73

По моему капризному мнению, самое поганое время года в Скандинавии — это весна. Летом здесь ярко и весело, зимой бело и торжественно, осенью пятнисто во всех отношениях, а вот весной голо и скучно. Знаю, что скоро на земле появится трава, а на деревьях — листья, но все равно не покидает чувство, что изменений не будет, что все так и останется голым, что серыми будут казаться даже вечнозеленые сосны и ели. Весной вся Скандинавия и особенно Швеция — это олицетворение тоски. Мне кажется, что и саму тоску придумали именно здесь. Где-то читал, что наибольшее количество суицидов будет случаться в благополучных во всех отношениях трех странах Скандинавии именно весной.

Солнце еще не встало, но небо уже посерело. В воздухе висит водяная взвесь — вроде бы не дождь, хотя и не сухо. Покрытые крупными каплями, словно вспотевшие, округлые, без острых выступов камни кажутся черными. Пятна мха на них напоминают подсохшие корочки на болячках. Раскисшая земля скользит под ногами и издает странные чавкающие звуки, будто попробовала на вкус подошвы моих сапог и отвергла. С отрядом морских пехотинцев я приближаюсь к шведской деревне — раскиданным, как мне кажется, без всякого порядка дворам с приземистыми деревянными домами с гонтовыми крышами. В одном из дворов взбрехивает и замолкает собачонка. Через полминуты начинает гавкать заливисто, и к ней присоединяются еще несколько из других дворов.

— Бегом! — командую я морским пехотинцам.

Они, разбившись на пятерки, устремляются к дворам, каждая к указанному им заранее. В это время второй отряд под командованием Захара Мишукова отрезает жителей деревни от леса и дороги, идущей вдоль берега моря на север. Впрочем, жители разбегаться не собираются. На них уже много лет никто не нападал, поэтому у крестьян притупились основные инстинкты. В последние столетия шведы сами нападали на соседей, убивали, грабили, насиловали. Война была только по ту сторону Балтийского моря, а дома было тихо и мирно. Сейчас мы избавим их от этого заблуждения, восстановим справедливость. Как говорила одна моя однокурсница, вляпавшаяся в индуизм, побудем кармой.

К лаю собак и топоту бегущих солдат добавились звуки вышибаемых дверей, а потом крики, стоны и плач. Стрельбы не было. Шведским крестьянам иметь огнестрельное оружие не положено, а своим я приказал, ежели шведы будут сопротивляться, действовать штыками и палашами, потому что в сырую погоду часто бывают осечки. Впрочем, сопротивления почти не было. Шведы, видимо, еще а-акают, пытаясь понять, что происходит. Молодых мужчин, женщин и детей с узлами в руках сгоняют на пустырь за деревней. В узлах одежда и еда на время путешествия с одного берега Балтийского моря на другой. Деньги и любые другие ценности солдаты складывают под старой елью с раздвоенным стволом. Рядом оставляют лошадей и коров, а свиней и домашнюю птицу убивают и варят в опустевших домах.

Я прохожу мимо плененных шведов. Все белобрысые и румянощекие. Большинство взрослых высокого роста и крепкого сложения. В общем, хорошая рабочая скотина. Получше той, что сейчас западноевропейцы возят из Африки в Америку. Этим повезло — останутся в своей климатической зоне. Будут заниматься тем же, что и раньше, только на моих землях в окрестностях Нарвы и Ивангорода. Из дворов, пожалованных мне царем, более трети не имеют хозяев, некому возделывать жеребья. Их займут шведские крестьяне и начнут возвращать кармические долги.

Сразу вспомнил, что и американские белые будут выплачивать неграм кармические долги. К началу двадцать первого века в США будут уже целые семейные династии черных, живущие на государственные пособия. Как сейчас негры под ударами бичей вкалывают, чтобы белые целыми днями валяли дурака, так через триста лет белые под ударами налогов и выплат по кредитам будут пахать даже круче, причем по собственному желанию, чем когда-то черные, чтобы те сутки напролет, пританцовывая от счастья, бухали, шмалили, кололись, занимались сексом…. Исторический бумеранг бьет жертву одним концом, а метнувшего — другим и с издевкой.

— Начинаем погрузку, — приказываю я.

