— От них дождешься, — буркнул капитан второй бригантины.
Обоих вместе с немногочисленными экипажами их судов отвезли на берег. В дорогу каждому дали запас еды на три дня и по литровой бутылке вина.
На захваченные бригантины я назначил капитанами гардемаринов Захара Мишукова и Николая Истошина, выделил им опытных матросов, согласовал сигнальную систему. Дальше пошли строем кильватер со шхуной во главе. Нам пришлось взять рифы на парусах, иначе бригантины отставали. Теперь держались подальше от берегов, чтобы не нарваться на шведский флот или шведских корсаров. Начиная с прошлого года, Карл Двенадцатый начал раздавать корсарские патенты всем подряд, разрешив захватывать суда нейтральных стран, везущие грузы в Московию. Если соваться в Норвежское и Баренцево моря мало кто рисковал, то поживиться в водах Балтийского нашлось много желающих.
67
До Нарвы мы добрались без происшествий и потерь. Радость от этого немного смягчила горечь утраты. Дома меня ждало письмо от шкипера Хендрика Пельта. Послано оно было из порта Мальмё, который после перехода лет сорок назад под власть шведов начал быстро угасать. Письмо по морю добралось до Ревеля, а оттуда по суше до Нарвы. Война не сильно влияла на работу почты, которая приносила доход обеим конфликтующим сторонам. Капитан извещал меня, что был захвачен двумя корсарскими судами под шведскими флагами в проливе Эресунн сразу после выплаты пошлины датской таможне, несмотря на то, что шел под английским флагом и не ожидал нападения. Судно отвели в порт Мальме, где выяснилось, что английские документы подложные, а на самом деле принадлежит оно российскому судовладельцу. На момент написание письма приз вместе с грузом готовили к продаже.
Я известил Хендрику Пельту, что вины за ним не вижу и разрешаю или поискать другого судовладельца, или прибыть ко мне в Нарву на должность шкипера шхуны, которая сейчас имеет корсарский патент. Затем написал Александру Меньшикову, доложил о захвате двух французских судов, везущих полные трюма пороха в порт Стокгольм, и испросил разрешение на признание их законными призами, дальнейшую продажу и распределения денег между заинтересованными лицами. Одним из таких лиц был и сам фаворит царя, потому что ему, как губернатору Нарвы, будет передана полагающаяся государству десятая часть. Дойдет ли эта часть до государевой казны — пусть решает сам Александр Данилович. В конце письма сообщил о захвате моего торгового судна, что привело к потере четырехсот тысяч рублей, в которые я оценил «Альбатрос-два» вместе с грузом.
Ответ пришлось ждать почти два месяца. За это время Хендрик Пельт успел добраться из Мальме в Нарву. Он решил, что быть шкипером на корсарском судне выгоднее, чем капитаном на торговом. Хендрик Пельт рассказал подробности захвата. Оказывается, датские таможенники продержали его почти двое суток, досматривая судно и согласовывая что-то с кем-то на берегу.
— Богом клянусь, это они сообщили корсарам о моем судне! — перекрестившись, выплеснул свои подозрения Хендрик Пельт. — Мы отошли от пролива всего миль на десять — и тут на нас напали с обоих бортов два идущих навстречу рыбацких судна! Мне и голову не приходило, что они могут напасть!
Я бы не удивился, если бы узнал, что датские чиновники были в сговоре со шведскими корсарами, несмотря на то, что их страны воюют. Жадность мирит всех.
