Мне виден почти весь наш лагерь — несколько шатров для офицеров и разбившиеся на группы солдаты-пехотинцы, которые сидят или лежат. Погода стоит теплая, посему палатки солдатам не положены, оставлены в обозе. Пехотинцев набирают из крестьян и бродяг. На многие годы армия будет их домом, если не погибнут или не станут инвалидами. Интересно, о чем они сейчас говорят? Наверное, не о возможности сделать военную карьеру и получить поместье, а то и два, как мои драгуны. Предел для крестьянина — звание унтер-офицера. Не знаю, что он должен совершить, чтобы дослужиться хотя бы до прапорщика. Разве что спасти царя в бою.

Я вижу, как к шатру командующего скачут три казака. У них красные шаровары, а верх разного цвета и фасона. И головные уборы разные. Наверное, чтобы их не перепутали с солдатами регулярной армии. Петр Первый казаков, как и татар с калмыками, не уважает и регулярными делать не хочет. При взятии Азова они не проявили доблести, несмотря на красные шаровары. Один казак заходит в шатер. Через минуту оттуда выбегает адъютант генерал-фельдмаршала и отдает приказ двум трубачам, которые постоянно дежурят возле шатра. Звонкие звуки боевой тревоги летят во все стороны, заглушив щебетание птиц.

— Седлай боевого коня, — приказываю я слуге Энрике, а сам иду к шатру командующего армией.

Туда спешат и командиры остальных полков. Я захожу одним из последних.

Генерал-фельдмаршал уже отдает приказания командирам драгунских полков Бауэру и Вердену:

— Срочно скачите к мызе Гуммельсгофе. Она верстах в пятнадцати от реки. Казаки вам покажут путь. Наши навели через реку мост и захватили врасплох Шлиппенбаха, требуют помощи.

Так понимаю, история, как с медведем в берлоге: то ли я его схватил, то ли он меня.

— Мне присоединиться к ним? — спрашиваю я.

— Нет, будешь в резерве, — отвечает Шереметев.

У меня складывается впечатление, что он не хочет, чтобы я прославился. Наверное, сознательно или подсознательно понимает свою малую компетентность в военном деле и поэтому боится быть подсиженным. Я ведь, в отличие от Бауэра и Вердена, как бы свой, но в то же время, в отличие от Полуэктова и князя Вадбольского, имею западную выучку, поэтому, по мнению генерал-фельдмаршала, у меня больше шансов занять его место.

Чтобы уменьшить мое недовольство, Шереметев говорит:

— Будешь возглавлять нашу колонну.

Два полка драгун уносятся вслед за казаками-посыльными, а оставшаяся пехота выстраивается в колонну по четыре и топает вслед за моим полком, который скачет в колонну по три.

Мост был отремонтирован частично. Драгуны срубили несколько деревьев, очистили бревна от веток, стесали сверху и снизу и положили на обгоревшие опоры. Видать, позавчерашний дождь не дал огню разгореться и сильнее повредить мост. Я спешиваюсь и веду коня на поводу. Не то, чтобы боюсь свалиться в реку. Мост невысок, а река неглубока. Подаю пример подчиненным, иначе кто-нибудь из драгунов обязательно свалится, и, скорее всего, этим человеком будет не умеющий плавать. Некоторые бревна пошатываются. Конь испуганно всхрапывает, но продолжает послушно идти за мной.

На противоположном берегу жду, когда переправится весь мой полк. Уже слышны звуки выстрелов из пушек. Судя по интервалу между залпами и их мощности, стреляет одна сторона, вражеская. У обычного драгунского полка, к коим мой не относится, на вооружении две трехфунтовки. В бой ввязались три полка, но их пушки почему-то молчат. Это наводило на грустные мысли.

Часа через два, когда до места боя остается верст пять, мы приближаемся к лесному массиву, который слева от дороги. Справа деревья растут островками, словно разведка, высланная вперед лесом. Я останавливаюсь, жду командующего. Он едет верхом на рослом вороном иноходце, а следом — его пустая черная карета, расписанная золотой краской и с позолоченными ручками и прочими металлическими деталями. Привез Шереметев карету из Италии. Для выпендрежа, потому что ездит в ней редко. Кучер в форме пехотинца сидит на козлах, что на Руси пока что в диковинку. У русских карет сиденья для кучера нет, скачет верхом на запряженной лошади. Обычно запрягают двух лошадей цугом, и на передней едет кучер, как форейтор в Западной Европе при трех- или четырехпарной запряжке.

