— Как прикажешь! — согласился я. — Когда становиться под погрузку?

— Сейчас и становись, — приказал он. — Заодно посмотрю, как ты с кораблем управляешься.

Обычно в таких случаях у меня обязательно что-нибудь приключается, но на этот раз подошли хорошо, ошвартовались быстро. Может быть, потому, что был прилив, который почти остановил течение на Темзе. После чего мы шумной компанией отправились в таверну, так полюбившуюся будущему российскому императору, который пока не догадывается о своей исторической роли.

На подходе к Датским проливам умер пес Гарик. В Лондоне, после многомесячного рейса, он удрал в блудную. В Китае собаки были мелковаты для него, а здесь по улицам шлялось столько, на вкус моего пса, красавиц, что статью, что шерстью в колтунах — и в начале марта Гарик забыл о хозяине. Вернулся за два дня до отхода, с откусанным левым ухом, худой и голодный. Четыре дня он ел и спал от души, а на пятый не проснулся. Похоронили его по морскому обычаю.

В проливе Эресунн нам приказали встать на якорь напротив замка Кронборг, пушки которого смотрели в нашу сторону многозначительно. На борт поднялись два упитанных и жизнерадостных таможенных чиновника и первым делом поинтересовались, не шотландцы ли мы?

— Нет, — ответил я. — Это морской флаг Московии. У шотландцев цвета наоборот — белый крест на синем фоне.

— Московии?! — в один голос переспросили оба.

— Да, у Московии теперь есть свой флот, — подтвердил я. — Раньше корабли ходили из Архангельска в обход Скандинавии, а сейчас порт там замерз, поэтому повезем имущество нашего царя в Нарву, а оттуда по суше — в Москву. Разве вы не слышали, что молодой московский царь Петр путешествует по Европе и гостит у английского короля?

— Что-то такое я слышал. Говорят, он очень богатый и жестокий, своим подданным чуть что головы рубит, — поделился знаниями о Петре Первом один из чиновников.

— И не только своим подданным, а всем, на кого рассердится, — предупредил я. — На моем судне подарки, полученные им от правительства Голландии и английского короля. Надеюсь, вам не придет в голову потребовать с них пошлину, как с купеческих товаров, и рассердить царя?

Именно за этим они и приплыли, а теперь пребывали в ступоре, не зная, как поступить. Датчане, конечно, без пиетета относятся к королевской власти, но ровно до тех пор, пока не нарвутся на нее.

— У тебя есть какой-нибудь документ, подтверждающий, что это подарки английского короля твоему? — нашелся эрудированный чиновник.

— Кончено, есть, — ответил я и предъявил им написанное под мою диктовку на английском и голландском языках обращение ко всем правителям государств с просьбой пропускать без задержек и досмотров имущество царя Московии.

— Не мог бы ты дать нам его на время, чтобы мы показали своему начальству на берегу? — попросил чиновник.

Я снизошел.

Они вернулись часа через два.

— Сейчас можете пройти без пошлины, но во второй раз придется заплатить, — передали они мне мудрое решение своего руководства.

Не помню, как возвращался Петр Первый из Западной Европы, по суше или по морю, но мне было бы интересно посмотреть в случае второго варианта, как датские чиновники требуют с царя пошлину за проход проливом Эресунн. Головы, наверное, не отрубил бы, но шанс добираться до берега вплавь у них бы наверняка появился. О чем я предупредил таможенников.

— Это не нам решать, — дипломатично заявили они и быстро убыли с судна.

