Утром к крепости по реке приплыл Петр Первый с осадной артиллерией — шестнадцатью трехпудовыми (вес ядра сорок восемь килограмм) мортирами, сорока восьмью пушками двадцати шести- и двенадцатифунтовыми и десятью тысячами бомб. Царь сам осмотрел крепость и выбрал место для установки мортир и пушек. Солдаты сразу же приступили к оборудованию позиций. Через день Петр Первый отправился на шестидесяти лодках с семью ротами гвардейцев к устью Невы. Их обстреляли из крепости, но не попали ни по одной лодке. Судя по результату, артиллеристы в Ниеншанце были, мягко выражаясь, неважные. Да и откуда здесь взяться хорошим?! Для Швеции это медвежий угол, не имеющий, как они думают, стратегического значения. Им выход к морю и «окно в Европу» не нужны, а возможность московитов стать морской державой кажется глупой шуткой.

На следующий день царь вернулся в лагерь, оставив на каком-то острове три роты и батарею двенадцатифунтовок под командованием бомбардирского урядника Щепотьева, чтобы горячо встретили шведские суда, если вдруг пожалуют на помощь крепости.

В полдень тридцатого апреля генерал-фельдмаршал Шереметев послал коменданту Опалеву предложение сдать крепость и получил ожидаемый отказ. Старик-комендант не геройствовал, а не мог просто так сдать крепость. По правилам западноевропейского военного этикета надо было несколько дней поизображать отважных парней. Иначе осудят и повесят.

В семь часов вечера наши начали обстрел из тринадцати мортир и девятнадцати двадцатишестифунтовок. Шведы палили в ответ. Стрельба продолжалась всю ночь. При этом наши лупили в цель, а шведы — в молоко по большей части. Так понимаю, расстреливали боезапас, чтобы иметь уважительный повод для сдачи. К пяти утрам их пушки затихли. Примерно через час на крепостной стене забили в барабан, сигнализируя о желании договориться о сдаче. Вышли капитан и поручик, чтобы стать заложниками на время переговоров. Подполковник Опалев запросил время до полудня на составление договора о сдаче. Ему дали два часа. В итоге к десяти часам все-таки договорились. Гарнизону разрешили уйти в Нарву со знаменами, стрелковым оружием, четырьмя пушками, запасами еды на месяц и пулями во рту — типа тоже герои. Надеюсь, пули спасут престарелого подполковника от обвинения в измене, которое наверняка последует. Вот так перебежишь на чужую сторону — и враг для обеих.

Ниеншанц была переименована в Шлотбург. Вечером в крепость вошли преображенцы и семеновцы. На следующий день стреляли троекратно в воздух из пушек и фузей, празднуя «величайшую из побед московской армии». Вроде бы хвастовство, а ведь и правда захват этой маленькой крепости станет началом больших преобразований, которые превратят заштатную и мало кому известную Московию в грозную Российскую империю.

У устья Невы стоит на якорях шведский флот из девяти кораблей под командованием вице-адмирала Нуммерса. Они пришли второго мая на помощь крепости. О том, что Ниеншанц захвачен русскими, еще не знают. Даже такие важные новости перемещаются по миру, в лучшем случае, со скоростью всадника. Шведы подали сигнал крепости выстрелами из двух пушек. Наши не растерялись и дважды выстрелили в ответ из крепостных пушек. Видимо, угадали, потому что шведы выслали шлюпку за лоцманами, которые раньше находились на острове, где Петр Первый оставил три роты солдат и батарею двенадцатифунтовок. Урядник Щепотьев сплоховал, рано выскочил с солдатами из засады, поэтому захватить удалось только одного пленника. Он и рассказал, зачем прибыла эскадра, кто ею командует и что, не зная фарватер, боятся заходить в Неву. Как ни странно, присутствие русских на острове не смутило шведов. Вечером они опять дважды пальнули из пушек. Им дважды ответили: мол, держимся еще. И так каждое утро и вечер.

Думаю, шведы надеялись, что из крепости к ним пришлют лоцмана. Ждали до шестого мая, а потом, пользуясь попутным ветром, послали восьмипушечную шняву и десятипушечный тендер, как самые мелкосидящие, то ли для разведки фарватера, то ли для прорыва к крепости за лоцманами, то ли оба варианта вместе или какой проскочит. Оба судна медленно, постоянно меряя глубину и оставляя вешки, продвигались к Неве. К вечеру не успели, встали на якоря.

За их действиями наблюдал Петр Первый с берега. Поскольку мой полк перевели ближе к устью на случай высадки вражеского десанта, я вместе с командирами батальонов и рот тоже следил, стоя поодаль, чтобы не мозолить глаза начальству. Царь был не в духе. Присутствие вражеской эскадры, которую нечем было отогнать, ставило под сомнение захват крепости. Из-за любви к кораблям, Петр Первый был слишком высокого мнения об их возможностях.

