Мои руки, сжимающие Карлушу, вдруг вспыхнули мягким, золотистым светом. Не ослепительным, как перо Жар-Птицы, а глубоким, теплым, как само солнце.

Я не произносила заклинаний. Просто отчаянно хотела, чтобы он жил. И сила внутри меня слушалась.

Тепло переливалось в окоченевшее тельце. Холод отступал, сменяясь сонной, зарождающейся теплотой.

— Смотри... — ахнула Микоша, указывая пальцем.

Тусклое перо на груди Карлуши вдруг лизнул крошечный синий огонек. Затем другой. Перышко за перышком, он оживал.

— Пр-р-ривет... — проскрипел ворон и слабо пошевелил одной лапкой.

День был долгим, ночка тоже выдалась непростой, я держалась из последних сил. Больше всего мне хотелось рухнуть в кровать и проспать неделю, не меньше.

Обнимающий меня Кощей не мог этого не заметить.

— Яре нужен отдых и покой, — произнес он таким тоном, что, даже если у кого и были возражения, например, у открывшей было рот Елены в зеркальце, то произнести их вслух никто не решился.

К тому же и бабушка поддержала.

– Увози невесту, Кощей, а меня Леший обещал приютить.

В подтверждение слов Леший склонил голову, но тут же запротестовали домовые.

— Зачем Леший? — свесилась с бока Буренки Микоша.

— Почему Леший? — заволновался Феофан, — У нас своя изба имеется, не чета некоторым. Печка истоплена, полы метены…

— А Феофанушка? — не удержалась я от вопроса.

— Накормлен, — довольно потер пузо домовой, а потом вспохватился, — ты зубы-то мне не заговаривай, ишь чего!

Бабуля улыбнулась, глядя на моих подопечных.

— Спасибо, милые, я обязательно загляну на огонек, но не в этот раз. Дело у нас с хозяином леса важное, будем готовить зелье для… — она кивком указала на живые холмы за спиной.

— Ты знаешь, как им помочь? — у меня перехватило дыхание.

Мысль, что мы сможем спасти девушку из заточения, заставила на мгновение забыть о собственной измотанности.

Бабуля многозначительно поджала губы, и в ее глазах мелькнула та самая старая, как мир, хитрость, которую я помнила с детства.

— Сказать, что знаю наверняка — слукавлю. Но мыслишки есть, Яра. Кое-какие соображения.

Она перевела взгляд на Лешего, и тот, понимающе хрустнув суставом, кивнул.

— Мыслишки эти, — продолжила бабушка, — надо проверить. На деле. Для этого мне к его лесным чертогам надо, к тем самым мхам да кореньям, что только в лунном свете на старых камнях растут. Найти бутоны заветные, что морок снимают.

Я невольно выпрямилась в объятиях Кощея, усталость будто рукой сняло.

— Бутоны... морок? — прошептала я, и сердце забилось в предвкушении. А не про хвостоцвет ли речь идет?

Кощей, не сводивший с меня взгляда, уловил мгновенную перемену. Уголок его губ дрогнул в почти незаметной улыбке. Не говоря ни слова, он высвободил одну руку и извлек из кармана небольшой сверток, отданный ему на хранение.

— Хвостоцвет? — Бабуля одобрительно хмыкнула, бережно разворачивая сверток. — Смышлёная ты моя, внучка. Именно он.

Варвара Степановна развернула тряпку и высыпала содержимое на ладонь.

— Самый что ни на есть настоящий разрыв-трава для всяких чар, — с удовлетворением в голосе произнесла она, осторожно проводя пальцем по тоненькой ниточке, усеянной крошечными бутонами. — Да вот только… — она на мгновение замялась, косясь в сторону лужи, оставшейся от болотной ведьмы, — чует мое сердце подвох.

Леший насторожился, его ветвистая борода колыхнулась.

— Колдовской след чуешь?

— Не след, а привкус, — поправила бабуля, поднося сверток к носу и осторожно вдыхая аромат. — Ну да ладно, — она тряхнула седыми прядями, — Все утром. Устали все. По домам.

Тут же засуетились домовые. Микоша ловко спрыгнула с бока Буренки и, подбежав ко мне, сунула в руку тёплую ладонь.

— Держи, хозяйка. Без метлы-то как? — И она с важным видом вручила новенькую метелку, ту самую, на которой они с Феней предлагали мне полетать.

