Гардемарин привез письмо от Вейлра дю Ганьо, которого приняли на службу и доверили командование двадцативосьмипушечным фрегатом «Олифант». На кораблях рангом выше уже были достойные командиры, но французу пообещали, что получит следующий линкор, когда тот будет построен. Вейлр дю Ганьо обещал отблагодарить при оказии. Я ему поверил. Что у французов не отнимешь — не забывают отблагодарить. Может быть, из примитивного расчета, чтобы и в следующий раз помогли, но все равно приятно, а то ведь у некоторых — не буду показывать пальцем в сторону Восточной Европы! — память на такое исключительно дырявая.

Сразу после Нового года пришла грамота от Петра Первого, согласно которой я стал богаче еще на триста дворов. Если сравнивать с бригантинами, то заплатил мне за пинас многовато. Видимо, добавил за ореховую шкатулку. Александр Меньшиков выполнил его приказ славно: не только разбил шведский корпус возле Калиша, но и захватил в плен генерала от инфантерии Мардефельта, шесть полковников, пять подполковников и около трех тысяч младших офицеров и нижних чинов. Саксонцы тоже участвовали в сражении, точнее, присутствовали на поле боя, что шведы им не простят. Зато полк Магнуса фон Неттельгорста проявил себя с лучшей стороны. Если так и дальше продолжит, то, по заверению фаворита царя, скоро станет генерал-майором. Неплохая карьера для бывшего боцмана.

Александр Данилович написал мне об этом сражении еще до Нового года. Похвастаться он любит. Меня поразила фраза в письме: «Зело чудесно было видеть, как все поле мертвыми телами устлано». Ему такое пока в диковинку, а я уже насмотрелся. Меня больше поражало, что в ручьях и речушках, если таковые были на поле битвы, вода текла розового цвета. В конце письма он сообщал, что узнал от пленного шведского полковника, что захваченный мною пинас вез королевскую часть трофеев. Непонятно, правда, кого Карл Двенадцатый собирался возить в карете гетмана Сенявского? Жены и детей у него нет, а сам предпочитает ездить верхом. Наверное, о будущем думал. Говорят, он сватается к Марии Собеской, внучке одного из польских королей. Может быть, мое вмешательство и изменило это будущее. Шведский полковник утверждал, что король сильно разозлился, узнав о захвате пинаса, причем потеря имущества вывела его из себя больше, чем то, что Петр Первый узнал о договоре. Закончил письмо Александр Меньшиков ехидной припиской, что курфюрст саксонский до сих пор просит деньги у царя на войну со шведами, а Петр Первый до сих пор обещает прислать их.

Зима выдалась относительно теплая. Финский залив покрылся льдом только у берегов. В предыдущие зимы отчаянные купцы переправлялись на санях на противоположный берег, а в этом остались без прибыли. Ледоход на реке тоже начался раньше на неделю.

Я уже собирался вывести шхуну в поход, но возле устья реки Нарвы появилась шведская эскадра в составе тридцатичетырехпушечного фрегата, двух восемнадцатипушечных шняв и двух десятипушечных галиотов. В реку соваться побоялись. Постреляли из пушек по рыбацким лодкам, вытянутым на берег или стоявшим у пристаней, а потом встали на якоря в паре миль от берега. Так понимаю, главной целью шведов были не рыбацкие лодки. По ним просто произвели пристрелку пушек. Встали плотно, чтобы прикрывать друг друга в случае нападения. На ночь высылали ближе к берегу шлюпки с дозорными. Я послал катер проверить, как несут службу. Потерял двух морских пехотинцев. Сил для нападения у меня было маловато. Даже если собрать все плавсредства со всей округи, посадить на них оба полка из городского гарнизона, шансов на успех будет мало. Точнее, потери будут таковы, что мне не простят победу. В свою очередь и шведы сходить на берег и грабить прибережные деревни не решались, потому что сборные отряды из драгун, пехотинцев и легкой артиллерии, меняясь, дежурили на побережье, готовые скинуть в море вражеский десант. Я сообщил о шведской эскадре в Санкт-Петербург, намекнув, что на слабом противнике можно было бы потренировать наш молодой флот. В ответ получил туманные обещания и приказ еще лучше укрепить Нарву и особенно Ивангород, который нельзя было сдавать ни в коем случае. Карл Двенадцатый, пополнив свою армию новобранцами, которых снарядил и вооружил за счет предателей-саксонцев, готовился к вторжению в Московию. Не только в приграничных городах, но даже в Москве строили дополнительные укрепления, готовились к обороне. Поскольку я знал, что шведский король пойдет на Украину, где и найдет всё, чего ему так не хватало в жизни, то напрягать солдат понапрасну не стал. Они помаленьку вместе с наемными рабочими ремонтировали бастионы, пострадавшие во время осады.

