— Говорят, что это я притворяюсь, да еще так ловко, дурачу и его, и всех, — озвучила за нее Тьяна.
— Миледи. Дорогая моя, — экономка отложила в сторону аккуратно сложенную стопку простыней, села, уронив руки на колени, и посмотрела на Тьяну, — что проще думать, то все и думать станут. Сами понимаете. Что он вас станет любить — кто в этом усомнится? Такую юную, красивую. В вас любой влюбится.
— Неужели? Если бы я была герцогиней Овертиной. Даже мой брат очарован, — она осеклась, подумав, что это сказала зря.
— Ах, миледи. Вы молодая еще и такая наивная, — вздохнула экономка. — Вот что я скажу. Ему вас полюбить куда легче. Он так ждал давно. Ему так любви этой хотелось. И как бы жаль, если он обманется. Когда не знала вас, миледи, я тоже не верила, что вы не лукавите, а теперь не только верю, но и не сомневаюсь.
Особенно теперь, когда на вас защиты не стало, а лорд Валантен от вас все больше млеет. Не сердитесь, что об этом говорю, миледи, пожалуйста.
— Не сержусь, — Тьяна немного смутилась, — только млеет он не со мной рядом, а у себя на верфи, — выпалила она, и смутилась еще больше.
— Что же делать, — эссина заулыбалась, — так Всевышний обустроил, что у мужчин дела не рядом с женскими юбками, если это достойные мужчины, конечно.
И возразить мудрой экономке было совсем нечего. Млеет Валантен от нее? Пожалуй, это слово тоже подойдет. Когда он смотрит на нее, взгляд его теперь кажется солнечным, так и плавится горячим жидким золотом — ей кажется так. И близость их по ночам стала дольше, томительней и сладостней, хотя недавно она считала, что куда уж больше?..
Он говорил, что рад чувствовать Тьяну полностью, без защиты Хойра. Что это такая же разница, как земля и небо, и ему нравится все то, что теперь, без защиты, стало доступно и понятно. И еще он был очень доволен, что тема снятия заклятья закрыта окончательно. Ему так легче и проще. Теперь можно просто жить, исходя из того, что есть. Об этом он тоже сказал, как-то так, вскользь.
— Я точно знаю, что обманывать его не стану, — сказала Тьяна.
Она в этом совершенно не сомневалась. Даже на поломанный медяк. А экономка отчего-то грустно покачала головой:
— Вы хозяйка своим делам, миледи, но не своим чувствам. Говорят же, что сердцу не прикажешь. У вас даже медовый месяц еще не кончился. Я не была замужем, но испытала не так и мало, миледи. Видела всякое. И чувства меняются, и обстоятельства. Да храни нас всех Пламя Милостивое от дурных обстоятельств, — и она опять взялась перекладывать простыни.
Тьяна только улыбнулась, и не стала возражать. Чего бы там не повидала в жизни ее добрейшая экономка, но начать иначе относиться к Валантену? Это невозможно. Разве что Валантен вдруг станет не Валантеном.
— Но иногда дурные обстоятельства идут на пользу, не давая умереть чувствам. Или напротив, убивают их в два счета, — стопка простыней под пухлыми руками экономки все росла, — хотите, расскажу вам, что говорила о любви одна старая колдунья? Она действительно была очень старая. Может, из ума выжила, не знаю. Я еще девочкой была, она приходила и сидела у нас в кухне, бабка моя ее привечала. Мне она доброго не обещала, но и зла особого тоже, — меж бровей эссины легла скорбная морщинка, — так и вышло.
— Расскажите, — встрепенулась Тьяна.
— Ну… — экономка вздохнула, — любовь со многим сравнивают. И со светом, и с громом, кто-то — что это словно по голове ударили. А она, колдунья, говорила, что любовь — это зерно. И если есть душа, в которой это зерно может прорасти, оно прорастет. Сначала будет росток, который или порадуется жизни сначала, а потом погибнет, засохнет, как любой росток, который взошел не там и не в то время, или будет расти и крепнуть. Все больше корней будет появляться. И будет дерево, большое и крепкое, только вряд ли оно будет прямым и красивым. Скорее, ствол его будет кривым, потому что ему придется выстоять против ненастья. Но зато это будет любовь той самой великой силы, которая, как колдуны считают, может уравновесить любое заклятье, даже наложенное самим Демоном Междумирья. К такой любви привязывают вечные и опасные заклятья сильные колдуны. Вечные — потому что такое дерево вырастить непросто. Вроде и будет у заклятья отвязка, а все равно что нет ее.