— Прикажете моему полку обойти противника и ударить с тыла? — подсказываю я генерал-фельдмаршалу тактический ход.

— А успеешь? — спрашивает он в ответ.

— Постараюсь, если шведы не побегут раньше, — отвечаю я, по привычке называя врагов шведами, а не свеями, как сейчас принято в царстве.

Видимо, мысль, что я не успею, подталкивает Шереметева к принятию верного решения:

— Давай!

Оставив пушки в колонне, мы подъезжаем к широкому и неглубокому ручью, который проторил себе путь через лес. Я приказываю драгунам перестроиться в колонну по два и следовать за мной. Вперед высылаю разведку из десяти человек с приказом не вступать в бой, если вдруг наткнутся на противника. На месте шведского генерала я бы послал один или два полка в обход. Будет забавно, если мы встретимся вдали от места основного сражения.

Не встретились. Выехали по ручью из леса, повернули направо. Миновав условную линию боя, которую я определил по звукам выстрелов из пушек и фузей, еще долго скакали вперед, выискивая, где можно пересечь лес в обратном направлении. Пришлось пробираться по оврагу, поросшему кустами и невысокими деревцами. Выслал вперед солдат с топорами, которые сделали просеку.

Мы оказались километрах в двух позади места, где проходило сражение. Напротив нас паслись оседланные и стреноженные лошади, тысячи полторы, под охраной десятка шведских драгунов. Левее и примерно на километр дальше стоял шведский обоз. Шведские драгуны сперва тупо смотрели на нас, пытаясь сообразить, кто такие? Наверное, акали, обращаясь друг к другу и не желая признавать коллег из вражеской армии. С какой-то там попытки угадав правильный ответ, сняли путы с ближних лошадей и дали на них дёру. Я приказал командиру первого эскадрона заняться лошадьми и обозом, перегнать их по просеке на другую сторону леса, чтобы не мешали удирать шведским пехотинцам, артиллеристам и кавалеристам, которые расположились справа от нас на широком поле. Враги построились в пять узких прямоугольников, промежутки между которыми занимали четыре батареи по четыре пушки в каждой. В шведских полках меньше солдат, чем в наших, в среднем около шестисот-восьмисот, хотя бывают интересные варианты, когда есть полковник, но солдат на роту, или капитан с пятью сотнями подчиненных. Если сведения о численности шведского корпуса верны, в каждом подразделении, построенном прямоугольником на поле боя, чуть более тысячи солдат и драгунов, два полка или полк и отдельные роты. На левом фланге находилась конница — три небольших отряда рейтаров и кирасиров, всего около тысячи человек, — не давала обойти пехоту. Правый фланг прикрывал лес, поэтому обхода с этой стороны не ожидали. Бой был в самом разгаре. Шведы стояли крепко, а их артиллерия наверняка наносила нашим немалый урон. Я подумал, что за грохотом выстрелов враги не сразу услышат топот копыт и обнаружат нас.

Проинструктировав командиров эскадронов, я повел полк в атаку на два подразделения, которые стояли ближе к лесу. Мой конь быстро набрал ход и оторвался от остальных. Пришлось его придержать немного. Нападать в одиночку страшновато. Я краем глаза наблюдаю за левым флангом шведов, опасаясь, как бы не выслали нам на перехват конницу. Видимо, наши казаки, татары и калмыки занимают все их внимание. Зато нас замечают шведские пехотинцы. Они кричат командирам и показывают руками в нашу сторону. Чтобы выдержать навал конницы, им надо перестроиться. Мы не даем это сделать.

Мой жеребец врезается в строй и сбивает двух человек. В это время я рассекаю саблей высокую суконную шапку, а вместе с ней и голову третьего пехотинца. Рядом влетает в строй конь другого драгуна и начинает мотать головой, словно дает понять, что сделал это не нарочно. Я срубываю следующего шведа, который пытается ткнуть моего коня очень длинным, как мне показалось, штыком с плоским лезвием. Потом убиваю еще одного и еще…