Дальше пошли на север и опять пересекли экватор. Меня всегда забавляло, что два противоположных времени года отделяют всего несколько миль. По ту сторону экватора сейчас лето, а по эту — зима. Впрочем, на экваторе круглый год один сезон и день равен ночи.

В Южно-Китайском море начали забирать на восток, к Тайваньскому проливу. Остров Тайвань сейчас называется Формозой. До недавнего времени на нем была голландское поселение, которое уничтожили китайцы, убежавшие туда от маньчжуров, захвативших власть в Китае. Лет десять назад остров опять стал частью империи. То есть, история острова будет развиваться по кругу: при смене власти в Китае убежавшие из нее представители предыдущей правящей элиты будут образовывать на Тайване независимое государство, которое со временем будет возвращаться в лоно империи. Если попаду опять в двадцать первый век, проверю эту теорию.

Первым намеченным мною пунктом на Дальнем Востоке был Шанхай. Во-первых, мне хотелось посмотреть, какой он сейчас? Во-вторых, в Шанхае мне везло. В-третьих, не было желания двигаться дальше на север, а то потом дольше буду возвращаться. В двадцать первом веке в Шанхае было мало старых районов. Русский, застроенный белоэмигрантами — не в счет. Историю города я знал плохо, хотя бывал в нем очень часто, поэтому был готов к любым сюрпризам.

В конце семнадцатом века Шанхай — это небольшой, даже по европейским меркам, не говоря уже про китайские, городок, окруженный крепостной стеной высотой метров шесть, которая сооружена из утрамбованной глины и сужается кверху. На походе к городу нам повстречалось несколько джонок с тупыми, прямоугольными носами и парусами с бамбуковыми рейками и лодок-сампанов. Из-за такой формы носа мне все время кажется, что китайцы плавают в корытах. Паруса у них ровные, без «пуза», благодаря рейкам. Говорят, в бою такие надежнее, потому что трудно повредить весь, а уцелевшие части продолжают работать. Кстати, заметил на одной джонке, как матрос поднимался на мачту по рейкам паруса. Таких джонок в будущем я не встречал, может быть, просто не везло, а вот сампаны (в переводе с китайского «три доски») доживут до двадцать первого века почти без изменений. У них тоже тупые носы и на корыта похожи еще больше. Завидев шхуну, китайцы устремились в реку. Засуетилась и охрана на крепостных стенах. В городе загудел большой барабан. Видимо, опыт общения с иностранцами у них отрицательный.

Я не стал приближаться к порту, чтобы понапрасну не беспокоить аборигенов. Понял уже, что в далекое будущее не вернешься просто так, всего лишь приплыв в то место, где бывал тогда. Наверное, пришел я в Шанхай именно для того, чтобы понять и прочувствовать эту мысль. После чего направил шхуну дальше на север, к порту Тяньцзинь. Шанхай расположен на южном конце Великого канала, а Тяньцзинь — на северном. Я побывал на берегах канала в нескольких местах. Возле Шанхая он шириной метров триста и глубиной метра три. Начали строить его (центральную часть) еще до нашей эры, а потом удлинили на юг и на север. Благодаря Великому каналу, можно добраться по воде на лодке или на судне с малой осадкой почти до любого крупного китайского города. В том числе и через Тяньцзинь до Пекина, который будет столицей империи, как минимум, до начала двадцать первого века.

В Тяньцзине и законтачим с пекинскими чиновниками. Такую большую партию пушек вряд ли купит какой-нибудь купец. Не потому, что не по карману или не выгодно, а потому, что груз стратегический, затрагивает интересы государства, что может при некоторых раскладах привести к отсечению головы. В Китае и в двадцать первом веке приговаривать к смерти будут быстро. Подданных слишком много — чего с ними церемониться?! Миллион туда, миллион сюда…

