Я с трудом осилил. С хересом у меня связаны воспоминания о Крыме, где я был на практике после третьего курса в Ялтинском портофлоте. Жара, горячие, потные и липкие женщины и теплый, сладкий и липкий херес под названием «Массандра». Я там познакомился с дамой, которая обожала пить крымский херес с ванильным зефиром. Есть такая категория самоубийц — гастрономические.

Получив вторую порцию вина, я отошел к столу, составленному из нескольких и накрытому белыми длинными, до земли, скатертями, на котором места свободного не было из-за тарелок и судков с самыми разнообразными закусками, холодными и горячими. Преобладала рыба. Я набрал миноги, которую остальные не жаловали, потому что не знали, что это такое. Во главе стола на стуле с высокой спинкой сидел Александр Меньшиков и что-то увлеченно, с пьяной горячностью, рассказывал расположившемуся одесную Ивану Чамберсу. Я занял место ошуюю, на таком же стуле.

— Вот предлагаю Иван Иванычу стать комендантом крепости хотя бы до следующего лета. Не соглашается, упрямец! — весело, с чертиками в глазах, пожаловался мне фаворит царя. — Воевать хочет. Говорит, желаю быть генерал-фельдмаршалом, как Шереметев, и не меньше!

— Не говорил я такого, — буркнул генерал-поручик Чамберс.

— Не говоришь, но думаешь! Я тебя насквозь вижу! — настаивал на своем Александр Меньшиков.

— Зря, — поддержал я. — На его месте я бы согласился.

— Ты больше воевать не хочешь?! — удивился губернатор Нарвы.

— На суше не хочу, — ответил я. — На море меня тянет, соскучился. Теперь вот порт есть у нас, мог бы опять корсаром стать, захватывать свейские корабли, приводить сюда богатую добычу…

— И чего вас на это море тянет?! — перебив, воскликнул он. — Вот и государь тоже все норовит кораблем покомандовать. Как по мне, так на суше намного спокойнее. Может, и убьют, но уж точно не утонешь!

— Каждому свое, — не стал я спорить и попросил: — Поговорил бы с царем, чтобы отпустил меня на море.

— И поговорю! Я своих друзей не забываю! — пьяно заверил Александр Меньшиков. — Только не сегодня. Сейчас мы будем пить вино, которое ты мне прислал.

Я подумал, что он забудет за пьянкой. Нет, не зря он стал царским фаворитом. Как бы ни напивался с Петром Первым, а свой интерес блюсти не забывал. В отношении меня у него тоже были планы.

Мы пересеклись через два дня, когда из Ивангорода уходил гарнизон без знамен и пушек. Вместе с солдатами шли и их семьи. Женщины часто оглядывались. Позади мирная, привычная, обеспеченная жизнь, а что впереди — неизвестно. Они следовали в Ревель. Я мог бы сказать этим женщинам, что скоро и оттуда будут уходить, если не погибнут.

— Видел дом справа от моего, трехэтажный. Раньше в нем полковник Ребиндер жил. Не хочешь там поселиться? — спросил Александр Меньшиков. — Будешь подменять меня на губернаторстве.

— Не откажусь, — ответил я, — если государь позволит.

— Позволит, — заверил фаворит и задал следующий вопрос: — Ты не передумал на море вернуться? А то Петр Алексеич собирался пожаловать тебе генерал-поручика, графа и земли и крестьян по титулу.

— Спасибо ему, что так высоко ценит мои малые заслуги! — поблагодарил я. — На море постараюсь заслужить новый чин и титул. От земли и крестьян, правда, не отказался бы. Особенно в этих местах или возе Копорья и Ямбурга, которые тебе отдали. Говорят, хороший сосед ближе родственника.

— Как хочешь, — произнес он, глядя на меня так, будто пытался угадать скрытую причину такого странного, по его мнению, поведения. — Значит, Нарву, Копорье и Ямбург мы свеям не вернем?

— Будут наши, — ответил я. — И вся остальная Ингерманландия тоже.

— А про меня твоя бабка ничего не говорила? — поинтересовался он.

— Будешь в фаворе у царя до его смерти, и царицу Екатерину переживешь, — поделился я сведениями из учебника истории. Надеюсь, его писали хорошие специалисты. — Только им это не говори.

— Знамо дело, не скажу! — заверил Александр Меньшиков.

— И предупреди Петра Алексеевича, что Мазепа предаст, когда свеи пойдут на нас, — добавил я. — Хохлы предают всех, а потом каются. Судьба у них такая иудина — предавать и каяться. Досталась от половцев по наследству.

Впрочем, сомневаюсь, что Меньшиков знает, кто такие половцы. Он пишет и читает с трудом, и знает лишь то, что способствует угодничеству и стяжательству.

— Вот и мне Мазепа тоже не нравится! Как он ловко к государю подъехал, Андрея Первозванного раньше меня получил! Скользкий гад! — воскликнул Александр Меньшиков, которого все придворные считают скользким гадом.