Пленных ведут вдоль берега моря к баркасу и катерам, чтобы перевезти на шхуну. Там их разместят в трюмах. Им будет так же тесно, как и неграм, которых везут сейчас в Америку, но не жарко. Да и мучиться придется намного меньше. На палубу погрузим лошадей и лучших коров и быков, чтобы добавить свежей крови ливонским.

По деревне начинают расползаться ароматы вареного мяса. Я оставляю на берегу за старшего Захара Мишукова с приказом не задерживаться здесь, возвращаться, как только мясо сварится, а сам плыву на шхуну на тузике. На палубе шхуны у лаза в трюм образовалась очередь из пленных шведов. Женщины смотрят на родную деревню и всхлипывают, мужчины кривятся и вздыхают, а детям, за редким исключением, весело. Моим матросам постоянно приходится возвращать к родителям слишком любопытных и резвых шалунов. Эти дети уже вырастут подданными Российской империи и забудут про родную шведскую деревню. Природа проведет среди них естественный отбор: потомки более шустрых и смышленых станут русскими, а остальные — эстонцами.

74

Шведский военно-морской флот покинул Ревель только в середине сентября. Точную дату не знаю. Десятого сентября, когда я проходил мимо этого порта с седьмой по счету партией белых рабов, флот еще стоял на рейде, а двадцать второго, когда я вышел в очередной поход, его уже не было там. Теперь можно было без напряга вести призы в Нарву. Осталось только захватить их. Я знал одно место, где они наверняка есть — порт Стокгольм. К самому порту пришлось бы идти по шхерам между островами, что чревато неприятными встречами, как с военным кораблями, так и с береговыми батареями, которые наверняка есть на некоторых островах, но я понятия не имел, на каких. Поэтому, приблизившись к шведской столице, я повернул на юг.

В Стокгольме бывал несколько раз в будущем. Маленький город, около восьмисот тысяч жителей (Донецк и то больше!), хотя и считается самым густонаселенным на Скандинавском полуострове. Везде чистенько, все улыбаются, причем в большинстве случаев искренне, что сильно отличает шведов от англичан, американцев, немцев. Улыбаются даже гвардейцы из королевского караула, наряженные в старинную форму, как на маскарад. И не только улыбаются, но и болтают с туристами. В общем, те еще вояки! К тому же, половину караула составляют женщины, что не удивительно при высоком росте, крепком сложении и лошадиных физиономиях большинства шведок. Главное, что большую часть караула составляют все-таки этнические шведы. В Стокгольме, особенно в центре, встретить этнического шведа так же сложно, как в московском Южном Бутово — русского. Единственное место, которое я посещал в шведской столице дважды, хотя цена за билет была около пятнадцати евро — это галеон «Ваза», построенный в начале семнадцатого века, затонувший во время первого своего рейса и поднятый в двадцатом веке. Тогда мне интересно было посмотреть на самый большой военный корабль своего времени, который построили те, кто имел слабое представление об остойчивости. В отличие от новоделов, виденных мною в других странах, корабль «Ваза» был почти полностью оригинален. Я тогда представлял, как капитанил бы на подобном корабле, родись лет на триста лет раньше. Не мечтай — и не сбудется.

Сейчас я веду свою шхуну мимо островов Стокгольмского архипелага, а многочисленные рыбацкие плавсредства разного размера и типа, пересекая нам курс по носу и корме, стремятся в шхеры. Спешат до наступления темноты довезти домой и выгрузить улов. От нас прятаться им незачем. И не только потому, что на мачте поднят шведский флаг. Слабые соседи приучили шведов, что все их боятся, никто не нападает, только защищаются. С юга к архипелагу приближается пинас под шведским флагом. Кроме прямых парусов на фок— и грот-мачтах и крюйселя на бизань-мачте, несет блинд и бом-блинд вместе со стакселем и кливером. С блиндами работать трудно, а скорости добавляют мало, но многие капитаны не спешат отказываться от этих парусов, тем более, когда ветер попутный и слабый. Для нас ветер встречный, идем курсом крутой бейдевинд левого галса. Скорость не больше пары узлов. Можно было бы поднять стаксели и кливера, увеличить скорость, только спешить нам незачем. В темноте пинас наверняка не пойдет по шхерам, встанет на якорь рядом с островами. Разве что капитан безбашенный или пьянющий. Первые встречаются здесь реже, чем трезвенники, а вот вторых еще долго будет хватать. Не в солидных пароходствах, где такие долго не держатся, а у мелких судовладельцев.