Я был уверен, что эскадра постоит недели две-три и уберется восвояси. Ушла только на сорок шестой день. К тому времени уже приближались белые ночи — гражданские сумерки лишь на короткое время переходили в навигационные. Гражданские семерки — это когда солнце заходит за горизонт менее, чем на шесть градусов, его не видно, но света много; они и называются белыми ночами. Навигационные сумерки наступают, когда солнце опускается ниже края земли более, чем на шесть градусов. Становятся видны яркие звезды, но и горизонт еще можно различить, что позволяет навигаторам делать измерения с помощью секстана. Отсюда и название сумерек. Есть еще астрономические, когда солнце опускается от двенадцати до восемнадцати градусов, но это обычно очень короткий промежуток, и их трудно отличить от ночи. По крайней мере, у меня не получалось. Свое название они получили из-за того, что являлись началом (вечерние) и концом (утренние) рабочего дня астрономов. Теперь шведским кораблям не надо было торчать у устья Нарвы, чтобы ночью, в темноте, не пропустить выход шхуны в море. Они перешли на рейд Ревеля, где смогут получать снабжение и отдыхать на берегу. Напротив порта на острове Найссаар стоит дозорная башня, с которой в хорошую погоду можно видеть финский берег, шхуна незамеченной вряд ли проскочит.

На плохую погоду это не распространялось. Я подождал типичную для этих мест — северо-восточный холодный хлесткий ветер с затяжным мелким паскудным дождем. Небо затянули низкие серые тучи. Вода, в которой они отражались, стала такого же цвета. Как и паруса шхуны, выкрашенные по моему приказу. Корпус, правда, остался черным из-за покрывавшей его смеси на основе смолы. Я повел шхуну ближе к финскому берегу, чтобы не смогли заметить с Найссаара. Уже почти подходили к траверзу западной оконечности этого острова, когда со стороны финской деревушки раздался сдвоенный выстрел из полковых трехфунтовых пушек. В нас целили или нет — не знаю, потому что не видел полет ядер. Смотреть в ту сторону, почти против ветра, мешали слезы, вышибаемые им. Может быть, стреляли холостыми, чтобы только дать знать своим на рейде Ревеля.

Погоню мы заметили часов через шесть, когда ветер и дождь подутихли, и я решил, что проскочили благополучно, и приказал держаться середины Финского залива. Фрегат, две шнявы и два галиота шли ближе к южному берегу залива. Они уступали нам в скорости не менее узла, поэтому для меня оказалось неожиданным, что оказались так близко, всего милях в четырех. Наверное, предполагая такой прорыв, перешли к западной оконечности острова Найссаара и легли там в дрейф, а услышав сигнал, сразу рванули наперерез. Оставалось молиться, чтобы ветер не стих, иначе галиоты догонят нас на веслах, и экипажи на них будут усиленные.

К счастью, ветер отдыхать не собирался, раздуваясь к обеду баллов до пяти и стихая к полуночи до трех. Днем мы отрывались от шведской эскадры миль на пять-семь, а белой ночью шведы сокращали разрыв. Галиоты и вовсе приближались на пару миль, но, как ни странно, без поддержки остальных кораблей нападать не рисковали. Почему они так делали, стало понятно, когда приблизились к шведскому берегу неподалеку от Стокгольма и заметили там еще одну шведскую эскадру. Не ожидал я такой злопамятности от шведского короля. Пришлось идти на юг в сопровождении двух шведских эскадр. Я еще подумал, что, знай наши о таком раскладе, могли бы напасть на рейд Ревеля и хорошенько пощипать там шведские купеческие суда, оставленные без охраны.