А потом, очевидно, решив, что лучшая защита — это нападение, кинулась в атаку:

— А чой-то одежда на тебе с чужого плеча? Знакомый плащик, а ну-ка, подь сюды, поближе, посмотрю, — прищурившись, она смерила меня взглядом, и мне резко перехотелось идти в дом.

Но, во-первых, под плащом мокрое полотенце, и я бы с удовольствием переоделась. Правда, во что? Вот вопрос. Я не успеваю находить себе платья, как они поутру исчезают в неизвестном направлении. А во-вторых, я бы еще с большим удовольствием позавтракала. Например, кашкой, которой меня кормил Феофан. Правда, самобранкой я пользоваться запретила. Надеюсь, вчера они сумели сварить макароны? Да и пачка сосисок оставалась. Не совсем блюда для завтрака, но раз уж ничего больше нет, то сойдет.

Словно подслушав мои мысли, Феофан толкнул плечом Микошу, и та, взмахнув руками, повалилась на пол, сопровождая свой полет непереводимой игрой слов. А домовой принялся себя нахваливать:

— Кто молодец? Феофанушка молодец! Завтрак хозяйке приготовил.

— Феофанушка нахал! Вчера все мясные палочки съел, — не упустила случая нажаловаться Микоша, охая под подоконником.

Самой же ее не было видно.

— А ты дурня, камушки сырые грызла, — не остался в долгу домовой, говоря, очевидно, про сухие макароны, — Я первый догадался их в чугунок — и в печку поставить. М-м-м, за ночь в водице ключевой настоялись пади, вкуснотища!

И тут я поняла, что единственный шанс поесть — самобранка. Потому что за ночь в печке, в воде… Это уже не макароны, это скорее клейстер получится.

Вздохнув, я подтянула на плечи плащ и прошлепала босыми ногами к дверям. Распахнув, увидела замечательную картину: за столом напротив друг друга с деревянными ложками сидели Микоша и Феофан, выжидающе поглядывая на дымящийся чугунок, накрытый крышкой. Жаль их разочаровывать, но то, что внутри, им явно придется не по вкусу. Подошла ближе, сняла крышку и, убедившись, что жижа внутри малосъедобна, удрученно вздохнула. Оба домовых тут же сунули свои носы следом и, конечно, столкнулись лбами.

— Ах ты ж…

— Да чтоб тебя!

Воскликнули они одновременно и принялись потирать ушибленные места. А затем Микоша треснула ложкой по макушке Феофана.

— Не умеешь — не берись! Чаго теперь есть станем?

На удивление Феофан ничего не ответил, спрыгнул с лавки, засеменил к печи и, забравшись на лежанку, задернул занавеску. Мне стало жаль домового, он же как лучше хотел. А то, что рецепт приготовления не знал — так то скорее моя вина. Должна была догадаться, что вряд ли местные в курсе про такие изыски чужого мира, как макароны.

— Никакого рукоприкладства в избе! — строго запретила я Микоше, на что та лукаво прищурившись, уточнила:

— А на улице можно?

Вот ведь хитрая бабка мне попалась. Чую, непросто нам придется.

— Нет, нигде нельзя, — запретила я.

— Эх, жаль, — огорчилась домовуха, — А чегось есть будем?

Пришлось разрешить самобранку. Феофанушка первым рванул туда, где я спрятала волшебную вещицу — в сундуке в сенях. За ним, пытаясь догнать, метнулась Микоша. Ой, что-то мне подсказывает, что мои запреты им до одного места. И вчера все-таки был пир горой.

Пока они носились за скатеркой, я успела переодеться в новый наряд. Ну это для меня новый, а судя по заплаткам это скромное платье мышиного цвета носилось хозяйкой не один десяток лет. Грубая шерстяная ткань колола мою кожу, и я с тоской вспомнила свой предыдущий наряд из сундука Кощея. Эх, потеряла такую вещь. Едва я успела привязаться кушаком, как вернулись домовые, неся самобранку. Они ухватили ее за разные концы и старались перетянуть на себя.

— Порвете же! — укорила я спорщиков, и те слегка ослабили хватку.

Расстелив кормилицу на столе, я попросила… Нет, не готовое блюдо, как потирая ручки ожидали домовые, а ингредиенты для рисовой каши и бутербродов. Причем заказ пожелала из своего родного мира, мысленно представляя любимый гипермаркет у метро. Понимаю, что это тоже не очень правильно. Воровство, хоть и из другого мира. Но местным жителям провизия достается тяжелым трудом, а магазин свои убытки покроет в любом случае. Урчание живота приглушило совесть, нашептывающую: «Ай-ай-ай».

