому вы и помогаете ей, как умеете, вредя своему бывшему союзнику. Представляю, как эта новость обрадует моего короля. Уверен, что он припомнит ее, когда вы в следующий раз обратитесь к нему за помощью, — сказал я.

Стоявший справа чиновник собирался было еще что-то вякнуть, но вмешался его напарник:

— Мы передадим ваши слова своему руководству. До получения ответа воздержитесь от продаж.

— Я подожду только до утра, чтобы вы не успели позвать шведов, — уколол я напоследок.

Они вернулись утром, когда только начало светать. У обоих в горле все еще было по селедке, но, видимо, уже разрезанной на две или даже три части. Может, мне показалось, но вроде бы тот, что стоял вчера слева, теперь был справа.

Он и изложил решение своего правительства:

— Захваченные корсарские суда можете продать здесь, а торговое — в какой-нибудь другой стране.

Как подозреваю, пока я буду продавать фиш-гукеры, датчане предупредят шведов о флейте. И вроде будут ни в чем не виноваты.

Покупатели на оба бывших корсара нашлись на второй день. Рыбацкие суда голландской постройки здесь ценят. Я скинул всего процентов пятнадцать от средней цены. Оба судна купил бодрый коротконогий толстячок, который во время ходьбы напоминал подпрыгивающий мячик. Семь тысяч ригсдалеров или, как их еще называли, ригсортов — местных аналогов серебряного талера — он привез в кожаном мешке, который был кругл, как мячик. Уверен, если мешочек уронить на палубу, он будет подпрыгивать точно так же, как его хозяин.

Я уже собирался сниматься с якоря, но с флейта передали, что назначенный на него капитаном Хендрик Пельт еще не вернулся с берега. Он прибыл через полчаса на четырехвесельном тузике, причем направился первым делом к шхуне. Выражение лица было такое сосредоточенное, будто привез известие о готовящемся нападении на нас шведских кораблей. Вполне возможно, что шведы уже знают о нас, но вряд ли у них есть поблизости военные корабли.