Во время следования по Балтийскому морю несколько раз встречали суда, торговые и рыбацкие. Никто не менял курс, не пытался убежать. Я чувствовал себя котом перед витриной рыбного магазина. Впрочем, я знал, что скоро начнется война, и витрину вышибут. Вот тогда я и доберусь до рыбы, то есть до этих судов

В Нарве нам не обрадовались. Узнав, что это очередное судно с грузом московского царя, что заплатим только портовые сборы и ничего больше, предупредили, чтобы в город не заходили с оружием (офицерам разрешалось иметь шпагу или кинжал) и не шлялись вдоль крепостных стен. Видимо, и здесь по приказу царя пытались узнать о крепостных сооружениях поподробнее. Александр Меньшиков рассказывал мне, как по пути в Голландию посольство останавливалось в Риге на несколько дней. Приняли их без должного уважения, не обеспечили кормом в полной мере и содрали втридорога за всё, что покупали у местных торговцев. В придачу царю не позволили осмотреть крепостные стены и измерить глубину рва. Шведы не поверили, что делает он это из чистого любопытства. Когда же Петр Первый попытался сделать это без разрешения, послали на перехват офицера с десятком солдат и под угрозой оружия вернули на место временного проживания. Напоследок Меньшиков с радостным захлебом перечислил, что именно царь обещал сделать с рижским губернатором графом Эриком Дальбергом и командиром караула капитаном Лильешерном. Из эпилога я сделал вывод, что царь Петр владеет сокровенными богатствами русского языка почти так же хорошо, как я, прошедший в детстве и юности выучку на окраине шахтерского города, а потом курсы повышения квалификации у боцманов советского флота, как торгового, так и военного.

Не знаю, зачем они лезли к крепостным стенам и рвам. Гораздо проще найти продажного городского чиновника и купить у него интересующую информацию. Что я и сделал, пока дожидался ладей из Пскова. Скучно было да и знал, что скоро захватят этот город, надо бы помочь своим. За те годы, что я здесь не был, его укрепили, особенно замок. Со стороны реки он остался без изменений, а с запада и особенно с севера три года назад расширили и соорудили бастионы по последнему слову военной науки того времени. Звали продажного чиновника Юхани Вяят. На вид — типичная чудь белоглазая и выпить не дурак. Я нашел его в таверне «Пьяная треска». Портовые грузчики подсказали мне, что именно в этом заведении оттягиваются нарвские чиновники низшего звена. Юхани Вяяту было немного за сорок, а, судя по затрапезному камзолу из дешевой серой грубой ткани, блестящая карьера у него все еще впереди. Как у каждого нормального пьяницы, у этого во всех его бедах виноваты были другие. В том числе начальники шведы, которые позанимали все хорошие посты и не пускают вверх аборигенов.

После пятой халявной, выставленной мной стопки польской водки, Юхани Вяят всхлипнул, пустил скупую мужскую слезу из мутных, рыбьих глаз и мечтательно произнес охрипшим от волнения голосом:

— Как я хочу уехать отсюда!

— Куда? — поинтересовался я.

В том, что счастье его где-то на западе, я не сомневался, но хотел уточнить, в какой именно стране. Скажи мне, куда ты хочешь удрать, и я скажу, от чего ты удрать не сможешь.

— К вам, — ответил он.

По прибытии в Лондон я отпустил весь свой экипаж по домам. Если кому-то покажется, что заработал мало, и захочет еще, вернется летом, когда закончу строительство нового корабля. Вместо них набрал англичан. Поэтому, хотя мое судно под флагом Московии, местные уверены, что оно английское, просто не хочу пошлины платить. Я не разочаровываю ни их всех, ни Юхани Вяята в частности. Я знаю, что у прибалтов извечная мечта удрать из своих нищих стран в богатые. Это им удастся в конце двадцатого века, после развала СССР. Путешествия в богатую Сибирь по сталинским путевкам — не в счет. Вот только свою нищету они привезут с собой. Так и будут жить в богатых странах голодранцами, мечтающими удрать в еще более богатую страну.

— А что тебе мешает? — поинтересовался я, чтобы услышать всё, кроме правды.

— Денег, — ответил он.

Денег никогда не хватает, потому что именно для этого они и предназначены.

— Могу помочь. У нас собираются выпустить атлас всех известных городов с картами и схемами городских укреплений. Платят по сто риксдалеров (шведский риксдалер — аналог французского экю) за информацию, — сказал я.

— Всего сто риксдалеров?! — удивился Юхани Вяят.