Микошу заинтересовала бутылка молока, она открутила крышку и осторожно принюхалась:

— Не пойму я, чой-то внутри-то?

Не успела я пояснить, домовуха отпила глоток и тут же выплюнула его на пол:

— Тьфу ты, гадость какая, я-то гляжу — коровка нарисована, думала, молочко. А там вода водой. — она отодвинула от себя бутылку.

Феофан пробовать не стал, просто повел носом над горлышком и тоже скривился:

— Обман. Бидон из-под молока сполоснули и закупорили. Ты где эту гадость взяла? — строго поинтересовался у меня, — Где нормальная еда? Кашка гурьевская? С медом и орешками?

— Значит так, товарищи домовые, — не отреагировала на их замечания, решив, что я тут хозяйка, значит, пусть слушаются, — С этого дня и пока мы не заработаем денег на продукты, будем питаться тем, что есть в моем мире. Доставка на дом, так сказать, заказываем, готовим и не жалуемся. Понятно?

— Понятно.

— Чего ж непонятного.

Ворчливо отозвались поникшие старички. Любопытно, что они даже эмоции проявляли синхронно, как отражения друг друга. Как же они похожи поведением, ворчанием, обидчивостью. Идеальная парочка, — хихикнула я.

Пока Микоша и Феофан дулись, я приступила к приготовлению каши. Засыпала крупу в котелок, залила молоком и растерянно замерла возле печки. Это вам не на плите газ включать — здесь сноровка нужна. На выручку пришла Микоша. Бодро спрыгнув, она засеменила маленькими ножками ко мне, ворча на ходу:

— Непутевая, нерадивая хозяйка. Печь не топлена, пол не метен…

— Феофанушка не кормлен, — подал голос домовой, соглашаясь с Микошей.

Несмотря на малый рост, домовуха в два счета разожгла огонь, мне осталось только сунуть внутрь чугунок. Пока рисовая каша готовилась, Феофан повеселел, предвкушая скорый завтрак, и со словами:

— Сейчас самовар поставлю, аккурат поспеет, — направился к двери, остановился на пороге и попросил, — А можно еще того пирога наколдовать, с молоком?

Микоша посмотрела на него, как на умалишенного, что за начинка такая странная. Но я прекрасно поняла, о чем речь. Видимо, сидя на печке, домовой не расслышал название десерта, которым я хотела подсластить свой уход.

— Сделаем, — пообещала я.

И теперь уже в моих умственных способностях сомневалась домовуха.

— Таких не бывает, — уверенно заявила она, когда дверь за Феофаном закрылась, — Молоко вытечет.

Не стала спорить, вместо этого попросила скатерку дополнить наш завтрак. И на столе появилась коробочка с лакомством. Любопытная домовуха тут же принялась изучать незнакомый ей пирог. Ткнула пальцем в самую середину и, слизнув начинку, поцокала языком от удовольствия.

— Вкусно! Что за зверь дает такое молоко?

— Птицы, — давясь от смеха, сказала я, понимая, что сейчас окончательно доломаю психику домовухи.

Конечно, Микоша мне не поверила, решив, что я над ней издеваюсь. И, надувшись, уселась на край скамьи и сложила руки под грудью. Пока я доставала из печки чугунок и раскладывала по тарелкам кашу, вернулся домовой. Он шел в одном сапоге, неся в руках небольшой самовар, наверху которого торчала недостающая обувка. Повел носом, учуял аппетитный запах и похвалил меня:

— Хозяюшка, мастерица.

— Угу, врушка и обманщица, — заспорила Микоша, придвигаясь к столу.

Домовой хотел было ей ответить, но не успел — распахнулась дверь. К нам пожаловала гостья: Василиса Премудрая. Я порадовалась, что она не стала терзать избу разворотами, не поленилась и обошла домик сама.

— Что и к тебе Еленка приходила? — огорошила меня вопросом премудрая.

Я не сразу поняла, что она имеет в виду. А потом дошло, бардак, что творился под окном избы, было очень похож на тот, что учинила прекрасная в собственном доме Василисы. Я растерянно обернулась в поисках домовых, но тех уже и след простыл. Только подрагивающая занавеска над печкой выдавала место их пряток.