Александру Меньшикову было скучно. Любви к кораблям он не испытывал, разве что к мачтам. Попытался какой-то шуткой развеселить царя, но тот не оценил юмор, наорал. Фаворит тоже решил переждать подальше от греха, подошел ко мне.

— Говорят, у тебя есть хорошее гишпанское вино, — произнес он.

На самом деле вино было французским, но отличие его от испанского Александр Меньшиков пока не понимал. Впрочем, все равно ведь на халяву предполагал получить, а дарёному коню в зубы не смотрят.

— Уже закончилось, — сообщил я. — Месяца через два привезут еще, пришлю тебе большую бочку.

— Буду рад! — воскликнул он. — И при случае шепну за тебя словечко государю.

— Буду рад! — повторил я, улыбнувшись, и спросил: — Чего он злится? Мешает ему флот шведский?

— А то! — подтвердил фаворит. — Сейчас бы уже на Выборг шли, а приходится здесь торчать!

— Так почему бы не захватить эти два? — спросил я.

— А как? — сразу заинтересовался Александр Меньшиков.

— В утренних сумерках подкрасться поближе вдоль берега, чтобы на его фоне незаметней быть, а потом рвануть к ним и взять на абордаж, — проинструктировал я.

— На них пушки стоят, много, побьют всех, — возразил он.

— Пушки по бортам стоят. Если зайти с носа или кормы, а потом поджаться к бортам, пушки будут вне игры, — просветил я.

— Зато другие корабли будут стрелять, — высказал сомнение фаворит, которому на роду, видать, написано быть адвокатом дьявола.

— С такой дистанции они вряд ли попадут, а ближе подходить побоятся, потому что фарватер не знают, на мель сядут, — ответил я.

— Зато эти знают и убегут от нас, — сказал Меньщиков.

Я вздохнул и продолжил ликбез:

— Ветер им противный. Убегать смогут только галсами, а для этого надо уходить с фарватера. Даже если они не побоятся сесть на мель и пойдут галсами, ялы на веслах намного быстрее ходят, догоните их.

— Сколько надо народа и лодок на это дело? — деловито поинтересовался он.

— Возле каждого борта сможет встать всего по два яла. Значит, восемь. Добавь два-три на всякий случай. А народа — сколько влезет в ялы. Запас в жопу не дерет и жрать не просит, — процитировал я в конце известную в будущем поговорку.

Александр Меньшиков, в отличие от моих офицеров, услышал ее впервые, поэтому заржал так, что оглянулись Петр Первый и вся его свита.

— Пойду государю расскажу про запас! — весело бросил фаворит, которому, как никому другому, известно было, что дерет, а что нет, и побежал к Петру Первому.

Рассказывал долго, а засмеялся царь, посмотрев на меня, только по окончанию монолога, а потом облапил своего бой-френда и от души пошлепал по спине, хваля за что-то. Так понимаю, за план захвата вражеских кораблей. Петр Первый со свитой сразу же пошел к лошадям, собираясь, как догадываюсь, вернуться в крепость. Александр Меньшиков, шагая за царем, обернулся ко мне и помахал рукой. Надеюсь, не только напоминая о бочке вина, но и обещая при случае «шепнуть».

Рано утром все было проделано именно так, как я посоветовал. Лодок было тридцать — поговорку про запас поняли правильно. Нападением на шняву командовал царь, на тендер — его фаворит. Как по заказу, пошел проливной дождь и помог подобраться скрытно. Шведы слишком поздно заметила атакующих. Перерубив якорные канаты, попробовали развернуться бортом, чтобы встретить пушечным огнем, но не успели. Ялы поджались к бортам обоих судов, на палубы полетели ручные бомбы, солдаты зацепились «кошками» и полезли на абордаж. Через полчаса шнява «Астрильд» и тендер «Гедан» стали основой Балтийского флота Российской империи. В плен попало всего тринадцать шведов, которые успели вовремя спрятаться. Оба судна взяли на буксир и потащили в Неву. Оставшиеся семь шведских кораблей открыли по ним огонь из всех орудий. Дистанция была великовата, но каждый трофей получил по несколько ядер, повредивших их сравнительно слабые корпуса и рангоут. На следующий день призы отбуксировали под стены крепости и устроили салют из всех крепостных орудий, дав понять шведам, кому принадлежит Ниеншанц. После чего вице-адмирал Нуммерс отвел эскадру подальше в море, а Петр Первый облегченно вздохнул, поверив, что Шлотбург теперь его.