В конце сентября мы, отягощенные добычей, пошли к Пскову. В этом году взяли больше, чем в прошлом, особенно скота и молодых женщин. У каждого моего солдата было по несколько наложниц. По вечерам в лагере случались склоки такой ядовитости, что позавидовали бы ток-шоу в двадцать первом веке. Из Пскова мои полки, в отличие от других драгунских, отправленных зимовать в Ямбург и Копорье, пошли на зимние квартиры в Воздвиженское. Судя по привету от Александра Меньшикова, который мне передал Шереметев, отпущенный на зиму в Москву к семье и путешествующий под охраной моих полков, память у царского фаворита отменная, и он знает, как отблагодарить меня.

По прибытию в Воздвиженское я отпустил всех солдат и офицеров на две недели в отпуск — неслыханное по нынешним временам распоряжение. Уехать на несколько дней по личным делам разрешалось только офицерам и то редко, а начиная с полковника — только по разрешению царя.

— Ей богу, не вернутся! — прокаркал мой адъютант Мефодий Поленов, получивший недавно чин капитана, поскольку теперь был при генерал-майоре.

— А куда они денутся! — уверенно произнес я и оказался прав, потому что не вернулся всего один солдат и только потому, что по пьянке свалился с мостков в реку и утонул.

Вместо него в полк прибыл младший брат, на котором форма старшего висела мешком. Я не смог отказать такому грозному вояке.

Война — это жизнь по заповедям от дьявола. Она опасней, зато интересней, насыщенней. Кто ее попробовал, тот по своей воле не бросит, а если заставят, то до конца жизни будет тосковать по ней. Дьявол лучше разбирается в людях. Работа у него такая. Мне вот война до сих пор не надоела. То есть, устаю, конечно, иногда сильно, хочется отдохнуть, но в отпуске уже через месяц становится скучно.

Зиму я провел с семьей и охотничьими собаками. По мнению жены, собакам я уделял больше времени. Наверное, потому, что они меньше гавкают. Впрочем, ссорились мы редко. Анастасия Ивановна наслаждалась своим социальным положением. Слово генеральша пока в диковинку, поэтому кажется более весомым, чем даже боярыня.

После святок генерал-фельдмаршал передал мне приказ к первому апреля быть с полками в Пскове. Пойдем осаждать город Юрьев, основанный Ярославом Мудрым, который теперь шведский Дерпт. Затем пришло сообщение от царя, что пойдем в Польшу помогать союзнику — саксонскому курфюрсту и польскому королю Августу Второму по кличке Сильный. Говорят, действительно силен физически, серебряные талеры гнет пальцами. Как полководец, явно уступает шведскому королю Карлу Двенадцатому, но, как правитель, на голову выше. Шведский король, видимо, считает, что война — это процесс, в котором результат не важен. Карл Двенадцатый разбивает саксонско-польскую армию, захватывает провинцию, потом следующую, а Август Второй в это время оказывается у него в тылу и освобождает оставшуюся без присмотра территорию. Вот так они и бегают по кругу уже который год, давая нам время модернизировать и закалять в легких боях армию и захватывать города. Уже перед самым выходом пришло сообщение, что польский король арестовал при выезде из Вроцлава князей Якуба и Константина Собеских. Первый был претендентом на королевский престол, как ставленник Карла Двенадцатого. Теперь оба сидели в тюрьме в Силезии, и нужда в нашей помощи отпала. Шереметеву опять было приказано с первой травой идти к Дерпту.

Двенадцатого апреля в поход отправился генерал-майор Николай фон Верден с пехотными полками на лодках. В его задачу входило встать возле устья реки Эмбах или по нашему Омовжа и воспрепятствовать появлению в Чудском озере шведской флотилии, которая повадилась грабить наши прибережные деревни и села. Генерал-майор оказался смышленым. Он напал на шведскую флотилию в узком месте, где она не могла развернуться и удрать, и захватил одиннадцать из тринадцати судов. Одно, замыкающее, таки дало дёру, потому что не успело влезть в узость, а второе — четырнадцатипушечный галиот «Королус» — взорвал командор эскадры Летерн фон Герцфельд, который, по рассказам уцелевших его подчиненных, был пьян в доску. Вот так мы обзавелись собственной флотилией. К сожалению, доверили ее не мне, поэтому ничем особым себя не проявила, занимаясь лишь подвозом провианта и боеприпасов.