Тьяна, услышав про дерево с кривым стволом, уронила руки и замерла, не отрывая потрясенного взгляда от своей экономки. Та этого не видела, она гладила ладонями плотное шелковистое полотно дорогих простыней и ушла в свои мысли. И, конечно, она ничего не знала о результате беседы ее молодой хозяйки с призраком Верхнего замка. О том, что такая беседа состоялась, кое-кто из слуг шептался, но не все верили, а уж подробности… И егеря, которые искали в лесу деревья, похожие на полученный от его милости рисунок, тоже могли только догадываться, для чего они это делают. Платит герцог — и ладно.
Но, дерево с кривым стволом — это любовь? Аллегория?!
— Про корни дерева интереснее всего, — продолжала эссина Сайрани так же задумчиво. — Корни — это чувства. Их много, они разные. Сначала появляются Любопытство, Удовольствие и Привязанность, и Желание Радовать. Но бывают и другие, даже Обида и Зависть, но с такими корнями росток засохнет. А какие будут питать дерево? Сострадание, Понимание, и Чувство Вины. И еще Страх Потери, это очень сильный корень. И Прощение. Есть еще другие, но, боюсь, я все это разом не вспомню, миледи.
Тьяна смотрела со все большим изумлением и недоверием. Последние «корни» были совсем не тем, с помощью чего ей бы хотелось питать собственное «дерево»!
Дерево, о Пламя! И — любовь, которая сильнее заклятий! И которую так трудно «вырастить». И неужели такое «дерево» — главное условие снятия заклятья, которое безумец Дайне хотел наложить на несчастную герцогиню? Он не понимал, что вряд ли любил ее так? А муж-герцог?..
— И что же делать? — спросила она, сначала кашлянув, чтобы прорезался голос, — чему сострадать, что понять, и что натворить, чтобы появилось то чувство вины, которое поможет дереву расти?
— Ах, миледи, — спохватилась экономка, замахала руками, — простите! Чего это я? Вспомнилось.
Рассказала мне об этом колдунья, я и жила, всю жизнь помнила, и вот, к слову пришлось. А специально делать ничего не надо, сохрани вас Пламя! И думать о таком нельзя, чтобы специально. Я расстроила вас? Простите уж, миледи!
Понимание? С ним, вообще говоря, все ясно. И с Состраданием еще разобраться можно, Валантена считают несчастным все, кроме нее. Да, вот именно, она не прониклась пока состраданием, не считает мужа несчастным и обделенным. Наоборот, им сейчас хорошо, как никогда, и менять ничего не хочется.
И он рад без памяти, что тема его «расколдования» теперь закрыта раз и навсегда!
А Чувство Вины? И то другое, о чем забыла Сайрани. Да и неважно, что там еще, все не перечислишь, видимо. Но вряд ли что-то радостное, в этом Тьяна отчего-то не сомневалась.
Ей это казалось глупостью. И она сама сейчас чувствовала себя так, словно ее ударили по голове.
Ничего не надо, о Пламя! «Корни», перечисленные последними, означают отнюдь не безмятежное счастье. Скорее, встряску. Какую-то беду. Сострадание, Прощение, Чувство Вины…
Да целая жизнь нужна, чтобы отрастить эти «корешки»! Не надо.
— Нет-нет, я благодарю. Очень интересно, — Тьяна улыбнулась одними губами. — Я придумала другую монограмму для нашего белья. Потом покажу вам. Эссина, я пока вас оставлю.
Почему-то Хойр не говорил ей ничего подобного?!
От 22 декабря
Сначала она решила спросить об этом дереве-любви у Хойра, потом передумала и решила ничего ему не говорить. Может ведь быть, что это просто сказка, которую много лет назад рассказали эссине Сайрани? Не донимать же колдуна каждой ерундой? Однако парой часов позже колдун сам явился в Нижний, принес ей амулет, в виде тонкого ажурного браслета с застежкой.
— Я попросил ее милость подобрать что-то такое, что бы подходило практически к любому платью, — пояснил он, — вариант с шейной подвеской не очень хорош, вдруг вам потребуется надеть колье. Да-да, это защитный амулет, миледи. Я сделал все аккуратно, насколько мог, но надевайте только при необходимости — когда будете на людях, или в Верхнем. До наступления радостного события все же носить это нежелательно. Как можно реже надевайте, я хочу сказать, в то же время, всегда, когда необходимо…