Все неуловимо менялось, и не в лучшую сторону. Приближение весны впервые в жизни не радовало, наоборот — раздражало. Когда Тьяна осознала это, сама удивилась. Чуть меньше года назад она легкомысленно пообещала тете уже летом родить ребенка и приехать домой в гости, тетю это рассмешило. И это правильно, конечно, Тьяна сморозила глупость, она не оставила бы малыша. Но что ребенок у нее будет, она не сомневалась. И ведь Айнора обещала!　

Да, Айнора обещала. Но не уточнила, когда. Значит, это случится когда-нибудь. Еще через год? Через три, или пять? Когда она уже не будет леди Айд? Она снова выйдет замуж, и это будет ребенок не

Валантена? Это казалось каким-то… невероятным. И еще у Тьяны отчего-то чесался палец, тот, на котором она носила кольцо Айноры. Она сняла кольцо, но скоро надела опять — без него было как-то не по себе. И так много раз.　

Она нашла в шкатулке сложенный лист, на котором когда-то записала рекомендации Айноры.　

«Простить. Слушать себя. Радоваться тому, что есть. Не подчиняться».　

Она простила — если речь о призраке Дайне. По крайней мере, больше никто о таком ее не просил.

Неужели надо прощать кого-то другого? Еще?..　

Слушать себя — как это? Радоваться тому, что есть — было так легко несколько месяцев тому назад, но теперь становилось все труднее. И ведь без причины. Просто труднее.　

Не подчиняться. Кому? Айдам? Обязательствам, перечисленным в брачном договоре? Или чему-то еще?

Или кому-то?　

Не подчиняться?! Как же это было бы славно!　

Валантен Айд, тот, который по закону имел право требовать какого-то подчинения, ничего такого не требовал. Наоборот, он подарил бы ей луну с неба, вздумай она попросить. Понимание этого не мешало Тьяне чувствовать себя мухой, угодившей в паутину.　

Ее все больше стали раздражать несущественные мелочи, мелкие промахи слуг, то, на что она недавно просто не обращала внимания. К счастью, она вовремя заметила это и не позволяла себе выходить из себя, повышать голос, старалась говорить подчеркнуто спокойно — но слуги, конечно, замечали, что с леди творится что-то не то.　

Ссориться с мужем не было причины. Он всегда был ровен и ласков с ней, даже если на кого-то сердился минуту назад. По ночам он был терпелив и настойчив, и давно изучил все секреты ее тела, которое предавало ее и отвечало на его ласки, то загораясь в его руках, то растекаясь медовой лужицей — так ей казалось. Оно подчинялось ему, хотело того, чего подчас не хотелось ей самой, и некоторое время спустя ее это злило. Но ведь она должна. Иначе не будет ребенка…　

Ей то и дело хотелось что-нибудь разбить. Чашки. Тарелки. Она так и не решилась, но хотелось. Она стала плакать иногда, оставаясь в одиночестве, иногда слезы сами начинали незаметно катиться по щекам, иногда хотелось выплакаться вволю, уткнувшись в подушку — после этого всегда становилось легче. Она подолгу гуляла по берегу в одиночестве. Миндаль в ее садике все еще цвел, но уже ронял лепестки, а однажды откуда-то сверху принесло запах не миндаля — пахло травами, и это показалось так похоже на дыхание того ветра, который начинал дуть весной дома, с гор — прохладный ветер, тем не менее пропитанный запахом зелени и каких-то тонко пахнущих цветов. И ей мучительно захотелось вдохнуть именно тот самый запах. Запах ветра с гор, в котором она много лет не находила ничего особенного.　

— Вы, должно быть, совсем скоро сообщите нам о радости, миледи, — сказала ей Энна, — когда моя сестра понесла, она два месяца была такой злой! Простите, миледи.　

Тьяна только усмехнулась. Как бы не так. Лунные дни пришли в срок, не задержавшись и на день.　

Она старалась не сидеть без дела — это помогало. Она перебирала белье и посуду, проверяла счетовые книги за год, забросила рисование — надоело, зато принялась вышивать, хотя с детства не любила это занятие. Мама заставляла их всех шить и вышивать, потому что благородным эссинам следовало владеть этими умениями в совершенстве.　

