Валантен, в одних закатанных штанах, растрепанный и без рубашки, стоял в ручье по колено в воде, и держал в руке кораблик. Парень, совсем мальчишка, что-то делал с тремя другими корабликами, разложенными на берегу, здесь был и жених Эны, тот складывал какое-то сооружение из больших камней.　

Валантен обернулся, увидел ее, замер, удивленный и, кажется, немного раздосадованный.　

— Я помешала, милорд? — спросила она.　

— Что вы здесь делаете. Тин?　

— Миледи приказала мне проводить ее, милорд, — поторопился объяснить парень, но Валантен на него и не взглянул.　

— Ищу вас, — ответила она.　

— Значит, нашли, — кивнул он, — и так вовремя. Я не напугал вас? — и посмотрел покаянно.　

— Нет-нет, — улыбнулась она, — наоборот, я теперь рядом с вами не буду бояться никого. Ни волков, ни медведей, ни даже тигров и пустынных львов. Потому что они, наверное, боятся вас, милорд.　

— Гм. Правильный, в общем-то, вывод, — усмехнулся Валантен.　

— Я не буду мешать, просто посмотрю, а вы заканчивайте. Можно? — спросила она, — что вы делаете? — она подошла к самому берегу, а он по-прежнему стоял там, по колено в воде.　

— Мы испытываем модели, — принялся объяснять он, — они точные копии настоящих. Нужно сделать корпус длиннее. По расчетам, все должно получиться, на деле у них плохая устойчивость. Надо разбираться, где ошибка.　

— Я хотела поговорить, Валантен. Но я подожду. И посмотрю. Мне интересно.　

— Мы уже закончили на сегодня, — он махнул рукой мальчишке.　

Конечно, она не закончили. И упрямая леди им помешала.　

Она отступила от берега, и в это мгновение плоский камень у нее под ногами шевельнулся и съехал в речку, Тьяна не удержалась и, как была, рухнула в воду.　

В ледяную воду.　

Парень-провожатый замер, приоткрыв удивленно рот, Валантен отбросил в сторону кораблик и кинулся к ней, подхватил на руки. Она успела лишь порадоваться, что не забыла, придя в Нижний, сменить платье — этого, старого, было не жаль.　

Она вся намокла — платье, волосы, и туфли, конечно, наполнились водой. Валантен вынес ее на берег, поставил, заглянул ей в лицо.　

— Все в порядке? Испугалась?　

Парни, все трое, взирали на нее с боязливым изумлением. Да-да, с такой хозяйкой не соскучишься…

— Ничего, — вздохнула она, — не испугалась. Валантен, мне так жаль. Нужно послать за моей горничной.　

— Нет, — он тряхнул косматой головой, — пока не нужно, — и, повернувшись, что-то негромко сказал парням.　

И всех троих как ветром сдуло, вместе с корабликами.　

— Валантен. Как мне возвращаться в таком виде? — она пыталась отжать от воды волосы, вынимая заодно　 шпильки и роняя на камни большую их часть.　

— Мы у себя, дорогая жена, — он притянул ее ближе к себе, — а домой можно возвращаться как угодно и в　 любом виде. Тебе холодно? — он огладил руками ее плечи, — помочь тебе снять все мокрое?　

— Валантен, — она вздохнула, — я не могу остаться голой среди бела дня.　

Он со смешком прижал ее к себе.　

— Я соскучился.　

— Но еще только утро, — напомнила она ему очевидную вещь.　

— А я и начинаю скучать утром, и с трудом доживаю до вечера.　

— Это правда? — она посмотрела с сомнением.　

— Истинная, клянусь честью Айдов, моя леди.　

Он смотрел ей в лицо, а она сразу опустила взгляд, отчего-то смутившись. Присела, сняла мокрые туфли — оставаться в них было неприятно, принялась отжимать подол　.

— Это правильно, — одобрил он, — и вообще, самое время искупаться, тем более что начало положено. Вода　 очень хороша сегодня. В море, не в реке, конечно.　

Она уже заметила, что его шерсть на груди и руках немного влажная и пахнет морем — как нередко.　

— Ты уже купался.　

— Конечно. Я всегда купаюсь по утрам, когда ты от меня убегаешь, — он поднял ее на руки, — тихо, моя леди, я отнесу тебя вон до той скалы. Здесь острые камни, сама босиком не дойдешь.　