Фаворит фаворита узнает издалека.

Мысль поселиться в Нарве пришла мне, когда шагал по ее улицам к Замку. Не хотелось мне жить в новой столице Российской империи. На болоте нормально себя чувствуют только меланхоличные кикиморы и лешие-матершинники. Первые изображают то, что вторые изрекают. Близость ко двору меня никогда не прельщала. Наоборот. С курсантских времен усвоил, что надо держаться подальше от начальства и поближе к кухне. Да и в нормальный город нынешний Санкт-Петербург превратится не скоро. К тому времени меня уже здесь не будет. Нарва — средний по нынешним меркам город на берегу не слишком загаженной реки и рядом с морем. Может быть, он немного отстает по уровню культуры и прочих благ цивилизации от средних городов, расположенных западнее, но не настолько, как Питер.

Дом, который мне пожаловал Петр Первый, был кирпичный, с толстыми стенами и высокими окнами на первом и втором этажах и маленькими на третьем, где жили слуги. Вход посередине, с крыльцом в две ступеньки из белого мрамора, над которым жестяной навес с узорными краями. Сперва попадаешь в гардеробную, а из нее вели вверх, на высокий фундамент первого этажа, пять мраморных ступенек. Из прихожей влево и вправо шли анфиладой по две комнаты. Слева находились гостиная и столовая, а справа — библиотека и мой кабинет. Кухня была в двухэтажной пристройке, откуда была дверь в столовую. На второй этаж главного здания, где находились господские спальни, вела мраморная лестница, а на третий, в лакейские — деревянная. Конюх, псарь, кучер и дворник жили в двухэтажных пристройках, огораживающих двор с трех сторон, в которых на первом этаже находились, кроме кухни, конюшня, каретная, псарня, кладовые, погреб, ледник, дровня. Всего обслуги, не считая их детей, было сперва четырнадцать человек, после приезда жены выросло до двадцати одного, а через два месяца снизилось до девятнадцати. Анастасия Ивановна приехала в свой дом в середине декабря, по санному пути. Летом не могла, потому что в начале августа родила второго сына, нареченного Петром, в честь царя. В семьях всех государевых людей родившимся мальчикам давали такое имя. Глядишь, поможет по службе. К моменту приезда жены в доме был сделан капитальный ремонт и заменена мебель. Все, что нужно было, привезли мои корабли. К моменту прихода их во второй раз в этом году в Архангельск, там уже ждало мое письмо с инструкцией, что именно после выгрузки в Лондоне купить и привезти в Нарву, следуя под английским флагом, потому что в Финском заливе то появлялась, то исчезала шведская эскадра. В случае встречи со шведами до Ревеля говорить, что идут именно в этот порт, а после — что не знали, что Нарва захвачена. Впрочем, никого не встретили. Мои корабли пришли только в конце октября, когда шведский флот убрался на зимние квартиры. Большой корабль быстро разгрузили, а потом нагрузили трофеями и отправили на зиму в Лондон, а шхуну оставил в Нарве, чтобы по весне, когда сойдет лед в заливе, заняться корсарством. У меня уже был патент, написанный на русском, шведском и голландском языках, практически скопированный с испанского, выданного мне в Брюсселе, который я и показал писарю царя, как образец, и заверенный самим Петром Первым.

Хендрик Пельт привез не все, что я заказывал. Я выписал ему вексель на половину оставленных в английском банке денег. Собирался за три ходки переправить наличные и акции, чтобы в случае захвата судна потерять не всё. Сэр Хор отказался обналичивать вексель. Мол, Хендрик Пельт мог его подделать, пусть владелец сам приплывет и заберет. Не хотелось банкиру расставаться с такой большой суммой, вот и придумал отговорку. У русских довольно странное представление о честности западноевропейцев. Даже когда я рассказывал, как меня немецкий судовладелец кинул на штуку баксов, не верили, что это был настоящий немец. Не просто настоящий, а стопроцентный, потому что, если будет знать на сто процентов, что останется безнаказанным, обязательно украдет и совершит любое другое преступление. У этого судно было зарегистрировано в Гибралтаре, чтобы меньше платить налогов, он знал, что со мной больше не встретится и что судиться из-за такой мелочи я не буду: себе дороже, одна поездка на место регистрации судна для подачи заявления обойдется дороже. Как я потом узнал, был не первым и не последним, у кого честный немецкий предприниматель отщипнул по мелочи. У меня была мысль положить деньги в какой-нибудь надежный банк и забрать их в следующей эпохе. Сэр Хор помог мне избавиться от остатков подобных иллюзий. Лучше уж сделать тайник. Хотя я делал заначку от жены у себя в квартире, а уже через месяц не мог найти. Думал, жена обнаружила. Нет, через полгода случайно наткнулся, когда собирался еще раз заначить. Поэтому все свое ношу с собой в спасательном жилете.