Феофан, тем временем, устроился на загривке у Буренки покрикивая:

— Но-но, рогатая, вышагивай бодрей! — Буренка фыркнула, развернулась и заковыляла в сторону леса, увозя на своей широкой спине болтающего ногами домового с подругой.

Леший коротко кивнул Кощею, тронул бабушку за локоть.

— Пора, тропа ждёт. — И они вдвоём растворились в лесной чащобе, порадовав тем, что на этот раз никакого урагана не случилось.

Я сжала в ладони сонного Карлушу, почувствовав под пальцами живое тепло.

— Домой, — тихо сказал Кощей, и Мрак помчал нас прочь от этого места. В сторону терема за рекой Смородиной, где так недосягаемо далеко ждала мягкая кровать.

Мрак мчал во весь опор, но даже, несмотря на его старания, я умудрилась по дороге задремать. Едва не выронив Карлушу, отдала пернатого Кощею и со спокойной совестью, прижавшись к надежному мужскому плечу, закрыла глаза.

Очнулась на мягкой кровати оттого, что почувствовала на себе внимательный взгляд. Открыла глаза и увидела склонившегося надо мной Кощея.

Медленно приподнялась на локтях навстречу ему. Кощей не отстранился, его рука нежно легла на мою щеку, большой палец скользнул по скуле, стирая остатки сна.

В его глазах, глубоких и темных, как сама ночь, отражался целый мир: бесконечная тоска одиночества, которую он носил в себе веками, сменившаяся любовью и нежностью. Наши губы встретились в поцелуе, не страстном, а нежном, как первое касание весеннего солнца. Поцелуй — признание в любви, не произнося ни слова. Поцелуй — обещание, что отныне и только вместе.

— Моя маленькая ведьмочка, — шепнул, улыбаясь, Кощей, — Ты ворвалась в мою жизнь, как вихрь, и перевернула всё. Я думал, любовь — это слабость, но с тобой... с тобой я чувствую себя живым.

Я медленно провела рукой по его прохладной щеке, чувствуя тепло под ладонью. Его губы снова нашли мои, но теперь в этом поцелуе была иная, трепетная жажда. Он был уже не бессмертный властитель, а просто мужчина, который боится спугнуть это хрупкое чудо.

Его пальцы дрожали, расстёгивая мою одежду. Ткань мягко соскользла на пол, и он замер, глядя на меня с таким благоговением, словно видел не просто женское тело, а рассвет после вечной ночи.

— Ты так прекрасна... — его шёпот был похож на шелест листьев.

Каждое прикосновение было клятвой. Мы двигались в унисон, и, казалось, плывём куда-то по тёмной, но безмятежной реке. В его глазах, прикованных к моим, не было ни бессмертия, ни власти — только мое отражение.

Наши тела слились в едином ритме, образовывая одно целое. Не было больше Ты и Я, только МЫ. Лучшая музыка — наше прерывистое дыхание, стук сердец в унисон.

Его пальцы сплетались с моими, прижимая ладони к прохладе простыней. Мое имя на его устах как самая сокровенная молитва.

Мы не спешили, наслаждаясь каждым мгновением близости. В последнем, сокрушающем порыве я ощутила, как во мне просыпается буря.

Не боль, не страсть, а сила. Та самая, что дремала где-то в глубине все эти годы. Она лилась по жилам вместо крови, звенела в ушах, наполняла легкие до предела.

Казалось, сейчас мое тело не выдержит, не сможет вместить в себя этот колдовской разряд, этот свет, что рвался наружу. Кончики пальцев заискрились серебристым туманом, в воздухе запахло грозой и свежевскопанной землей.

— Моя ведьма, — его голос прозвучал с невероятной нежностью, прорезая магический гул, словно якорь, не дающий мне уплыть в бушующее море энергии. — Возьми.

Кощей вложил мне в руку черенок метлы, вытащив его из-за спинки кровати, и весь бушующий поток устремился в него. Метла — сосуд для излишней силы. Накопитель. Вот почему Яга никогда не расставалась с ней.

Серебристый туман у моих пальцев начал успокаиваться, превращаясь из слепящей вспышки в ровное, теплое сияние, что окутало нас обоих, словно самая нежная ткань.

Как не хотелось подольше понежиться в объятиях любимого мужчины, но нужно было вставать.

Во-первых, в соседней комнате отсыпался Карлуша. Кощей без зазрения совести запер пернатого на засов, вдобавок наглухо затворил ставни.