К Дерпту наша армия добралась девятого июня. Генерал-фельдмаршал Шереметев, видимо, сделал вывод, что городов у шведов много, а жизнь у него одна и та приближается к концу, так что спешить ни к чему. В Дерпте засело около четырех тысяч шведских солдат при ста тридцати трех пушках. Командовал гарнизоном полковник Карл-Густав Шютте, которому мы пока еще не били морду и который, по словам пленных, был горяч и суетлив, так что должен посопротивляться. Свой лагерь генерал-фельдмаршал Шереметев разбил юго-западнее города, возле мызы Копкоя, между Венденской и Псковской дорогами, корпус генерал-майора фон Вердена встал северо-восточнее, на другом берегу реки, при Ратсгофе, на Нарвской дороге, а мой корпус и корпус полковника Федора Балка из двух пехотных полков и четырех сотен псковских стрельцов — севернее, за деревней Текельфер, на Рижской дороге. Полковников Балков два — старший Николай и младший Федор. Старший в фаворе у Шереметева, поэтому со своим полком остался охранять обоз.

Пехотинцы Федора Балка вместе с частью моих драгун тут же приступили к земляным работам напротив ворот святого Якова. Руководил работами майор Коберт — худой белобрысый тип с тихим голосом и мутными глазами снулой рыбы, вроде бы саксонец, но явно со шведскими корнями. Может быть, мне так казалось из-за того, что приказы он отдавал правильные, но всегда это был не самый лучший вариант. Между предателем и недоучкой я выбирал более приятное.

— Здесь наши батареи будут накрывать вражеские с надвратных башен. Не лучше ли наши поставить вон там, напротив куртины, которая ниже и слабее? — предложил я более выгодное место немного восточнее.

— Можно и там, — сразу согласился майор Коберт и принялся поливать меня теорией из учебников фортификации: — У каждого из этих мест есть свои преимущества и недостатки. Там будет спокойнее, но придется рыть больше апрошей (ходов сообщения)…

— Ничего, лучше рыть апроши, чем могилы, — оборвал его я.

Майор не стал со мной спорить, поехал давать ценные указания подчиненным генерал-майора фон Вердену.

— Немцу наших солдат не жалко, — глядя в спину Коберту, сказал полковник Федор Балк, который был сыном лифляндского помещика фон Балкена, перешедшего со шведской службы на русскую еще при Алексее Михайловиче и добравшегося до чина полковника.

Сыну чин достался быстрее и легче, благодаря женитьбе на Модесте Монс, старшей сестре царской любовницы Анны Монс, называемой в народе Кукуйской царевной и попавшей в опалу в прошлом году, когда среди вещей утонувшего саксонского посланника Кенигсека нашли любовную переписку с ней. Если бы не эти письма, Кукуйская царевна стала бы императрицей, а Федор Балк — генерал-фельдмаршалом и не только. А теперь он — всего лишь муж отъявленной стервы, о которой легенды ходят по всей Москве и не только, даже моя жена слышала о ней.

Я оставил полковника наблюдать за ходом земляных работ, а сам отправился в лагерь. Основной задачей моего корпуса была разведка и наблюдение за врагами севернее и северо-западнее города на глубину тридцать верст — на столько всадник, не слишком утомляя коня, может удалиться от лагеря и вернуться до темноты и доложить об увиденном. Вспомогательные задачи — добыча провианта для армии и ловля по ночам вражеских лазутчиков и разбегающихся горожан.

Тринадцатого июня начали обстрел Дерпта из всех орудий. От наших бомб и раскаленных ядер в городе часто случались пожары. Шведы отвечали, причем больше всего доставалось солдатам полковника Балка, которые ближе всех подобрались к крепостным стенам.

Через две недели в полдень комендант Карл-Густав Шютте решил проверить на вшивость именно наши позиции, как самые опасные. Около тысячи пехотинцев и кавалеристов под командованием полковника Тизенгаузена вышли из города через ворота святого Якова и поперли на наши апроши. Время атаки выбрали не случайно. До сих пор на Руси после обеда принято спать. Как завезли византийские греки к нам средиземноморскую сиесту, так, несмотря на большие различия в климате, она и существует. Кто не спит после обеда, тот нехристь и враг Церкви, царя и народа. Шведы, видимо, поспешили, не дождались, когда часовые прикемарят. Те заметили врага и подняли тревогу.