Как будто она возражала. Нет, ей нравилось, когда Валантен Айд носил ее на руках, нравилось, что он такой нечеловечески сильный и словно не чувствует ни ее веса, ни тех самых острых камней под ногами, нравилась его ловкость — никогда еще он не пошатнулся и не оступился. И это тоже, кажется, было не по-человечески.　

И то, что Валантен, живое воплощение мощи и силы, с ней так подчеркнуто мягок и осторожен, словно она хрупкая музыкальная шкатулка, которую легко сломать — ей нравилось тоже.　

Нравилось ощущение своей власти над мощью и силой? Она прикусила губу и улыбнулась. Может, и так.

Это весело и приятно, и она никому не признается.　

Он поставил ее на землю, точнее, на гальку с песком, возле скалы, одиноко торчащей у самой воды, коснулся пальцем пуговок на платье.　

— Раздевайтесь же, миледи. Столько мелких пуговиц, да их оборвать легче. Вот зачем леди нужны горничные!　

— И за этим тоже, милорд. Но можно расстегнуть только верхние. Вот так, — она быстро расстегнула половину пуговиц, — поможете мне сдернуть платье?　

Еще недавно ей показалась бы дикостью сама мысль, что с такой просьбой можно обратиться к мужчине.

Но недавно у нее и мужа не было. А теперь этот мужчина — ее муж, и ему позволено больше, чем кому бы то ни было. Ему позволено, в сущности, все, потому что большего, чем то, что уже случилось между ними, Тьяна просто не могла себе вообразить. Но снимать и надевать платья ей до сих пор помогала только Эна.　

Валантен помог ей выбраться из платья и бросил его на землю, одним движением распластав по гальке.

— Высохнет быстро. Что там дальше? — он взглянул на нее и замер.　

Мокрая батистовая сорочка на Тьяне, ставшая прозрачной, не скрывала вообще ничего — до пояса. Ниже были нижние юбки, которые, конечно, скрывали. А вот если снять и их, она фактически останется перед ним голой на этом пустом пляже и под ярким солнцем.　

— Обещаю, что вас никто не увидит, — сказал Валантен, — я первый никому не позволю. Хотя, девчонки из деревень не слишком страдают об этом.　

— А мне — не позволите?.. — неловко улыбнулась она, дергая узел на стягивающей юбку льняной ленте.　

И почему сейчас не ночь? Как было бы просто ночью.　

— Есть вещи, которыми я не хочу делиться. Например, красотой моей жены, которую она прячет под платьем. Это только мое, правильно? — он прищурился, улыбнулся, на секунду показав клыки.　

Она уже помнила этот прищур его глаз, это выражение на его лице — оно означало и волнение, и сомнение, и вопрос.　

— Конечно, милорд, — согласилась она, не переставая воевать с лентой, — правда, мой отец утверждал, что… — она замолчала, спохватившись.　

Барон Рори уронил как-то, что ревнуют лишь неуверенные в себе мужчины. Сказал брату, Тьяна просто услышала. Но ведь это и есть — про Валантена. Он сильнее всех, да. Но он в себе не уверен, когда дело касается ее, женщины. Шутки шутками, но это может его и обидеть.　

— Я вся только ваша, милорд, — она посмотрела ему в глаза, — до кончиков волос, до кончиков ногтей. И я обещала вам верность. А женщины из дома Рори всегда верны своим обязательствам.　

— Я это ценю, миледи, — он кивнул, — а что там говорил ваш отец? — он подошел и, отведя ее руки, одним движением, с коротким треском разорвал ленту, — так что? — он так же легко разорвал и вторую завязку, и обе нижние юбки Тьяны упали к ее ногам.

— Я не помню, милорд, — сказала она, — мысль мелькнула и убежала. Простите. Я ведь женщина, мои мысли короче моих волос, — она улыбнулась, взглянув на него исподлобья.　

— Не нужно повторять чужие глупости, миледи, — он оглядел ее всю, — и лучше вам завести для морских купаний рубашку покороче. Длинный подол будет мешать плавать.　

— Как у деревенских девчонок?　

— Да, вроде того. Вы пробовали когда-нибудь держаться на воде? — он подошел и обнял ее, а она привычно запустила пальцы в шерсть на его груди.　

Ему это нравилось, и он притиснул ее к себе сильнее.　

— У нас дома негде плавать, Валантен, — пояснила она, — реки мелкие и быстрые, и холодные. Наверное, я никогда не смогу плавать…