Она протянула руку, погладила ладонью его ладонь. Ладонь эта была теплой, сухой, немного жесткой.　

— А вы, Валантен? — спросила она, — вам хочется стать настоящим? Таким, каким вы были бы, если…　

Он провел другой рукой по лицу, как будто желая смахнуть что-то, и серьезно взглянул на Тьяну.　

— А вы? Вы бы хотели, чтобы я стал другим?　

Тьяна вздохнула.　

— Можно, я скажу вам правду, Валантен? Я не слишком сильно этого хочу. Может, захочу как-нибудь потом.

А пока я хочу ближе познакомиться с тем Валантеном Айдом, за которого вышла замуж. И я хочу, чтобы вы опять расплели мне прическу, можно?..　

— Прическу? Конечно, — он привлек ее себе, одну за другой выдернул несколько шпилек из волос, — а что потом вы разрешаете мне, миледи?　

Тьяна укусила себя за губу, подумав, что серьезно она на это отвечать не станет. Это выше ее сил, говорить о таком серьезно.　

— А когда покончите с моей прической, милорд… — она улыбнулась, — даже не знаю. Видите ли, раньше я еще никогда не выходила замуж, поэтому не слишком в этом разбираюсь. Я считала, что вы гораздо опытней меня, милорд. Нет, я, конечно, могу спросить совета у тетушки.　

— Тьяна, — кажется, он подавился смехом, и прижал ее к себе сильнее, — перестаньте, Тьяна. Я понял, — он принялся выдергивать из ее волос шпильки, пропуская меж пальцев освобожденные пряди, — Тьяна…　

— Да, Валантен?　

— Тьяна, я так скучал. Кажется, за эти дни не было и часа, чтобы я не думал о вас. Доверьтесь мне. Просто доверьтесь, хорошо?　

— Да, Валантен…　

Сначала он погасил свечи в подсвечнике, в одно мгновение, дунув на все пять штук разом. Потом подхватил Тьяну на руки и донес до кровати, опустил поверх покрывал, сам навис сверху.　

— Тьяна.　

В почти полной темноте она видела лишь тень над собой, ощущала тепло его большого тела, слышала дыхание. И его сердце вдруг застучало так, словно ему в груди стало тесно.　

У ее платья был тугой корсаж, и целый ряд мелких пуговок сзади, лежа на спине, их　 не расстегнешь.　

— Платье, Валантен, его надо снять, — прошептала она, страшась испортить виртуозную работу эссины Витолы. — Расстегните…　

— Да. Платье. Потом. Не бойся, — он склонился низко, к самому ее лицу, цепочкой легких поцелуев прошелся по ее щеке от виска до подбородка, потом по шее и груди, сколько позволяло платье, накрыл ладонью левую грудь — поверх платья…　

И опять шерсть на его лице щекотала ее кожу, которая уже ждала и этой щекотки, и самих поцелуев.　

Ему было бы так легко порвать этот упругий красный шелк, как и затейливую паутину кружева. Его-то когтями. Нет, он не стал рвать. Вместо этого одним движением поднял и ее сорочку, и юбки высоко, до подбородка, обнажив ее ниже пояса, и она позволяла все, доверившись совершенно. Иногда напрягалась, замирала опять, прислушиваясь к тому новому, что творилось с ее телом. И когда его язык прошелся по ее животу, до самых волос внизу, а потом от колена вверх, до того же кустика волос… это было и странно, и приятно. Его пальцы скользнули и там, по тому местечку, раньше запретному, на которое теперь, как ни крути, Валантен Айд приобрел все права…　

Она опять запустила пальцы в его шерсть, перебирала ее, пропускала между пальцами. Как будто он был огромный кот. Он, кажется, и заурчать был готов, как огромный кот, а она бы поддержала его — разнеженная, довольная кошка.　

Потом… Больно больше не было. Не было и так приятно, как все предыдущее, но это, должно быть, была плата Валантену за все то, сделанное для нее, за его старание доставить ей удовольствие. Потому что ему явно именно этого и хотелось больше всего.　

Его движения в ней были медленными сначала, и становились все быстрее, потом — глубокий вздох, почти стон…　

— Тьяна.　

Она молча улыбнулась, снова запуталась пальцами в его шерсти — ей это, кажется, нравилось. Валантен не шевелился, позволяя ей теребить себя, это нравилось и ему тоже. И он тоже улыбался, с той лишь разницей, что она о его улыбке могла лишь догадаться, а он видел в темноте немногим хуже, чем на свету.　