Работая в американской судоходной компании, я на контейнеровозе два контракта мотался на линии Сан-Франциско-Тяньцзинь. Это типичный китайский мегаполис — небоскрёбы в смоге. Бесчисленное количество людей куда-то торопливо идут или едут на самом разном транспорте от «бентли» до велосипеда, со значительным преобладанием последних. В Китае и Индии понимаешь, что людей на планете слишком много. Впрочем, стоит отойти на пару шагов от новых районов, как окажешься на узких улочках, которые после центральных кажутся пустынными, хотя на них людей раза в два больше, чем на московских центральных. Возле входа в многоквартирный дом может стоять стиральная или швейная машинка, на которой старая китаянка зарабатывает на жизнь. Молодые китаянки могут заработать более приятным трудом. В этих кварталах создавалось впечатление, что у китайцев природная тяга к резким контрастам: рядом с современным гипермаркетом торгует с картонки студент; рядом с шикарным рестораном забегаловка на пару столиков; рядом с раскрашенной в стиле анимэ соской в мини-юбке идет ее ровесница в традиционной китайской одежде и с чистым и суровым лицом строителя коммунизма; рядом на светофоре стоят два авто класса «люкс», в одном из которых сидит молодой и успешный бизнесмен, а в другом — не менее успешный партийный функционер.

Отношение к иностранцам складывалось из английского презрения к неполноценным, французского сожаления к убогим, итальянского любопытства к странным и индийской липкости к богатым. Китайцы уверены, что иностранцы бедными не бывают, несмотря на то, что постоянно сорят деньгами, а потому их надо стричь без зазрения совести. Хотя в двадцать первом веке к тебе могли подойти и просто так, попросить сфотографироваться вместе, чтобы потом показывать родственникам и знакомым: смотри, какие странные существа бывают! Особенно этим страдали провинциалы из глухих районов, которые редко видят чужаков. Зато преступность по отношению к иностранцам практически нулевая. Обсчитать, кинуть по мелочи — это запросто, а вот на гоп-стоп вряд ли нарветесь. И идущих с вами китайцев тоже не тронут. Чтобы не потеряли лицо в вашем присутствии. У них тут навязчивая идея — не потерять лицо. Это что-то типа европейского «потерять репутацию», но намного шире, распространяется на все сферы жизни. Потерявший лицо становится изгоем, как бы не китайцем, но и не иностранцем. Иностранец — это еще хуже, даже не потерявший лицо, каковых я не встречал.

Мое «потерянное» лицо тоже валяется где-то на мостовых Тяньцзиня. Я даже не заметил, как это случилось, узнал только в Шанхае, когда моя китайская подруга начала инструктировать меня. Китайцы живут по законам, созданным много тысяч лет назад. Живут, не задумываясь, хороши они или нет, и не пытаясь изменить. Если ты не знаешь эти законы, а с ними надо вырасти, теория не поможет, потеря лица неминуема. Тебе простят несколько оплошностей, но после очередной вынесут приговор по совокупности. С тобой продолжат общение, если это приносит материальную выгоду, но ты уже будешь не просто варваром, а варварским варваром или варваром в квадрате. Так что мой совет всем, кто окажется в Китае: будьте самим собой и порядочным человеком и ни в коем случае не изображайте из себя китайца, иначе будете смешить и/или раздражать. Китайцем надо родиться и вырасти, а если вам не повезло, смиритесь, потому что на устранение этого недостатка не хватит жизни. Если уж очень не терпится, покажите, что любите китайскую культуру и что-то о ней читали или слышали. Вам, скорее всего, простят этот способ повыпендриваться.

Я поставил шхуну на якорь в западной части Бохайского залива, возле устья реки Хайхе, на берегах которой и Тяньцзинь, и Пекин. Кстати, река на удивление грязная и вонючая. В сравнение с ней даже Сена кажется чистой. Хайхе и так несет много ила, а в нее, что в будущем, что сейчас, еще и сбрасывают всё, что не нужно, как предприятия, так и люди. У китайцев очень специфическое понятие о чистоте, особенно это заметно в общественных туалетах, которые дают фору даже российским в глубинке, но не вздумайте на это указать аборигенам, иначе тут же потеряете лицо. Так жили их предки несколько тысяч лет назад, поэтому не вам, представителям наций-молокососов, учить китайцев.