Ответ от Александра Меньшикова пришел вместе с царским указом. Мне присваивался чин шаутбенахта, которое в английском флоте соответствовало званию контр-адмирал, командующий арьергардом, и приравнивалось к сухопутному генерал-майору. Теперь мне полагалось жалованье в тысячу триста рублей в год. До этого я, как генерал-майор в отставке, получал половину этой суммы. Кстати, жалованье я получал двойное, как иностранец. Русским командирам платили деньгами в два раза меньше, но добавляли зерном (пшеницей, рожью, ячменем, овсом) по полчетверти на рубль оклада. То есть, если бы я был шаутбенахтом-русским, то получал бы шестьсот пятьдесят рублей и триста двадцать пять четвертей (в данном случае четверть — это мера объема, чуть более двухсот литров) зерна. Вместе с чином получил пятьсот дворов крепостных, причем на правом, «русском», берегу реки, возле Ивангорода. Земли на правом берегу Петр Первый возвращать шведам при заключении мирного договора не собирался, потому что считал их исконно русскими. Это следовало понимать, как прощение за отказ продолжать служить в сухопутной армии. В письмо фаворит царя сообщил, что захват французских судов очень обрадовал Петра Первого. На ассамблее во дворце у Меньшикова в Санкт-Петербурге государь изволил лично сообщить эту новость французскому послу Жану-Казимиру Балюзу, чем, к превеликой своей радости, несказанно огорчил последнего. Грузы с призов мне разрешалось продать и разделить, согласно царскому указу, который я и подсказал Петру Первому, а десятую часть переправить с курьером лично Александру Меньшикову. Сами суда отправить в Санкт-Петербург, где они будут осмотрены. Если понравятся, то будут куплены и включены в состав военно-морского флота, если нет, то можно будет продать и их. Письмо заканчивалось жалобой: «Изнываю и чахну на этом болоте, мечтаю поскорее на войну отправиться!».
Я написал ответное послание, в котором от чистого сердца поблагодарил фаворита царя и пообещал, что свою долю от призов он получит сразу же. Зная, что в казне никогда нет денег, я предлагал за бригантины, если подойдут, расплатиться землями с крестьянами на мое имя, а долю экипажу выплачу сам. Закончил поговоркой, слышанной в Питере в двадцать первом веке: «С одной стороны море, с другой — горе, с третьей — мох, с четвертой — ох!». К посланию приложил привезенный из Англии китайский фарфоровый сервиз на двадцать четыре персоны, который был куплен мной за три тысячи фунтов стерлингов. У фаворита царя, как и у многих, выросших в бедности, была непреодолимая тяга к роскоши. Письмо и подарок были отправлены в Санкт-Петербург на бригантинах. Флагманской командовал Хендрик Пельт, а второй — Захар Мишуков. Назад экипажи вернулись по суше. Обе бригантины были признаны годными для военной службы. Заплатили за них сотней дворов возле Ивангорода.
68
Потеря корабля меня расстроила больше, чем груза на нем, который стоил дороже. Ведь сделан был с учетом всех моих требований — любимая игрушка. Почему-то вспомнился случай из детства. Мне было тогда года четыре. Родители подарили пластиковый темно-коричневый грузовичок. Такие же были подарены еще троим моим ровесникам из нашей трехэтажки. Вчетвером мы во дворе возили песок в песочнице по кругу. За нами наблюдал пятый мальчик Гриша Шевцов, у которого родители оказались жмотами. Видимо, у него было революционное чувство социальной справедливости, которое, осознавая, что всех не сделаешь одинаково богатыми, предлагает сделать всех одинаково бедными. Гриша взял кирпич и уронил его по очереди на наши машины. Подходил вплотную, прицеливался и ронял с высоты своей груди. Пластик был хрупкий, раскалывался моментально. Самое интересное, что мы все четверо не мешали ему, а удивленно наблюдали, как наши любимые игрушки превращаются в груду обломков. У меня плохая память на лица и еще хуже на имена-фамилии, но этого гада помню до сих пор, несмотря на то, что его семья через год или два переехала. У меня есть подозрение, что это нереализованная месть не дает покоя моей памяти. Поэтому в подобных вопросах стараюсь не откладывать на завтра то, что надо было сделать вчера.
Из Нарвы мы вышли в начале сентября с грузом муки в бочках, канатами и льняными тканями. Я решил заодно и поторговать немного. Если не выполню главную задачу, хоть не зря сплаваю. Все-таки экипаж надо кормить-поить и зарплату ему платить. Мимо Ревеля проскочили ночью. На рассвете еще видели верхушки мачт в порту. Было их много. Может быть, торговые суда стоят, хотя Ревель под шведами стал загибаться, потому что основные грузопотоки пошли через Ригу, а может, шведские военные корабли кучковались, собираясь напасть в очередной раз на Санкт-Петербург. Они в этом году сунулись поддержать нападение с суши и вернулись ни с чем, в отличие от шведской пехоты и кавалерии, которые отгребли по полной программе.