Лишь когда она перестала его гладить и опустила руки, он перекатился на бок, поправил на ней платье и юбки, и поцеловал напоследок в щеку:　

— Доброй ночи, моя леди. Отдыхайте, увидимся завтра. Я сейчас пришлю к вам горничную.　

— Доброй ночи, Валантен, — отозвалась Тьяна.　

Белая тень в углу, похожая на прозрачный лоскут тумана, испытывала нешуточное смятение оттого, что была вынуждена наблюдать за развернувшимся в спальне действом. Точнее, не она — он испытывал. Он ведь был мужчиной, определенно. И то, что происходило, его возмущало. Его леди, и… кто, собственно?

Что за странное создание заявляет права на его леди, на ту, которую он с таким трудом нашел, и почти узнал?　

Тень, бывшая мужчиной, не собиралась так просто отдавать ему принадлежащее.　

Глава 17. Гость проявляет внимание　

Почти сразу пришла Эна, с халатом и свежей сорочкой, сложила все на край постели и принялась зажигать свечи.　

— Вы позволите помочь вам, миледи?　

— Да, конечно, — Тьяна нехотя встала, немного смущенная тем, как это все выглядит в глазах горничной.

Понятно ведь, что именно здесь произошло и почему ее леди, растрепанная и в платье, лежит на кровати.

— Хотите вымыться, миледи? Послать за водой? — Эна уже споро расстегивала ей пуговки на платье.　

— Нет, Эна, довольно мокрых салфеток.　

— А горячего молока? Вы опять открывали окно, миледи? Здесь холодно, почти как вчера.　

— Я не открывала, — Тьяна поежилась.　

— Наверное, это милорд, — продолжала щебетать Эна, — он больше любит холод, чем тепло. Нижний замок весь насквозь продувается из-за открытых окон, там и зимой топят еле-еле.　

— Ты часто бываешь в Нижнем замке?　

— Я долго там работала, миледи. Убирала. Так не желаете молока?　

— Желаю, — решила Тьяна, — пусть принесут.　

Уже в свежей сорочке и халате, сидя перед зеркалом и прихлебывая пряный молочный напиток, она спросила:　

— Эна, а когда в Нивере нет гостей, лорд Валантен приходит в столовую? Ну, я имею ввиду, он завтракает обедает и ужинает с герцогом и герцогиней?　

— Так было при старом герцоге, миледи. А последнее время почти никогда. Хотя, конечно, последнее время такое редко бывает, чтобы в Нивере совсем гостей не было. Лорд Валантен больше любит одиночество, миледи.　

— А чем он занимается целыми днями, один в своем Нижнем замке?　

Она готова была услышать, что ее муж, может быть, читает книги, бродит по берегу, купается и плавает на лодке — про лодку упоминал герцог.　

— Мне кажется, у него много забот в верфями, миледи. И он иногда рисует всю ночь до утра. И считает. И любит играть в корабли, но это ему нужно для дела, — Эна тепло улыбнулась, даже лицо ее осветилось, — ему делают корабли по его рисункам, миледи.　

Все это было неожиданно, и как-то шло вразрез с утверждениями, что Валантен любит одиночество.　

— Он управляет верфями? — удивленно уточнила Тьяна, — и рисует корабли?　

Ей было приятно услышать, что Валантен рисует — они сама любила это занятие куда больше вышивания. И сразу захотелось взглянуть на его рисунки. А уж про заботы с верфями ей было вообще непонятно, она знала лишь, что на верфях строят корабли. Поблизости от их Рори не было ни моря, ни, естественно, верфей, а вот здесь они должны быть, конечно.　

— Управляет, да, — согласилась Эна, — главный там гранмастер, но тот делает все, что прикажет лорд Валантен. А рисует он корабли, да, но это не просто рисунки, на которые можно смотреть для удовольствия, они для того, чтобы строить корабли. Они называются чертежи, миледи, — объяснила Эна многозначительно, и, кажется, даже с некоторой долей превосходства.　

— Понятно, — кивнула Тьяна.　

Учитель рисования когда-то рассказывал им с сестрой про чертежи, и для чего они нужны, не пытаясь, впрочем, углубляться в эту тему — к чему такие подробности двум юным баронским дочкам. Впрочем, он сделал тогда отцу чертеж для новой мельницы, который приезжий мастер разругал на все корки. Им построили мельницу, на реке чуть ниже Рори. Отец несколько раз брал Тьяну на эту стройку, и она не видела, чтобы кто-то там заглядывал в чертежи.