И ведь самое неприятное, что Валантен знал. Чувствовал. И не понимал, в чем дело. Его глаза, обращаясь к ней, то и дело темнели — как море под тучами, и тревожно щурились — она уже знала этот взгляд. Она совсем не хотела, чтобы эти дорогие ей глаза смотрели вот так, и по ее вине. Кажется, она　 причиняла мужу физические страдания, всего лишь тем, что маялась сама. Среди этого довольства, скорее даже роскоши, подчинения, поклонения. Неблагодарная. Нет, никто этого не говорил, но именно так ведь оно и было?　

Валантен и не мог бы понять, что с ней творилось. Наверное, не смог бы. Он с раннего детства привык к неволе, к плену своего заклятья, которое держало лучше самой надежной клетки. В то же время, Тьяна понимала, что жаловаться с ее стороны просто смешно. Ее положение было несравнимо с положением многих и многих женщин, которым было стократ тяжелее.　

Да, должно быть, так. Но понимание этого не улучшало дела.　

— Что я буду делать после нашего развода? — сказала она однажды, — мне больше не нравятся обычные мужчины. Совсем. И прикасаться не хочется. Видишь, что ты наделал, мне не нравятся обычные мужчины!　

А ведь она хотела просто пошутить, хотела сказать весело, а получилось этак в сердцах, почти со слезой.

Да и идея шутить была дурацкой, какие насчет развода могут быть шутки?　

— Тин?! — зарычал Валантен, он был потрясен, — что ты говоришь. Тин? И думать забудь о такой нелепице!

Ты вспомнила договор? Я никогда не соглашусь на этот развод!　

Странное выражение было в его в его взгляде, и горестное и радостное одновременно: заговорив о разводе, она призналась, что он для нее лучше всех мужчин.　

— Согласишься, — отрезала она, отведя взгляд, — ты ведь знаешь свои долги, лорд Айд? И помнишь, ради чего должен пойти на любую жертву сын герцога?　

Он опять рыкнул, его глаза сверкнули.　

— Я никому не задолжал жертв! Это Овертина запудрила тебе разум?!　

Она не поверила, конечно. Валантен был сыном своей семьи, своей крови и при необходимости поступит как должно. А ей просто следует надеяться на лучшее, ведь паниковать еще рано.　

В этот день она надела защитный браслет. Мужу объяснила:　

— Хочу, чтобы ты отдохнул от моего дурного настроения. Все пройдет. Мы, женщины, бываем странными.

Валантен кивнул, но ясно было, что его это задело. Кажется, они немного поссорились. Вот, для ссоры даже не нужны причины.　

Явился Хойр, опять долго осматривал Тьяну с помощью своего стеклянного кубика, и задумчиво качал головой.　

— Да, некоторые ингредиенты моих средств могли повлиять, конечно. Но лишь отчасти. Миледи, вам следует просто ненадолго сменить обстановку. Переезжайте в Верхний. Купите что-нибудь, закажите новые платья. Год назад вы добровольно заперли себя на этом небольшом пятачке земли, вас окружают только море, камни, ветер — то, что всю жизнь было вам чуждо. От этого можно сойти с ума при желании, — он улыбнулся, давая понять, что шутит, — я порекомендую его милости увезти вас на пару недель в Гарратен. Поверьте, ваше нездоровье пройдет сразу.　

— Я хочу домой. На эту пару недель, эсс, — жалобно сказала Тьяна.　

Тот лишь развел руками.　

— Это вряд ли. Но ведь вы можете пригласить ваших близких погостить. Ваших сестер. А еще лучше леди Фан, — его голос дрогнул, и он отвел взгляд, — по-моему, прекрасная идея.　

Переехать в Верхний Тьяна отказалась уже из чистого упрямства, а заказывать новые платья было просто глупостью — куда ей их носить?　

В очередном письме мама написала, что Дивона с мужем теперь живут в Рори, конечно, временно.

Дивона родила дочь и теперь уже скоро месяц была больна, почти не поднималась с постели, и лечение, прописанное местным лекарем, помогало слабо. Муж Дивоны так и не помирится со своей семьей, а за ферму, которую они купили, когда убежали, началась судебная тяжба. Бран, конечно, пытался помочь.　

Тьяна показала письмо Валантену, тот пообещал:

— Я подумаю, что можно сделать. Пошлем наших стряпчих, вопрос с судом она решат, полагаю.